Рабы бессмертия

Глава 13. Без следов

На следующий день Трофим наскоро позавтракал в своей комнате, а также использовал заработавшую душевую, в которой появилось туалетное мыло прямоугольной формы с вдавленной надписью «Хвойное». Судя по его состоянию, оно было найдено здесь, где-нибудь в старых запасниках. Вода была уже не ржавой, но по-прежнему холодной, если бы здесь вдруг появилась горячая вода, Трофим бы, наверное, потерял сознание от радости. Но поскольку сознания он не потерял, он, быстро намылившись и смыв едва заметную пену, растерся полотенцем и двинул к себе в комнату, чтобы надеть комбинезон Сева и спуститься на предпоследний этаж.

Обвязавшись веревками, он спустился на минус пятый уровень. Лампочек здесь уже стало больше и освещение увереннее. Ученый прошелся мимо зловещих клеток с угадывавшимися иссохшими мумиями к дверям, возле которых стояло трое зомби, прикативших баллоны с кислородом и пропаном и уже разрезавших внутренний замок, который успел совершенно остыть. Мертвецы стояли неподвижно, один из них был знаком Трофиму. Объект номер шесть, с золотым зубом, ломаным носом, множеством сросшихся шрамов и наколками на пальцах ЗУБР. Той прежней одежды на нем уже не было, сейчас он был одет в старый спортивный костюм с надписью СССР. Очевидно, также изъятый из местных комнат и чемоданов.

– Здорово, Зубр, – негромко сказал Трофим.

Тот обернулся. Лицо стало намного более сглаженным и человечным. Исчезла неравномерность цвета, трещины. Резкие, зафиксированные смертью черты лица распрямились вместе с вновь заработавшими мышцами.

– Здорово, Док, – ответил он. – Мы тут с пацанами срезали все, но не трогали ничего. Юрок сказал, не надо.

– Познакомишь? – спросил Трофим, взглядом указывая на также повернувшихся к нему объектов.

– Сан Саныч, – сказал один высокого роста мужик, лет сорока прижизненных, с хорошими, явно растущими седыми волосами. – В прошлом Гнедой. Свобода.

– Валера, – сказал другой, небольшого роста, больше и до сих пор похожий на сталкера, но тут ученый не взялся гадать. – В прошлом Князь. Долг.

– Трофим Аристархович Гудин, можно Док, – пожал сухие твердые руки ученый. – Ну что, можно открывать?

Зомби отошли от двери, освободив проход. Ученый потянул за кованую стальную рукоять, сделанную в форме капли. Дверь, скрипнув отлетающим шлаком и просевшими от ее веса петлями, повернулась, открыв большую комнату, уставленную столами, механическими печатными машинками, древними коробкообразными компьютерами с маленькими экранами, большим количеством передвижных досок для письма мелом и несколькими сейфами. Это была та самая комната, которую искал Трофим, и все было бы хорошо, если бы не одно но. Посередине большой комнаты было расчищено место, и на полу виднелась огромная куча золы, за которой виднелись старые иссохшие и покрытые пылью туфли. Трофим прошел внутрь, щелкнув выключателями. Затренькали и замигали через две лампы дневного света, освещая большой зал, предназначенный для обработки информации и теоретической работы. Внимательно осмотрев со своего места помещение, Трофим достал болт и бросил перед собой.

– Не нужно, Док, – сказал Зубр. – Тут все чисто.

Едва заметно кивнув головой, ученый подошел к трупу в расстегнутом лабораторном халате, лежащему за кучей. То, что это был труп, а не обесточенный объект, было видно по провалившимся глазам, разорванной разложением коже и положению тела. Рука трупа была прикована длинной цепью к далеко стоящему сейфу. Это был последний ученый этого комплекса, который, очевидно, уничтожил все труды и работы целой подземной лаборатории. Трофим присел рядом на корточки, трудно было передать его чувства словами. Целый пласт науки, работа сотен людей, передовые и до сих пор не известные технологии лежали здесь в этой куче золы, а тот, кто уничтожил их, очевидно, не был заражен. Трофим оглядел зубы покойного. Сильно стертые и выдавленные. Старик. Наверняка заслуженный научный деятель, возможно, сошедший с ума, а возможно, именно по причине здравого ума решивший уничтожить все наработки. Сопровождающие его зомби встали рядом, беззвучно, словно тени.

