Фаина Федоровна

Я включила настольную лампу.

–Садитесь.

Она подошла и села, будто стесняясь.

Я осматривала больную и соображала.

–Кем работаете?

–Воспитательницей в детском саду.

Фаина Фёдоровна ждала от меня распоряжений. Звякнули инструменты – я бросила их в тазик.

–Выдайте, Фаина Фёдоровна, направления на рентген, на анализ крови, в процедурный кабинет на уколы и в регистратуру на больничный.

–Нас ведь уволят, – Фаина с восхищением смотрела на меня. -В рентген-кабинет всё равно опоздали, уже четыре, а они до двух.

–Делайте, что я сказала. Сегодня опоздала – завтра пойдёт.

–А больничный с какого числа?– спросила Фаина Фёдоровна, не моргнув глазом.

–Сегодня работали?– повернулась я к пациентке.

–Я тут с утра в очереди стояла. Я к вам две недели попасть не могла…

–Значит, с сегодняшнего, -и я поставила свою подпись под направлением в регистратуру.

Когда пациентка ушла, Фаина спросила.

–Вы что, специально? Им назло?

–Какого чёрта, специально?– разозлилась я. -У неё гайморит – двусторонний, гнойный.

–А чего ж она чихает, будто у неё аллергия? –Фаина смотрит на меня недоверчиво, но и с интересом. Наверное, всё-таки подозревает меня во фрондерстве. Но это не так. Была бы у больной явная аллергия, я бы не послала её на рентген.

Мне очень хотелось горячего и сладкого. Я тогда только слышала или читала, что есть такой напиток – горячий шоколад. Да мне бы уж только чаю. Но я не могла сделать перерыв. Слишком много больных скопилось за дверью.

–Откуда я знаю, чего она чихает? – говорю я. -Может, коврики метёт, голову наклоняет. Гной стекает и с пылью смешивается. Возникает рефлекс – чихание. Я же не господь бог, чтобы вот так, навскидку…Снимок принесёт – будет понятнее.

Фаина молчит. Потом убирает грязные инструменты и говорит с усмешечкой:

–Удивляюсь я на вас, Ольга Леонардовна. Вроде, говорите, что не назло, а получается вроде, как ещё хуже. Вроде вам на них вообще наплевать.

Что я могу ей ответить? Конечно, мне не наплевать. Со мной в жизни никто так не обращался, как сегодня. И вместе с тем я понимаю, что взрослая жизнь – это вот это оно и есть – то, что было сегодня, а вовсе никакой не мой институт, не экзамены, не картошка. Я вздыхаю. Я встаю и иду к раковине, мою руки земляничным мылом. Я смотрю на себя в зеркало, я вижу своё бледное усталое лицо. Оно мне внезапно нравится, он не выглядит испуганным. Я знаю, что я – права. И это придаёт мне уверенности.

–Зовите следующего больного, – говорю я.

Наутро по дороге на работу я твёрдо решила выяснить увольняют меня или не увольняют. Похоже, я приехала раньше всех. Даши ещё не было, и из нашей комнаты, казалось, ещё не выветрился запах моего вчерашнего кофе. Я прошла к окну и открыла форточку.

Из комнаты Олега и Павла тоже ещё не доносилось ни звука, и только в кабинете заведующей уже работал телевизор. Что она там каждое утро смотрит? Боится пропустить чьи-нибудь указы? Отстать от веяний?

Когда я вошла, она меняла серьги – длинные висячие на круглые вращающиеся.

–Доброе утро.

–Чуть позже… – обернулась она от зеркала.

–Я вас не задержу. Вы мне скажите прямо, вы меня оставляете или сокращаете?

–Но Ольга Леонардовна… – Заведующая поморщилась, и с сожалением расставания взглянула на себя в зеркало перед тем как пройти к своему столу и сесть. – По-моему, ответ очевиден.

–И всё-таки я прошу ясности.

–Ну, вы же понимаете, у вас такой стаж…

Она не произнесла слово «возраст».

–…а мне нужно трудоустраивать молодых.

–Значит увольняете. – Всё окаменело у меня внутри, но я не подала виду. – Когда мне написать заявление или как это всё делается?

–Вам позвонят из отдела кадров. Процедура пока уточняется.

–Понятно. Я доработаю эту неделю и больше не выйду.

Я повернулась, чтобы идти.

–В других обстоятельствах я даже подумать бы не могла, чтобы расстаться с вами. И если только что-нибудь изменится… – Она слегка подалась ко мне от своего места, поза её была даже заискивающая, но взгляд холодный. Когда приговор уже вынесен, судье не хочется к нему возвращаться. Но почему она мне судья?

Я вышла. Она не остановила меня. Не догнала, не поблагодарила за работу. Сколько я проработала в этом отделении? Она, наверное, ещё училась в школе, когда я пришла.

Ужасно быть выгнанной. Мне казалось, что стены коридора кричат мне вслед: «Старуха!» Казалось, что все больные выглядывают из палат и ухмыляются. «Вымели метлой! И поделом! Ты же не умеешь общаться! Ты не пользуешься вайбером и вотсапом, ты всё ещё носишь на башке свой дурацкий рефлектор! Ха-ха-ха! Рефлектор – портал! Этот портал для тебя в ад. На тот свет! В безделье, в нищету, во мрак».

Когда я вошла в свою комнату, у меня тряслись колени. Я села за свой стол и тупо смотрела перед собой. Я будто видела комнату впервые. Интересно, та трещина возле потолка была давно или появилась только сейчас, как символ землетрясения? И календарь на противоположной стене. Откуда он взялся? Кто его принёс. Кто повесил?

Появилась Даша. Прошла за шкаф, стала переодеваться, как всегда, напевая. Молодой, весёлый муравьишка. Крикнула оттуда.

–Ольга Леонардовна, вы когда дежурите?

Я еле сдержалась, чтобы не закричать, чтобы меня оставили в покое. Всё во мне сразу отяжелело, невозможно стало подняться, размяться. Несообразная, неповоротливая туша. Мне показалось, что руки и ноги у меня стали огромными, а плоскость стола нереально широкой, стена отдалилась, словно к горизонту, комната раздвинулась до пределов неба. Но голос мой оказался спокоен.

–Послезавтра. В пятницу.

И булькнуло в голове. Да, я уйду! Отдежурю в пятницу в последний раз. Я не хочу здесь больше оставаться. Я проработаю ещё два дня и больше сюда не приду. Я никому не позволю над собой издеваться. Даже больничным стенам.

–А на следующей неделе в среду будете дежурить? –Даша вышла из-за шкафа и теперь стала причёсываться перед зеркалом.

–Нет. Я больше не буду работать.