Фаина Федоровна

–А я вот думаю, – говорит он.

Я поднимаю глаза от бумажек и смотрю на него. Мне не просто не хочется с ним разговаривать, я страстно желаю, чтобы он ушёл. Если это называется депрессией, пусть так. С каких это пор человек, которому сломали жизнь, должен быть адекватным, весёлым и счастливым?

–На какие средства кабинет открывать? -Олег рассуждал так, будто я набивалась ему в компаньонки. -Нужна лицензия, помещение, разрешение от СЭС, пожарников, кого-то ещё… Нужна уборщица и администратор-кассир… Налоги… Нужно брать большой кредит. Под высокий процент. А как я буду его отбивать? Где я буду искать больных, чтобы всё это окупить?

Я сказала:

–Стоматологи открывают.

–Так то стоматологи, – он обернулся и посмотрел в окно. –Я не стоматолог.– Он помолчал. – Весна, блин. Надо радоваться. – Он опять помолчал, потом пристукнул кулаком по стеклу и слез с подоконника, пошёл к двери, на полдороге остановился возле меня.

–Оля, а ты себе пока ничего не нашла? –

–Я и не искала. – Меня просто затрясло от злости. Чего было больше в этом вопросе – интереса или ревности? И потом, уж ему-то я, наверное, не «Оля»? А, впрочем, почему? Может быть, мне надо уже привыкать? Куда я должна устраиваться на работу? В лучшем случае в какой-нибудь офис уборщицей. Там уж точно «Ольгой Леонардовной» называть не будут.

–Почему? – спросил он.

–Город у нас небольшой. Вряд ли что найду.

Я просто не хотела ему говорить, что я всё-таки с утра действительно просмотрела вакансии в частных клиниках и городских больницах. Всё было впустую.

–Не такой уж маленький, – сказал он. -Когда я в Германии учился, в соседнем городе вообще был только один отоларинголог. Представляешь? На весь город – только один. Араб из Марокко.

–А ты туда напиши, – сказала я. -Будет двое.

–Сразу. Они мне и визу-то дали только строго на те дни, пока я учился. Ни на один день дольше.

Я не знала, что на это сказать.

Он встал и, согнувшись, снова пошёл к двери. Хвоста ему не хватало из-под пижамы. Лохматого серого хвоста из искусственной шубы. Как в детском спектакле.

Он открыл дверь и столкнулся с дежурной сестрой. Они потолкались в дверях немного, совсем как в каком-нибудь комедийном фильме, и медсестра победила. На миг затолкнула Олега обратно в двери и вошла ко мне. Серый волчок потоптался лапами в бежевых кроссовках, осторожно обошёл её и вышел. Медсестра, по-моему, даже не заметила, что чуть–чуть его не снесла.

–Ольга Леонардовна, ваша больная из третьей палаты чего-то хочет. Просит, чтобы вы подошли.

–Которая больная?

–Та, что слева у стенки.

Я пошла в палату. По дороге нагнала Олега в коридоре. Тронула его за рукав. Он обернулся недоверчиво, будто опасаясь.

–Олег, счастливо тебе. Я ведь дежурю последний день. Никаких отходных устраивать не буду.

–Не поминки, чего устраивать, – ответил он и свернул к лифту. А я повторила про себя: «Не поминки? Точно?».

***

Говорят, у каждого врача есть своё кладбище. У меня оно небольшое. Мне не в чем себя винить, если только я не вспоминаю о Володе Мартынове. Моряк, Виолетта – эти не в счёт…

Каюсь ли я? Получается, будто да. Выгнанная пожилая тётка оправдывается в своих ошибках. Нет, не каюсь. Каждому бы бог дал такой процент вылеченных больных. Но память мне ещё не отшибло. Я до сих пор не могу их забыть. Троих за всю мою жизнь. Моряка, Виолетту и Володю Мартынова.

Смешно, но со мной только один раз в жизни делалось что-то невероятное при виде мужчины – в те дни, когда ко мне на приём приходил Володя. Я ощущала такое волнение и такое желание, что готова была поступиться всем, чем угодно, лишь бы только почувствовать его тело, его руки и губы. Наверное, такое ощущают мужчины каждый раз, когда влюбляются в женщину. Но выяснять это не имеет смысла. Каждый может себе представить, что именно он хотел бы ощутить. Я своё чувство могу определить так: мне хотелось раствориться в Володе, чтобы быть с ним единым целым.

Фаина Фёдоровна это заметила.