– Это, наверное, ваш создатель… наш, – поправился Трофим и удивился, насколько поменялся от волнения его голос.

Ученый прошел вдоль цепи, мимо пустых шкафов и столов, мимо компьютеров, которые, как он теперь видел, были разобраны с задней части и оставлены без жестких дисков. Все было уничтожено, и только дойдя до открытого сейфа, он нашел пожелтевшие от времени листки пишущей бумаги, на которой обесцветившимися, но все еще читаемыми чернилами были записи. Аккуратно, боясь вздохом шевельнуть трескавшуюся бумагу, ученый включил фонарь и, не доставая бумаги из сейфа, разложенные одна за другой, принялся читать.

«Я, Никаноров Матвей Николаевич, будучи в здравом уме и рассудке, пишу этот документ для того, чтобы пролить свет на происходящее здесь. Двадцать шестого апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года произошла авария на линии энергоснабжения. Большая часть персонала покинула помещение и поднялась наверх. Я как коммунист, доктор наук, ученый секретарь, ответственный перед Верховным Президиумом СССР, назначенный для сохранения секретности ведущихся здесь работ, добровольно принял решение остаться в этой комнате. Вся ценность проводимых работ, их секретность и стратегическая важность являются абсолютным приоритетом. Мы не можем быть уверены, что лишение энергии нашего центра не является диверсией или саботажем врагов нашего правительства и партии, поэтому я не могу сойти с этого поста до тех пор, пока не придет помощь и уполномоченные лица.

Точно даты я сказать не могу, поскольку мои часы сломались в процессе первых дней вынужденного бездействия, но постараюсь донести события, не нарушая хронологию. Первые дни все было достаточно спокойно. Я остался здесь, вернувшись в темноте, и заперся. Никто не стал бы искать меня. Здесь есть еда и вода, мне одному ее хватит на месяцы. Вскоре за дверями я начал слышать стук, это вышли оставленные без присмотра образцы нашей прорывной разработки. Очевидно, они были голодны, но голод для некоторых из них менее губителен, чем для живого человека. Если наверху люди не успели покинуть соединенного с ними пространства, то, боюсь, их ждет ужасная участь.

Через несколько дней их стало больше, они скребутся в дверь, по-моему, даже грызут ее, но двери железные, грызть их бесполезно. Должен признаться, что эти шорохи, пощелкивания откусываемой щепы и стоны здорово портят мне нервы, но здесь есть медикаменты, в том числе снотворное и успокоительное, поэтому я держусь. Скоро образцы перестали грызть двери, может быть, полезли наверх через шахту лифта, а может быть, стоят за дверями и ждут, когда кто-нибудь появится. До шахты лифта почти сто метров, двери плотные, и я не могу услышать, что именно там происходит, хотя мне казалось, что я слышал выстрелы.

Еще несколько суток, очевидно, прошло, никогда не думал, что как коммунист могу сказать или написать такое, но, товарищи, темнота душит меня и мне становится страшно. Кажется, что сверху спускаются какие-то злые черные волосы и хватают меня за руки. Думаю о тех, что наверху. Я уверен, что наверху кто-то есть. Темнота сверху не пустая. Она полна отчаяния и страха.

Не выдержал. Долго стоял у двери и открыл дверь, прислушиваясь. Мой коридор пуст, там через шахту лифта доносятся крики и звуки борьбы. Закрыл дверь. Страшно. Может быть, моим товарищам нужна еда? Наверняка. Но как я могу оставить пост? Кроме того, еды не хватит на всех, а мне нужно охранять материалы. Это крайне важные исследования.

