Фаина Федоровна

–Ну вот…– Главный был явно разочарован. -Опять хирург. Можно подумать нет теперь других врачей, которые без операций вылечить могут… -Его лицо будто захлопнулось передо мной. Взгляд поскучнел, рот скривился. Стали заметнее все ямочки на его лице, все морщинки.

–Николай Иванович! – Я в первый раз в жизни обратилась к нему без сомнения и без страха отказа. -Вы не пожалеете, если возьмёте этого парня. Он принесёт вашей больнице славу. У вас будет самое лучшее ушное отделение во всём регионе. Можно сделать его на коммерческой основе по закону, привлечь страховщиков и спонсоров. Небольшая реклама… Больные сами повалят. А руки у парня такие, что никакого операционного риска не может быть.

–Кроме рук голова нужна.

–А голова у него в первую очередь! – Никогда в жизни я ещё так горячо никого не убеждала.

–Тю-тю-ю… -В голосе главврача слышалось раздумье. -Слухоулучшающие операции, говоришь… Зачем это всё мне нужно?

–Так ведь вы на этих операциях можете всю больницу поднять, – убеждённо сказала я. –Финансирование получить. Вы пригласите парня к себе, – сказала я. -Он вам расскажет, как это организовано в Германии.

–У нас не Германия. – сказал он. -А я-то думал тебе место заведующей предложить.

–Так я готова! – Я улыбалась ему, а сама думала: сказать, кто я такая, или не сказать? Подождать, может быть, когда он согласится поговорить с Олегом? А то ведь, если он всё-таки вспомнит, какая строптивая я была раньше, не будет ли это хуже? Сказать или промолчать?

Главный врач снова взял мои документы, теперь стал рассматривать трудовую книжку. Остановился взглядом на первом листке… Шевеля губами прочитал запись о моём первом месте работы.

–Николай Иванович, – храбро сказала я. – Вы меня, наверное, не узнали. А я ведь та самая девчонка – отоларинголог, что тридцать лет назад отказалась собирать веточный корм.

–Почему не узнал, – сказал он. – Я ведь прежде, чем тебя вызвать, документы твои запросил. Да и в интернете теперь можно всё обо всех узнать.

И я поняла, что столько событий было в его длинной жизни, что вся эта чепуха с веточным кормом, всё то, что для меня имело какое-то значение, мимо него проплыло, как грязная щепка в мутном ручье весеннего потока. И я засмеялась.

–Веточный корм… – сказала я. -Как давно это было. Засуха в то лето стояла небывалая.

–Это было ДО перестройки или ПОТОМ? – спросил он.

–ДО, – развела я руками.

Он смотрел на меня, не понимая, почему это мне так запомнилось, а потом вдруг раскатисто захохотал.

–Корм, говоришь? Веточный? – Он смеялся до слёз и вытирал ладонью щёки. Потом выпрямился в своём кресле и вперился в меня. Долго смотрел. Наконец сказал:

–«Ветошный» – было бы правильно теперь говорить. Ветошью теперь многие и многое стало. А я вот ещё держусь.

Я сидела и смотрела на него. Столько лет я копила на него досаду, раздражение, недоумение… Передо мной сидел человек, который распоряжался моей жизнью как предметом. Но мне это было теперь всё равно. Моя жизнь ведь состоялась и без его разрешений.

Он вытащил платок и вытер им лицо.

–А молодой я тогда, наверное, был… Правда?

–Юноша просто, – сказала я.

–Ну, да. -Теперь он вытер носовым платком модные очки. -Хоть кто-то это помнит. А то все сейчас думают про меня: «старый ты, хрен…»

–Я так не думаю, – сказала я, и я действительно так не думала. -А вы не знаете, где сейчас заведующая второй поликлиникой, той, в которой я работала? -Мне почему-то стало интересно это узнать.

–Наталья…Наталья… как её? – Он потёр лоб

–Владимировна, кажется.

–У-у-у, – потёр он себе переносицу. -Скончалась она. Уже давно. Внезапный инсульт. И прямо на работе. Задержалась в кабинете допоздна… Работы ведь было – ужас. Утром только нашли.

