Фаина Федоровна

–Ну, тогда начинайте принимать, вам всё приготовлено, а я присоединюсь! – Она была в прекрасном настроении.

Я встала, приоткрыла дверь кабинета. В коридоре было привычно темно, из кабинета выпал узкий луч света, и люди, попавшие в него, казались нереальными, будто вышедшими из тёмного фона картины.

–Кто по очереди, пожалуйста, заходите.

Я приняла трёх или четырёх больных, а сама всё думала, как начать разговор. Наконец случай заставил меня раскрыть карты. Очередному больному мне понадобилось выписать больничный.

Фаина Фёдоровна протянула мне на подпись бумажку в регистратуру и сообщила больному:

–Во вторник к нам на продление.

Я мягко поправила её.

–Всё правильно, во вторник. Только не к нам, Фаина Фёдоровна. Я ухожу в отпуск, больничный продлит заместитель заведующей поликлиники по трудовой экспертизе.

Фаина Фёдоровна еле дождалась, пока больной вышел из кабинета.

–Вы уходите в отпуск? И мне ничего не сказали? Нам надо было вместе идти, чтобы потом вместе выйти!

Я внутренне сжалась, но старалась выглядеть беззаботной. Я ведь прекрасно помнила, как она однажды робко ( в первый раз за время нашей работы – робко!) попросила меня:

–Не уходите сейчас в аспирантуру! Мне бы поработать с вами ещё годок! Для пенсии. Если вы уйдёте, меня здесь больше никто к себе из врачей не возьмёт. А в другую поликлинику я сама не пойду. И ездить далеко, и к кому ещё попадёшь. Мне ведь уже за семьдесят.

Я постаралась беззаботно улыбнуться.

–Фаина Фёдоровна, я не сказала, потому что одновременно с отпуском написала заявление об уходе. Я поступила в аспирантуру.

Она как-то сразу вдруг постарела, прямо на глазах. У неё побледнели щёчки, повисли кудряшки. Она села на кушетку и как-то беспомощно расставила ножки, обутые в коричневые кожаные тапочки. А я вдруг заметила, что икры у неё уже тоже по-старчески немощные, немножко кривоватые. Один серый хлопчатобумажный чулок сморщился и приспустился в складочку ниже колена, как это часто у неё бывало.

И вдруг она заплакала. Второй раз за наши с ней два года. Моя железная Фаина Фёдоровна.

Я встала и подошла к двери, придержала её, закрыла на ключ.

–Фаина Фёдоровна! -Я не смотрела ей в лицо. -Всегда всё как-нибудь устраивается. Сначала, кажется, не получается, а потом глядишь: может и к лучшему. Не переживайте! Я не могу сейчас не уйти. Раз меня взяли, я не могу не воспользоваться этим случаем. И главный врач подписал заявление. Поверьте, это было нелегко.

Она вскинула на меня мокрые глаза.

–Вы же говорили, что не возьмут вас на ЛОР ни в этом году, ни в следующем?

–На ЛОР действительно не взяли, а на иммунологию взяли.

Она удивилась, так же, как и главный врач.

–Да не уходите вы из отоларингологов! Это же ваш хлеб на всю жизнь.

Я смотрела на неё важно.

–Я буду изучать лимфоциты глоточного кольца. Иммунитет – это новая, необыкновенно интересная область медицины. Вот мы удаляем миндалины детям, а иногда и взрослым. А зачем мы это делаем? Раньше вот удаляли не все миндалины, оставляли кусочек, а теперь – все. А кто-нибудь изучал, что лучше, что хуже?

Фаина Фёдоровна встала, прошла к своему месту, вытащила из ящика стола эти её приготовленные для больных салфеточки из марли, утёрлась, высморкалась.

–Простите, Ольга Леонардовна. Зовите больного.

Я встала и отворила дверь.

–Следующий, заходите!

Сколько мы приняли с ней в тот, наш с ней последний день?

Десять тонзиллитов (летом тонзиллитов тоже много, это из-за холодного питья), четыре отита (это из-за купания, вода в уши попадает), два гайморита ( умудрились всё-таки двое схватить, несмотря на жару), атрофические фарингиты от летней пыли, две серные пробки (промыты Фаиной Фёдоровной без всякого энтузиазма), один фурункул носа и один шейный лимфаденит непонятной этиологии – отправлен в онкодиспансер на пункцию.