Еще раз не выдержал, открыл дверь через, наверное, сутки. Мне показалось, что где-то рядом плачет женщина. Я же не каменный, женщину наверняка смогу прокормить. Чиркнул зажигалкой. Так и есть, недалеко стояла женщина. Позвал, не откликалась, подошел ближе, позвал, пошла ко мне. Оказалось, что это уже не человек, это образец из совершенно свежих, недавно инфицированных. Лицо не разглядел, сломано и залито кровью, местами как будто прокусано. Больше открывать не буду, едва успел закрыться.

Образцов за дверями стало больше. Снова грызут двери и стонут. Слышны обрывки речи. Спасает только успокоительное и снотворное.

Еще через несколько суток долгожданная тишина. Образцы ушли. Надо мной в разных местах слышны шумы. Роняют оборудование и дерутся. Очень страшно. Я надеюсь, что это спасательная операция и там уничтожают образцы. Жду.

Нет, это не было спасательной операцией. Люди наверху время от времени борются и кричат. Страшно, как будто животные. Никогда не думал, что такие звуки может издавать человек. Образцы так кричать не могут, им незачем. Теперь уже страх перешел в другое. Стало жутко, до рвоты. Огонь не жгу, пробовал. Здесь очень плохая вентиляция, видимо, заглушена. Из-за темноты вижу галлюцинации, светящиеся души. Я подходил к ним, разговаривал, они тоже что-то говорят, но я их не слышу. Они часто показывают мне на дверь, хотят, чтобы я вышел, но, может быть, этого хочу я сам. Я не выйду, я вообще боюсь шевелиться и издавать звук. Вкуса еды не чувствую, как будто отбиты нервные окончания.

Еще несколько суток прошло. Хочу выпить большую кучу снотворного. Я старый человек. Эти светящиеся души уже не показывают мне на дверь. Мне кажется, что кто-то хрюкает там в углу. Спрашиваю, кто, не отвечает. Я атеист, я коммунист. Жаль, что я не помню ни одной молитвы. Молюсь как могу. Это другая темнота, товарищи. Это безумная темнота.

Пришел начальник службы безопасности. Открыл дверь своим ключом. Что-то искал. Нашел инъекции, для чего и от чего, разглашать не имею права. Взял только одну. За ним в открытую дверь никто не вошел. Видимо, я не зря молился.

Жить больше не могу. Помощи не будет. Я закрылся на ключ и оставил ключ внутри, чтобы снаружи не открыли. Я теперь понял, что говорят мне светящиеся души. Они говорят, чтобы я уничтожил весь этот материал. Я обязательно уничтожу. Я все сделаю. Поймите, я нахожусь в трезвом уме. То, что я называю галлюцинации, может быть и можно заснять приборами, по крайней мере, то, что я вижу, освещает немного столы и мебель вокруг. Когда они собираются вместе, они делают свет ярче, и они защищают меня от того, кто хрюкает по углам. Я боюсь теперь его.

Сжигаю все. Каждый листок и каждый отчет, каждый диск, инъекции и основной материал для выращивания. Кто бы ни захотел все начать сначала, он не найдет ничего. Мне доступны все сейфы и пароли. Дым теперь почему-то нашел, куда уходить, и все горит хорошо, но дышать все равно трудно. Но мне не долго.

Сжег все. Самая приятная работа. Тот, кто хрюкал в углу, ушел. Больше я его не слышу. Души тоже покинули меня, потому что я сделал то, что требовалось. Нашел цепь с ключами. Пришла мысль, что я могу тоже стать образцом. Мало ли. Но выходить отсюда все равно не должен, поэтому я прикую себя и выпью снотворное, все, которое осталось. Сначала положу только листочки так, чтобы их можно было сфотографировать. Неизвестно, когда их найдут, могут подвести чернила.

