Фаина Федоровна

–Можно вас на минутку?

Красный велюровый костюм, айфон и комнатные туфли с помпонами. А-а, это Бочкарёва. И одного помпона нет. Значит всё-таки оторвался.

Стою в дверях. Она приближается ко мне. У неё по-прежнему одышка.

–Можно вас спросить?

Я выхожу в коридор, она идёт за мной. Медицинская этика – предмет, который изучают на пятом курсе. «Не сдавай своего коллегу» – вот главный посыл и основное правило. Я знаю, что это правильно, что это необходимо.

–Вообще-то, если не срочно, лучше спрашивать у лечащих врачей. Я ведь просто дежурю.

–Я знаю! Но меня назначили на операцию, а я посмотрела в интернете… Я почему-то очень боюсь. Очень-очень. Никогда так со мной не было. По-женски меня два раза оперировали, я не боялась. А сейчас… Может, мне не соглашаться?

–Вам нужно разговаривать с Дарьей Михайловной. Она ваш лечащий врач. Или с заведующей.

–Заведующая меня смотрела сегодня. Говорит, когда прооперируют, я буду лучше дышать носом. Там чего-то отрежут, чтобы лучше дышалось. А вы ведь мне лёгкие слушали?

–Да.

–А что у меня там? Я сама слышу, как там хрипит. Особенно по ночам. Может, у меня бронхит?

–Нет, бронхита нет.

–А что тогда? Рак?

–Ну, что вы! Насчёт рака вообще не беспокойтесь. В этом смысле нет ничего подозрительного.

–Значит, соглашаться на операцию?

Что я могу сказать? Бери манатки и вали отсюда?

–Знаете, каждый врач лечит больного по-своему. Это как у разных хозяек – мука одинаковая, а тесто разное. Вы, если сомневаетесь, найдите ещё какого-нибудь врача. Посоветуйтесь с ним. Знаете, есть латинская поговорка – трое составляют коллегию. То есть два ума хорошо, а третий лучше.

–Ну, вот я с вами и советуюсь.

А с другой стороны, я ведь работаю последний день. Никто не обязывал меня молчать сегодня.

–Если б вы были моей больной, я бы подождала с операцией.

–А если я сейчас не соглашусь, куда я потом денусь? Больница-то закрывается. А в другую – ещё неизвестно, возьмут или не возьмут. Я ведь приезжая.

–Так может, дома бы лучше полечились?

–Ой, что вы… Дома! – машет она рукой. – Какое у нас лечение… Я уже к кому только не ходила. Мне и гормоны в нос прыскали, и кололи… -Она наклонилась к моему уху и зашептала. – Я даже к Матроне ездила.

–Знаете, Матрона – хорошо, но для вас лучше институт аллергологии.

–Это где?

–В Москве.

–Ой, как далеко.

–Но Матрона, по-моему, не ближе.

Бочкарёва вздыхает, отворачивается от меня и бредёт назад, в палату.

Почему-то мне становится не так жалко увольняться. На фиг оно мне всё надо? К Матроне ей не далеко, а в институт аллергологии – далеко. Один вопрос – что мне тогда кушать.

Выигрывают же люди миллионы? Вот бы и мне выиграть миллион, для начала. «Кто возьмёт билетов пачку, тот получит… водокачку!» Интересно, существует ли в принципе ещё то окошечко в зале почтамта, куда мы ходили с Фаиной Фёдоровной? Если теперь у меня будет много свободного времени, хотела бы я туда съездить? Я прислушиваюсь к себе.

Нет. Пожалуй, всё-таки нет.

Бедная Фаина Фёдоровна! Она так и застыла в моей памяти в выцветшем голубеньком плащике и сером берете. Коричневые дешёвые полуботинки со шнурками на крошечных по-детски ступнях. Однако если бы я когда-нибудь вслух назвала её «бедной», она бы обиделась. Она считала себя богатой. Она с гордостью рассказывала, какую посылку соорудила на день рождения внукам, дочери, сыну и иногда даже зятю. Откуда она брала деньги? Стоимость подарков, которые она посылала, были больше её зарплаты и пенсии. Иногда мне казалось, что она, мягко говоря, придумывает. Ведь не была же она подпольной миллионершей? Но однажды она раскрыла мне свой секрет. Фаина Фёдоровна играла! Фаина Фёдоровна покупала облигации государственного займа и на удивление часто выигрывала. «Кто не рискует, тот не пьёт шампанское!» – говорила она при выигрыше и с хлопаньем открывала в конце нашего приёма бутылку «Советского шампанского». В отличие от чего другого оно продавалось в нашем городе в любом магазине. Я доставала подаренные конфеты, она взрезала скальпелем зелёную коробочку красной, тоже подаренной, икры, и мы с ней с шиком праздновали её удачу.

Покупать облигации она научила и меня.

Мне очень нравился сам этот дом – здание Главного почтамта. Он был построен в начале двадцатого века, специально для почты, а не как чей-то богатый дом. Отделывали его светлым разноцветным кирпичом с синей, жёлтой, зелёной глазурью. Почтамт завораживал меня тянущимися вверх башенками, высоким эркерным окном с витражом над центральным входом и каминными трубами на крыше. После революции просветы дымоходов заложили, чтобы не топили печи, может, это и помогло сохранить здание.

