Фаина Федоровна

Оставив на время инструменты, она повернулась ко мне.

–Заведующая шла со свитой мимо рентген кабинета. Комиссия ещё не приехала, так они решили в последний раз всё проверить. А в коридоре наш больной. Вы ж сами его видели – алкаш алкашом. Просто позор. Она сразу: «Откуда? Что он здесь делает?» – и выгнать его хотела, чтобы вида не портил. Всех же больных куда-то разогнали. Оставили человек пять. На стульчики, главное, усадили…

–Так у нас больных поэтому нет?

–А наши, что, особенные что ли? Не бойтесь, вернутся. Вы будете слушать или нет?

–Буду.

–Ну и вот. Не знаю, чтобы было дальше, но тут рентген техник высовывается из-за двери и снимок мне протягивает. Я хотела взять и вам отнести, а заведующая – цап лапой! «У меня будет снимок. А больной пусть завтра приходит». И тут случайно она в заключение глазом зырк! Прочитала, чуть за голову не схватилась. Стала вся, как шёлковая. «Пойдёмте, говорит, она мужику,– мы вас щас в регистратуре тихонечко на скамеечку положим! И сами вас в больницу отправим…» Это представляете, в задней комнате, на ту короткую скамейку, на которую они ногами становятся, чтобы старые карточки из архива доставать с верхних полок!»

–И он там остался?

–А куда ему деваться, если они его на ключ заперли.

–Ну, а на снимке-то что было?

Фаина произнесла торжествуя:

–Перелом основания черепа. Трещина!

Я поморщилась и встала, чтобы открыть окно. Только сейчас я почувствовала, что в кабинете душно и всё ещё воняет перегаром.

–Чепуха. Он же своими ногами пришёл. Я его отправила на рентген на всякий случай.

–А кости носа, так те – просто скорлупа всмятку! – упивалась своим рассказом Фаина. – Я думаю, он у нас с вами пьяный ещё был, как под наркозом.

Я вдруг почувствовала, что задыхаюсь. Мне было тошно, душно, мерзко. Какая-то комиссия, из-за которой надо прятать больного в чулан… А если бы он там умер? А если бы я не послала его на рентген?

–На что жалуетесь?

–На что жалуетесь?

–На что жалуетесь?

–Вот видите! – сказала Фаина Фёдоровна. -Вы оказались правы. Рентгенолог вас вообще зауважал. И даже заведующая сразу заткнулась. В общем, будьте спокойны, увезли его в травму. Можете считать, что вы ему жизнь спасли. Представляете, он бы ходил и не знал, что у него перелом, Кольку бы ждал! А потом потерял бы сознание и прямо на месте умер! Прямо на улице где-нибудь. Или дома. А на вас бы уголовное дело завели.

–Не завели бы.

–Почему?

–На молодых специалистов не заводят.

–И кто бы мог подумать, что у него перелом основания черепа? – Рассуждала она теперь сама с собой, быстро перемывая инструменты. – Сам пришёл. Сам разговаривал. А так бы и понесли вперёд ногами. А вы, несмотря, что молодой специалист, вон как диагностировали!

–Слушайте, Фаина Фёдоровна, помолчите, а?

Она оборвалась. – Да что с вами сегодня такое?

Меня переполняло какое-то странное чувство.

–Вот как вы думаете, вот почему там наверху выбрали этого алкаша, а не Виолетту? Не Моряка? Не Мартынова, наконец?

Она посмотрела на меня как-то странно. Я не поняла, что было в её глазах – ирония? Сарказм? Вообще-то это всё было ей не свойственно.

–Ой, ну, у вас и вопросики, – сказала она, невольно повторяя нашего больного. -Вы, что же, хотели бы разменять алкаша на Виолетту?

–Не разменять, но…Ну, пусть бы они оба жили. А то вот этому повезло, а Виолетта…

–Так не бывает, – сказала Фаина Фёдоровна. -Это вам не сказки. Вот моего мужа убили, а негодяи целы остались. Кто это решил? – Не ирония, а что-то другое, горькое, ненавидящее полыхнуло из её глаз.

Я замолчала. Фаина тоже ничего больше не сказала, стала прибирать на моём столе. Шоколадную медаль мы с ней разделили поровну, когда сели пить чай, но не успели насладиться покоем. Снова кто-то из больных заглянул в дверь.

Так мы поняли, что комиссия ушла. А из начальства к нам в кабинет так никто и не заглянул.