Все, товарищи. Что я вам хочу сказать напоследок. Не думайте, что наука сильнее всего. Есть нечто другое, другие законы, такие же, как и физическая гравитация. Не видимые, но реально существующие. Есть и другие материи, так же не видимые, как электричество. Не стоит играть всерьез с этими вещами, пока мы не изучим их полностью, иначе человечество разобьется или сгорит от излишне большой выпущенной силы. Теперь я чувствую себя совершенно свободным. Страх исчез, и я рад, что понял, для чего я тут остался. Прощайте, товарищи. Никаноров М. Н.».

Трофим дочитал тяжелые строки. Что ж, наверное, он был прав. То, что здесь производилось, не является лучшим выбором для человечества. По крайней мере для абсолютного большинства. Обернувшись, Трофим увидел стоящего рядом с ним Юрка, тот словно все понял по его взгляду.

– Бесполезно? – спросил Юрок.

– Да. Остался только нижний этаж.

– На нижнем ничего нет. Склад. Краска, лампочки, химическая посуда, строительный материал, запчасти для оборудования.

Трофим вздохнул и сел на один из стульев. Юрок занял его место у сейфа и несколько минут читал записи.

– Никаноров Матвей Николаевич. У нас должна быть своя история. Он будет у ее истоков, – сказал Юрок.

– Что же теперь делать? – спросил сам у себя Трофим. – Что же теперь делать?

***

Тем временем на поверхности в Зоне прогремел еще один внеплановый Выброс. Зомби продолжали уничтожать Рыжий лес. Теперь черная, мертвая территория занимала десятки гектаров, а аппетит Черного Братства не уменьшался. С каждым вставшим в строй зомби скорость уничтожения Рыжего леса возрастала. Искалеченная, черная земля с черным тленом растительности, мертвые мутанты, погибающие еще на подходах к территории Братства, бесполезные для устранения зомби аномалии, которые сразу после обращения приобретали способность идеально чувствовать и виртуозно обходить их, так же как и десятки лет проживший под землей Старший Брат. Зона, потеряв часть своей территории, словно живое существо, двинулась восполнить потерянное за огороженный бетоном, колючей проволокой, огнем и минами периметр.

Выгнав полчища мутантов, Зона, так и не справившись с убивающими ее существами, повела мутантов на прорыв периметра, разделив их на два направления. Первое состояло целиком из крыс и полчищ тушканов, за которыми последовало незначительное количество других мутантов. В другой волне снова шли первыми кабаны, плоти и слепые псы, за ними снорки и кровососы, дальше, растянувшись на километры, огромные синеватые псевдогиганты, контролеры и переваливающиеся, спешащие на своих коротких ногах бюреры.

Первый поток понесся на Запад к относительно недавно разрушенному и захваченному Зоной блокпосту, чтобы вбить глубокий клин аномальной Зоны в Большую землю. Крысы и тушканы серой кипящей волной пронеслись по перенесенному и широкому минному полю, иногда подрывая настроенные на больший вес противопехотные мины. Мутировавшие грызуны неслись к недостроенному посту, с незакрытым вплотную забором, недостроенным строением казармы. К работающим кранам, экскаваторам, бульдозерам, к десяткам солдат, находящихся на укрепленном посту, вспыхнувшим навстречу мутантам ярким, испепеляющим плоть огнеметам, бесполезным автоматным и пулеметным очередям, убегающим людям в строительных касках и спецодеждах. Пройдя словно кишащий и пищащий безжалостный живой нож блокпост, мутанты оставили обезображенные десятки трупов, живых людей в кабинах строительной техники и задраивших дно гнезда солдат на вышках, и двинулись дальше вглубь Большой земли, ко второй линии ограждения, гораздо менее защищенной, но более многочисленной. Постепенно теряя силы, без поддержки аномальной энергии, из потока начали выпадать тушканы. Крысы же, являющиеся обитателями сразу двух миров, поредевшие и замедлившиеся, продолжали двигаться до второй линии заграждения, в сторону уже затараторивших в их сторону пулеметов, летящих из подствольников гранат. Упрямо, дымясь и сгорая, рвались через огнеметные шлейфы, по горящей земле. Дымящимися осколками боли и жажды крови ползли к стреляющим в них упор, бьющим прикладами и топчущим их армейскими сапогами солдатам. Многие десятки тысяч грызунов своими тушками обозначили путь Зоны, указав побелевшим от страха и невиданного прорыва солдатам, что это только один из ее выдохов. На вдохе Зона как живой и саморегулирующий организм забрала часть территории до первого, основного блокпоста с бетоном и вышками, поселив там разрывающие все воронки и трамплины, рассадив электры и жарки, застолбив для себя новый участок взамен утраченного.