–Ольга Леонардовна, вы поосторожнее с ним. Он ведь такой, знаете ли…

–Какой «такой»?

Она кивнула мне на толстую медицинскую карту Мартынова и намекнула, что больничные листы он получает не просто так.

–Лидку, медсестричку, из глазного помните?

–Нет.

–Правильно, она уволилась ещё до вашего прихода. Так вот говорят, что Лидка залетела от вашего Мартынова. Я узнавала. Абортарий-то у нас за углом. А гинеколог наш там совмещает.

–Слушайте, поговорите с гинекологом о чём-нибудь другом.

Сипящий Мартынов аккуратно являлся к нам в кабинет в назначенное время, к двенадцати. Он сам попросился на этот час, чтобы и вставать было не рано, и день потом был свободен. После курса таблеток субъективно ему стало немного лучше, но саму гортань тщательно, до деталей, мне всё равно не удавалось посмотреть. Мартынов давился, мне было его жаль. И, кроме того, я боялась, что если я буду сильно его мучить, он больше не придёт.

–Имейте в виду, Ольга Леонардовна, я в зеркале на стене вижу, как он вам коленку гладит.

Я знала, что со стороны это выглядит странно, но ничего не могла с собой сделать. Мартынов действительно начал гладить моё колено со второго или третьего своего посещения. Пока я делала запись в карточке, он незаметно опускал руку и клал её мне на ногу. Пальцы его были сильными и одновременно нежными. Я замирала. В первый раз я сделала вид, что мне нужно что-то достать в шкафу и встала. Он понял мой манёвр. И как только я снова села, он повторил свои поглаживания с ещё большей настойчивостью. При этом он смотрел на меня с весёлой, ласковой и откровенно нахальной усмешкой. Я отодвинула свой стул, выпрямилась и посмотрела ему в глаза. Он мне улыбнулся. И я поняла, что позови он меня сейчас за собой, я сниму халат и пойду. И в следующие свои посещения он вытворял с моими ногами совершенно немыслимые штуки. Он залезал мне под юбку, щипал и ласкал кожу внутри бедра. Я покрывалась пятнами, с трудом сдерживала дыхание. Фаина Фёдоровна сердилась, нарочно гремела инструментами, натужно кашляла и отвлекала меня вопросами.

–Отошли её вон! – на четвёртое посещение, нагнувшись ко мне, явственно сказал Мартынов.

Фаина Фёдоровна зыркнула на него, прекрасно всё расслышав. А я, ужаснувшись, своим словам, послушная Мартынову и, пугаясь своих собственных поступков, действительно приказала ей сходить за чем-то в регистратуру.

–У вас там очередь в коридоре сто человек! Если вы с этим больным уже закончили, я зову следующего! – Фаина подошла к двери, открыла её и выкрикнула:

–Кто по очереди?

Мартынов встал, посмотрев на меня с усмешкой, не предвещавшей ничего хорошего, а я пролепетала:

–Приходите завтра…

Ведь за пределы кабинета он не приглашал меня никуда.

Всё это было для меня ужасно странно, нелепо и вместе с тем восхитительно. Так, наверное, кидаются в омут. Что это было? Любовь? Я не знала. Мне было неудобно не только перед Фаиной, но и перед собой, но я ничего не могла с собой поделать. Каждый день я ждала Володю. Я начинала нервничать с утра, ближе к назначенному часу я беспрерывно вставала и смотрела на себя в зеркало. Внешне я оставалась с другими больными такой же сосредоточенной и строгой, но сердце у меня стучало сильнее уже часов с десяти, а к двенадцати оно колотилось, как в приступе тахикардии. Мартынов не опаздывал. Дверь открывалась, я мысленно подпрыгивала от радости и замирала, не зная, что ждёт меня в этот день.

После пятого или шестого посещения Фаина Фёдоровна сказала, подавая мне карту Мартынова.

–Здесь в карточке осталась неоконченной запись с того дня, когда он пришёл первый раз. Вы меня просили, чтобы я вам об этом сказала. Описания гортани нет.

Его и быть не могло, ведь я прекрасно помнила, что посмотреть гортань в первый день мне не удалось, а потом в течение недели я этот вопрос не поднимала. Надеялась, что от назначенного лечения ларингит пройдёт сам собой.

Я взяла карту в руки. Ни о чём я Фаину, конечно, не просила. Это она выбрала такую форму вмешательства в мои врачебные дела. Она, наверное, специально подгадала, что в этот день больничный у Володи заканчивался. Мне нужно было его или продлевать, или закрывать.