Мой короткий совместный опыт жизни с Сергеем внушил мне не только разочарование, но даже страх перед семейной жизнью. Эти несколько месяцев очень изменили меня. Практически всегда я теперь пребывала в плохом настроении, шутки и бутерброды Фаины Фёдоровны меня раздражали. Коридоры поликлиники, кстати, действительно ставшие более свободными к концу второго года моей работы, казались невыносимыми. За два года я действительно подлечила нашу районную «популяцию» больных. Хронические уже ходили гораздо реже: своими процедурами я ввела их в состояние длительной и стойкой ремиссии; Балабанов уехал, острых больных я лечила на раз-два, тяжёлых больных практически больше не появлялось. Фаина Фёдоровна радовалась.

–Ещё годочек поживём спокойно, как люди! А потом вы – в аспирантуру, а я на пенсию. Вы уж меня не забывайте, заходите в гости!

Но я не хотела, не могла больше оставаться в поликлинике «ещё годочек». Я усердно посещала заседания научного общества, я написала две-три работы в местный научный сборник, но аспирантура по отоларингологии отодвигалась всё дальше. На кафедру приходили новые, какие-то незнакомые мне люди, в основном, мужчины гораздо старше меня, и я со своим невзрачным личиком и невысоким росточком интересовала институтское начальство всё меньше и меньше. Я была в отчаянии. Я стала ходить на работу, как автомат. Я и раньше почти не улыбалась, теперь я даже говорила сквозь зубы.

Решилось всё практически за неделю.

Это был снова июль, жара, тополиный пух лежал по обочинам тротуаров, лез в глаза и нос, чесалось лицо, хотелось плакать. Идя домой после работы, я случайно встретила нашего бывшего преподавателя Алексея Порфирьевича. Того самого, который был с нами, студентами, в колхозе, а потом вёл занятия на третьем курсе.

–Оля! Как у тебя дела? Где ты работаешь? Как живёшь?

Группы у нас в институте были маленькие, преподаватели работали с нами постоянно и плотно. Знали всех и помнили долгие годы.

–Ах, Алексей Порфирьевич! Если бы вы знали… – то ли пух был тому виной, то ли нервы у меня были на взводе, но глаза у меня сразу налились слезами. Я плакала, как крестьянская девушка, отданная замуж в злую и жадную семью.

–Что такое? Что случилось?! – Он всполошился, обнял меня за плечи, наклонился, заглянул в лицо. -Оля! Перестань!

Но я не могла перестать.

–Вы нас так учили, Алексей Порфирьевич! Вы с нас так требовали! А я теперь хорошо если пользуюсь десятью процентами тех знаний, которые нам давались с таким трудом… А вернее будет – пятью! – Мне вдруг действительно вспомнились наши экзамены, наши бессонные ночи… Как мне стало вдруг жалко себя!

–А что у меня теперь, Алексей Порфирьевич? Отупляющая спешка, на всё, что хоть чуть-чуть посложнее – на это нет времени, а скоро исчезнет и желание в чём-нибудь разобраться…

–Хватит, Оля! Пошли! -Он взял меня под руку и потащил на кафедру. Институтский корпус располагался недалеко. Мы почти пробежали институтский сквер, мою любимую аллею, хлопнули так знакомо двери за моей спиной, ухмыльнулся, приветствуя, опустевший на лето гардероб…

Не знаю, сразу уж пришла Алексею Порфирьевичу в голову мысль, представить меня профессору, или она созрела по ходу разговора, но буквально через несколько минут я оказалась в ассистентской. Знакомо пахло – формалином, красителями, старыми книгами. Учебные микроскопы стояли в ряд на столах в смежной с ассистентской лаборантской, и мне было видно, как незнакомая лаборантка протирала каждый бархатной тряпочкой.

Алексей Порфирьевич усадил меня за свой стол. Я увидела стопку знакомых по третьему курсу учебников, научные журналы, оттиск статьи на английском с легко читающимся словом «иммунология», несколько морфологических атласов, планшеты со стёклами микропрепаратов и банку с разорвавшемся от воспаления аппендиксом. У меня возникло чувство, будто я никогда из института не уходила.

Алексей Порфирьевич налил в круглую колбу воды, сунул в неё кипятильник, кинул по щепотке заварки в две порядком побитые кружки.

–Ну, рассказывай, Оля, о своём житье-бытье.