Второй поток, состоящий из всего многообразия мутантов Зоны, двинулся к самому укрепленному южному посту, состоящему из сотен солдат и военных сталкеров. На этой базе стояли на балансе десяток бронетранспортеров, несколько вертолетов и устаревшая, но не потерявшая своей смертельной эффективности 240-миллиметровая ракетная установка залпового огня БМ-24Т. Появление потока мутантов не было неожиданностью, военные знали об этом, по своим каналам получив информацию о гоне. Системы видеонаблюдения, даже проводные, не работали во время Выброса, часто выходя из строя, тем не менее информация была доведена и весь гарнизон был приведен в боевую готовность. Мутанты разделились на несколько потоков, обходя пост по флангам, но плотный крупнокалиберный и автоматный огонь, густо засеянные минные поля останавливали мутантов задолго до подхода к слепой, не простреливаемой зоне бетонного забора. Кабаны, плоти, псы, снорки и кровососы под беспрестанным огнем и взрывами мин гибли сотнями, ковром тел устилая землю. Последними пришли псевдогиганты, за которыми прятались бюреры и контролеры. И тех и других закрывали гравитационные поля, создаваемые телекинетиками, но поскольку силы бюреров были не безграничны, поле создавалось только впереди и по бокам связки. Увидев такое, военные сталкеры распределились за укрытиями, дав команду принять всем пси-блокаторы, ворота открылись и вперед выехали бронетранспортеры. С ходу, не давая псевдогигантам приблизиться и начать рушить строения и ограждения, бросились в бой, беспрерывно паля из крупнокалиберных пулеметов. Бронированная техника, пробуксовывая по телам погибших мутантов, неслась в обход многотонных живых оппонентов. Контролеры, следующие за бюрерами и псевдогигантами, пытались взять водителей под контроль, но тщетно. Псевдогиганты, ударяя лапами по земле, создавая разрушительную кинетическую волну, не доставали обходящих их кругом машины. Зависшие в воздухе вертолеты крошили и разрывали замедлившиеся и ставшие беззащитными цели. Гон мутантов захлебнулся, не дойдя первыми рядами до бетонного ограждения десятки метров. Техника вернулась в полном составе, не потеряв ни одного ни раненым, ни погибшим. Солдаты-срочники, впервые увидевшие в живую мутантов Зоны, с расширенными глазами все еще целились в дымящиеся тела мутантов, через чадящие прицелы автоматов и пулеметов.

– Отбой, – пронеслась команда.

Только лишь едва заметная красноватая дымка Выброса, потерявшая свою силу и принесенная на загривках мутантов, накатила на тела. Щелкнув разрядами, возле контролера, брызгая электрическими искрами, зародилась слабая электра. Подвинув слепого пса, словно зародыш аномалии, поселился небольшой трамплин, пульсируя и впитывая остатки красной аномальной энергии, едва пискнув костями, под действием мелкой и слабой воронки просел труп излома, не видимый в куче рядом лежащих тел. Еще и еще, незаметно для солдат, но наблюдаемые вдруг обернувшимися военными сталкерами, почувствовавшими ее дыхание, дыхание глубокой Зоны, докатившей сюда, не сумевшей одолеть заслон, погибшей здесь, но на последнем своем дыхании застолбившей хилыми, едва ли опасными аномалиями и этот участок земли.

– И здесь подселилась, – сказал один из военсталов. – Что-то с ней не так… В следующий раз дойти могут, если гравитационки поднимутся.

– Минировать надо подальше и пошире, – сказал другой, – тогда не дойдут.