Почтамт в детстве напоминал мне сказочный замок. На первом его этаже, (вход с улицы), посетителей пропускали внутрь широкие арочные двери. Массивные, деревянные, вверху они были украшены резьбой, но в советское время один створ дверей всегда был закрыт, и люди входили в почтамт боком. Из подъезда в главный зал вела каменная лестница с перилами и с чугунным литьём. На площадке второго этажа был ещё один вестибюль и далее пространство раздваивалось. Влево шёл основной зал – с телеграфом, окном переводов, отделом открыток, марок, конвертов, корреспонденции до востребования. Здесь же располагалась сберкасса, и в самом конце зала манило «лотерейное» окно. Вправо уходил коридор телефонного узла и посылочного отделения. Начальство сидело ещё выше, на третьем этаже, а на первом, за пыльными окнами, выходящими во двор, был просто почтовый склад.

Фаина Фёдоровна ходила на почтамт проверять таблицы облигаций государственного займа.

Фактически это были операции с ценными бумагами. Государство занимало деньги у населения, продавая облигации, то есть, ценные бумаги. Отдав государству деньги в пользование, человек мог в любой момент получить их назад, но без процентов, возвращая облигацию туда, где её купил. Каждый мог купить сколько угодно облигаций, но стоимость их была разная.

Чтобы заманить население, государство устраивало ежемесячные лотереи выигрышей по облигациям. Если у человека облигаций было много, то вероятность солидного выигрыша хотя бы раз или два в год была реальной. Чем больше человек держал облигаций, тем чаще выигрывал. Этой нехитрой премудрости обучила меня Фаина Фёдоровна. Она соблазнила меня с каждой зарплаты покупать по одной облигации, и очень скоро я вместе с ней уже с интересом ждала ежемесячного розыгрыша. Таблица выигрышей печаталась в газете «Труд», но покупать газету было не нужно. На почтамте, в отделе, продающем и покупающем облигации, находилась полная подшивка всех номеров с таблицами. Она была замусолена сотнями рук, но вырванных станиц в ней не было.

Однако Фаина Фёдоровна никогда не брала меня с собой проверять таблицы. Она всегда ходила на почтамт одна. «Счастье приходит к человеку, когда он один. Я уж сколько раз замечала – как с кем-нибудь приду, ни за что не выиграю», -говорила она.

Но однажды мы всё-таки оказались на почтамте с ней вместе. Я пошла после работы по каким-то своим делам, а потом решила завернуть на туда. Фаина Фёдоровна стояла у большого деревянного прилавка рядом с окошком, в котором выдавали газету. Вооружённая очками и остро отточенным карандашом, она была поглощена проверкой таблиц. Прилавок был высок для неё. Чтобы было удобнее, она приподнялась на цыпочки и, подняв руки, положила их, как прилежные ученицы – локтями на парту. Вслед за руками задрался её выцветший голубой плащ, и из-под него оказалась видимой старенькая юбка и спущенный на одной ноге под коленкой простой серо-коричневый чулок. Фаина Фёдоровна не обращала на это ни малейшего внимания. Положив на газетный лист школьную тетрадку, она сверялась с колонками цифр, медленно ведя вдоль колонки карандашом – сверху вниз. Я остановилась неподалёку, наблюдая за ней. Она проехалась карандашом по одной газетной странице, перевернула её, по другой…

Сколько же у неё облигаций? – невольно подумала я. Мне стало одновременно и понятно, отчего она не брала меня с собой на проверку, и неудобно, что я оказалась невольной свидетельницей её секрета. Я уже собралась потихоньку уйти, но тут она, будто почувствовав что-то, обернулась, сняла очки и увидела меня. Мне пришлось махнуть ей.

–Я случайно зашла…

Она захлопнула тетрадь, с досадой почесала карандашом в голове, шевеля на макушке химические кудряшки.

–Да-да, вот вам газета… – она подтолкнула толстенную подшивку в мою сторону и, смутившись, стала засовывать тетрадь в свою потрёпанную сумку.

–Не выиграли? – спросила я.

–Нет. – Она выглядела искренне огорчённой. -У Павлика через неделю день рождения. Костюм ему надо купить на выпускной.

Павликом был её старший внук, в том году он как раз заканчивал школу.

И тут я и поняла, куда она девает все выигрыши. У обоих её детей – и у дочки, и у сына было в свою очередь тоже не менее двоих, а может и троих отпрысков. И вот на все их Дни рождения, Новые Года, годовщины свадеб, выпускные и прочие праздники и шли Фаинины выигрыши. А сама она жила по-прежнему в коммуналке, с той же самой довоенной ещё обстановкой, и, я подозреваю, с теми же одеялами и подушками, которые стелила в войну своим детям.

Не знаю почему, но я не стала при ней проверять свои номера. Она отдала назад в окошко подшивку.