В середине приёма она всё-таки приготовила мне чай. Положила на блюдечко несколько конфет. Мою любимую московскую «Коровку». Кто-то ей за промывание уха принёс. Я выпила чай молча, но конфету не удержалась, съела. Фаина тоже молчала. К концу смены поток больных иссяк, я подписывала последние больничные, Фаина Фёдоровна прибирала на столе, обрабатывала использованные инструменты. На меня опять напало веселье, хотелось скорее закончить, уйти, очутиться на свободе. Приняв последнего больного я проверила карманы халата, стащила с головы рефлектор.

–Только подумать, Фаина Фёдоровна, с завтрашнего дня он мне больше не понадобится!

Она взглянула мельком, ничего не сказала. Потом стала складывать какие-то инструменты в марлю. Убрав остальные в шкаф, перевернула вверх дном пустые металлические кюветы из-под них, что никогда не делала, даже когда мы уходили в отпуск.

А ведь завтра здесь никого не будет, – вдруг подумала я. – Опустеет коридор. Ну и хорошо! Фаина тоже отдохнёт, а через месяц сюда придёт новый врач. Хорошо бы мужчина для разнообразия. И она точно так же будет работать с ним. Делать ему бутербродики.

Я встала и стала снимать халат.

–Вот, возьмите, -сказала она, протягивая мне довольно тяжёлый марлевый свёрток.

–Что это?

–Кое-какие инструменты. Вам пригодятся.

–Спасибо, Фаина Фёдоровна. Но они мне не нужны.

–Будете же где-то работать через три года.

–Когда это ещё будет! – но свёрток я всё-таки взяла и небрежно положила в сумку.

Она отвернулась и стала складывать мой использованный халат, чтобы отдать его в прачечную. Кинула его на кушетку вместе со своим колпаком. Я взяла свою сумку, собралась идти. Мне хотелось обнять Фаину, но я побоялась. Хотела сказать ей спасибо, но словно язык прилип к зубам. Мне стало ужасно тесно в моём кабинете. Мне было жаль свою медсестру, но вместе с тем она казалась мне тормозом, и я хотела снять его с колодок, чтобы улететь. Мне хотелось не просто выйти из кабинета через дверь, а разрушить стены и потолок, как при землетрясении, чтобы вырваться на свободу. Так распадается на скорлупки яйцо, выпуская на свет созревшего для жизни цыплёнка. Так разгромили сейчас моё последнее отделение. Свобода опять встретила меня у входа, только почему-то не так радостно, как в прошлый раз…

–Ну, до свиданья, Фаина Фёдоровна?

Она не повернулась ко мне, так и стояла боком, разбирая полку в шкафу. Пробурчала, не обернувшись:

–Желаю вам всего хорошего. Здоровья и счастья.

Я подошла к ней и весело потормошила её за плечо.

–Фаина Фёдоровна, не будьте букой! Всё образуется! А пока – идите в отпуск. До свиданья! – Я открыла дверь и вышла из кабинета. В коридоре было пусто. Мне было легко и свободно. Я торопилась в свою новую жизнь.

Что она делала в кабинете в тот день после моего ухода? Корила ли меня за глупость и черствость, или сожалела, что не со мной она получит свою прибавку к пенсии, чтобы, (конечно же!) отправлять ежемесячно внукам больше на пять рублей. Что думала о будущем?

Тогда мне казалось глупым менять свои планы из-за какой-то старенькой медсестры. Но клянусь, вот сейчас я при тех же обстоятельствах не оставила бы её. Кстати, за тридцать лет, прошедших с того дня, лимфоглоточное кольцо не без моего участия стало изучено вдоль и поперёк, а клинический эффект от этих изысканий до сих пор составляет ровно ноль. Изыскания эти известны учёным, а на практике всё равно решение об операции принимает лечащий врач, и часто, как бог на духу положит. И не читал он никогда, этот врач, никакие диссертации, в том числе и мою. Нет-нет, я вовсе не ретроградка, я ценю достижения науки, но очень хорошо знаю реальное положение дел в практике.