Фаина Федоровна

–Как вы себя чувствуете? – Начала я официально, когда Володя пришёл и сел, нарочно упершись коленями в мои колени.

–Да так, -пожал он плечами. – Болит вроде меньше.

Резкая болезненность горла у него действительно прошла, это чувствовалась по тому, как он глотал, но осиплость оставалась, хотя была уже чуть менее выражена. Однако это обстоятельство давало ему надежду на продолжение счастливого пребывания на больничном. Чем он занимался вместо работы, я так и не узнала, но вид у него был вполне довольный, ничем не озабоченный. Наверное, ему оплачивали больничный на сто процентов, и, как и многим, ему не особенно хотелось просиживать свои молодые денёчки на работе.

–Но всё-таки, не представляю, как я буду ходить на работу… – он взялся за горло и выкатил глаза, демонстрируя весь ужас своего положения. -А если меня вызовут к начальству?

Но в этот день я была непреклонна. Нужно было что-то решать.

–Гортань надо осмотреть обязательно. Я сбрызну обезболивающим, – пообещала я, – тошнить не будет.

Под этот осмотр Фаина выпросила по моей просьбе заветный пузырёк лидокаина специально для Володи. Лидокаин тогда был дефицитным.

Она уже встала сбоку от меня со спиртовкой и гортанным зеркалом.

–Не беспокойтесь, Фаина Фёдоровна, я сама погрею зеркало от лампы.

–Да запотеет же!

Я прекрасно понимала, что Фаина хотела побыть около меня в пределах досягаемости Мартыновской руки. Предупредить, так сказать, неприличные действия. -Я справлюсь без вас!

Володе я показала, как нужно двумя руками удерживать язык в вытянутом положении. Фаина, оценив моё чувство долга, хмыкнула и отошла.

На удивление Володя сделал всё правильно.

–Так?

–Так.

Анестетик подействовал. Зеркало согрелось. Гортань открылась моему взору.

–Скажите любую гласную букву. Какую сможете!

Володя засипел:

–И-и-и!

Я взглянула и оторопела.

–Ещё раз!

Он повторил, и я опустила зеркало. Я увидела чётко, что голосовые складки не смыкались. Причём одна из них двигалась правильно, а вот другая… Она замерла на полдороге, как половинка занавеса, которая зацепилась за кулису и дёргается, когда её кто-то хочет отцепить, но у него не получается.

Не знаю, было ли это заметно, что я растерялась. У врача всегда должен быть непроницаемый вид, но мне кажется, с тех пор я никогда больше не чувствовала себя так погано. Мысленно оценивая ситуацию, я медленно стала протирать марлей зеркало.

–Ну, и что там? – спросил Мартынов, подмигивая мне так, чтобы не увидела Фаина Фёдоровна.

–Послушай, Володя… – как-то внезапно я перешла на «ты». -Ведь у тебя паралич одной голосовой складки.

–А попроще чего-нибудь мне написать нельзя? – он выразительно скосил глаза на свой больничный лист. -А то звучит уж очень страшно. Привлекает внимание. – И он мне опять подмигнул.

–Попроще нельзя, – сказала я серьёзно. -У тебя в самом деле паралич одной складки. Но ты не пугайся, мы будем лечить. Это лечится…

У него сползла с лица улыбка.

–А ты ничего не путаешь? – Он тоже вдруг перешёл на «ты».

–Нет. Одна складка не движется. Поэтому и осиплость так долго не проходит.

–Но мне ведь лучше?

–Это за счёт второй складки. Она перекосилась в сторону той, которая неподвижна. И поэтому кажется, что у тебя восстанавливается голос. Это как с почкой – если одну удалить, вторая увеличивается в размере.

–А от чего у меня паралич?

Вот это был самый сложный вопрос.

–Трудно сказать. Бывает после гриппа, после других инфекций. Ты гриппом болел? – Я пыталась восстановить в памяти всё, что когда-то читала или слышала о параличах гортани.

–И что теперь делать? – В его глазах читалось недоверие. Он явно сомневался в моём диагнозе. Но я-то не сомневалась. Я думала теперь об одном: вдруг Володя пойдёт искать другого врача?

–В таких случаях хорошо помогает ионофорез на гортань с йодистым калием.

Голос у меня был бодрый, внушающий оптимизм.

–Ну, что с тобой поделаешь, – Володя немного повеселел. -Давай ионофорез. Но ведь я не смогу ходить на процедуры в рабочее время?

–Я продлю больничный, – сказала я.

В этот его приход он мне коленку не погладил.

Проблема у моей больной из третьей палаты была пустяковая. Промокшая послеоперационная повязка прилипла к ране и стала тянуть, вызывая боль.

–Идти в перевязочную? – Больная послушно поднялась с постели. Она была пожилой, тучной, привыкла слушаться докторов. Мне стало её почему-то жаль. Я представила, как она тяжело идёт по коридору. Я усмехнулась. Смешно, но я всё ещё представляла себя тоненькой девочкой, которая бегает по поликлинике, легко стуча каблучками.

–Не нужно, оставайтесь на месте. Я сейчас сама принесу всё, что надо. Менять повязку не буду. Просто чуть-чуть ослаблю. Новая снова прилипнет и снова будет больно.

Больная послушно снова легла. Уходя, я окинула взглядом остальных пациентов в палате. Они смотрели на меня, как наказанные дети. Скажешь: «Пойдёмте!», – встают и идут. Скажешь: «Ложитесь!», ложатся на место. Кто я такая, чтобы они так меня слушались? Я муравей, который облегчает им боль усиками. Нет, неправда. Усики – это у психотерапевтов. У меня – инструменты, лекарства, мой лобный рефлектор и моя голова. И я часто доставляю боль.

Может и хорошо, что я сегодня дежурю в последний раз? Может, хватит? Так ли я уж им всем нужна? Так ли незаменима?

–Не больно теперь?

–Нет. – Моя больная подвигала осторожно головой, прикоснулась к повязке пальцами. -Вроде нет. Нормально.

–Ну, хорошо. Постарайтесь спать на спине, чтобы не давить на рану.

Короткий путь к двери. И вдруг чей-то голос вслед.