– Минировать… Я туда не полезу. Пусть солдатня сама завалы разбирает, – сказал третий военстал, доставая зубами сигарету из пачки. – Пропади оно пропадом.

***

Черное братство шло по следам крыс и тушканов. Лука решил, что стоит посмотреть, куда уходит такое количество носителей жизни, на что тратит Зона такой ценный ресурс, который всегда нужен его братьям. Лука многое узнал от тех, кого они приняли в свой мир. Он знал, что они находятся в Зоне, он знал, что Большая земля находится за охраняемым бетонным забором, с большим количеством людей и оружия. И то и другое должно быть у него, он чувствовал, что это соответствовало его цели. Он не мог это объяснить, но с каждым новым прибывшим чувствовал какое-то удовлетворение, как будто открыл для себя что-то новое и сделал то, для чего он на самом деле предназначен, но с некоторых пор появление одного-двух братьев стало не хватать ему. Поселившаяся в его груди жадность требовала все больше и больше последователей, все большего и большего количества братьев. Это было сродни жажде, которую испытывали в первый раз открывшие глаза в его новом мире. Жажду невозможно было погасить надолго. Он чувствовал каждого вошедшего в братство, чувствовал его жажду и голод, чувствовал вместе с ним и радовался насыщению, глядя, как чернеют деревья и жухнет трава, глядя, как истощаются и блекнут многочисленные носители жизни, передавая ее братьям. Он вспомнил, как его зовут, он вспомнил, как он ходил неизмеримое количество черных дней и ночей в подземелье, полном аномалий и едва светящихся очагов того, чего здесь было в избытке. Он пытался вспоминать, как он оказался в этих темных коридорах, но на это ему не давала времени жажда, постоянное желание почувствовать, как чужая воля становится его, как он проникает во все новые части пространства, расширяется, растет. Это на время делает его немного другим, нечто неуловимое, которое, казалось, вот-вот обретет форму в воспоминаниях, станет понятным и ясным, принесет удовлетворение, радость и успокоение… Но он никак не мог вспомнить. Люди всегда боялись его, пока наконец не переродятся, но, чтобы переродиться, они должны быть сильными и здоровыми, иначе они могут не выдержать и умереть, поэтому с некоторых пор они все носят аптечки. Аптечки не для себя, а для сталкеров, долговцев, военных, бандитов, наемников и свободовцев. Такое глупое и ненужное разделение. Они все для него одинаковы, они все станут братьями, и тогда, когда он обратит каждого в братство, которое будет для них религией, которое даст им цель и смысл, тогда и он вспомнит все, обретет покой и успокоение.

Ближе к вечеру длинная широкая полоса примятой травы, отпечатки мелких следов в грязи и тине редких луж, регулярно встречающиеся трупики тушканов или крыс безошибочно указали дорогу, ведущую к освещаемому электрическим светом забору разбираемого укрепления, у которого уже видны были пара тарахтящих бульдозеров, вышки и здание, в котором ходили вооруженные люди. Лука выбрал обгоревшую одежду сталкера. Оставив несколько десятков братьев в тени, он сам пошел по усыпанному трупиками грызунов полю в сторону работающих бульдозеров, сталкивающих плиты забора и сдвигающих плиты укрепленного пункта. Инженерные войска разбирали погибших и теперь населенный аномалиями блокпост, чтобы построить еще более мощный и защищенный пост там, в нескольких километрах западнее. Сверкала сварка, разрезая металл, работала техника, сигналили краны. Лука уже видел и посчитал доступных ему людей, видел двух собак, которые стояли на поводке рядом с военными. Он чувствовал желание поговорить с этими людьми, узнать у них нечто новое, вдохнуть в себя часть их жизни, часть их мыслей, свобод и желаний. Подойдя на расстояние пятидесяти метров, он включил один из трофейных ПДА, поднял вверх руки и медленно пошел в сторону людей. Через десяток секунд его заметили по приборам, сканирующим прилежащее пространство.