Я вспомнила заведующую с её заискивающей перед главным врачом улыбкой, с её придирками ко мне, с её ненавистью к Фаине Фёдоровне и не почувствовала ничего – ни плохого, ни хорошего.

–Ну, ладно. -Главный врач снова опустил на глаза очки и стал похож на кого-то немецкого политика. -Где этот твой родственник? Пусть завтра с утра приходит. Поговорим. И ты с ним приходи.

–Спасибо! – Я встала. Всё во мне пело. -Конечно, мы придём. Прибежим. Прилетим. Я, как только выйду от вас, сразу же ему позвоню.

–Ну-ну… – Главный привстал и протянул мне документы. -Забирай. Вроде всё устраивает. Подумаю.

–До завтра. – Стараясь казаться спокойной, я повернулась спиной и чётко вышла из кабинета. Навстречу мне уже устремились двое в зелёных медицинских костюмах.

Улыбнувшись секретарше, я выскочила в коридор. Телефон запропастился где-то в сумке. Да боже мой, не оставила ли я его дома? Нет, это было бы просто невероятно.

Я вылетела на улицу, подбежала к машине, села и опрокинула на соседнее сиденье всё содержимое сумки. Кто-то припарковался рядом со мной, чуть не задев меня зеркалом. Я даже не оглянулась. Бренчали ключи, звякала пудреница, раскрылся кошелёк, вывалив из пасти несколько купюр. Сердито зашелестели косметичка и футляр для очков… Ну, где же он?! Телефон оказался застёгнутым на «молнию» в боковом отделении сумки. Там, в принципе, где он и должен был быть.

Только бы Олег оказался на связи!

Номер не отвечал, я набирала его снова и снова. Где же ты? Отзовись! Речь идёт о твоей жизни.

Я посылала импульсы в пространство. Вселенная молчала. Я откинулась на сиденье и стала смотреть в сгущающуюся темноту. Я видела, как вышел из здания главный врач, пошёл к машине. Наверное, это была служебная машина, какой-то светлый внедорожник с красным крестом. Вот теперь, я увидела, что он очень постарел. Если бы я не знала, что это он, я бы его не узнала. Я вспоминала, как он громоподобно нёсся когда-то к моему кабинету – халат расстёгнут, живот вперёд, и на меня вдруг предательски нахлынула жалость. Никогда раньше я даже не подумала бы, что она возможна к тем, кто тебя мучил, кто унижал, на борьбу с кем было истрачено столько сил. Жалость к террористам, к бывшим любовникам, изменницам-жёнам, предателям-друзьям, как это называется? Синдром чего? Интересно, пожалела бы я сейчас Сергея?

Водитель вышел со своего места и открыл перед главным дверь. Тот сел рядом с ним, дверь закрыл сам, они уехали. Попавшаяся им навстречу в воротах завывавшая «Скорая» притормозила, пропуская их, видно машина главного была известна, но они сами пропустили «Скорую» и потом вывернули на улицу. Я видела, как из «Скорой» фельдшер и врач спустили под руки какого-то старика и повели его к дверям приёмного. Я впомнила, как Главный сказал мне только что: «Только я держусь».

Над забором больницы вставала луна, и мне показалось, что она светит ярче, чем фонари, освещающие больничный двор. Деревья уже совсем стали зелёными. И во мне вдруг больно заныло что-то старое и забытое, но ещё живое и теперь разрастающееся, как метастаз.

***

Фаина Фёдоровна ни от кого ничего не узнала.

Утро началось, как обычно. На плечиках, зацепленный за дверцу шкафа висел приготовленный для меня халат, на рабочем столе были уже разложены инструменты, с лампы вытерта пыль, насевшая за ночь. Прямо передо мной на столе лежал мой рефлектор. Фаина Фёдоровна пританцовывала около своего стола, нарезая бутербродики.

–Больных в коридоре немного, не хотите чаю? Успеете перед приёмом глотнуть полчашечки.

–Спасибо, не хочется.

Я думала, как ей сказать?

Она с аппетитом откусила от бутерброда.

–А я вот что-то с утра проголодалась… Ну, хоть кусочек сыру?

–Нет.

–Не заболели? – Она уставилась на меня.

–Не беспокойтесь.