Фаина Федоровна

–Пункт 5-ый. Молодой специалист, поступающий в аспирантуру на теоретическую кафедру, может обработать по распределению не три года, а только два.

Главный даже откинулся на спинку кресла от удивления.

–Так ты что? На теоретическую кафедру, что ли, поступаешь?

–Да. – Я прямо разбухала от гордости. – На иммунологию. А что?

–Ну, Григорьева, ты и …ду-ра! – сказал он, широко артикулируя последнее слово. – Уйдёшь из практики, кому ты на хрен на своей теоретической кафедре будешь нужна? Одно дело врач, который больных лечит, а другое – какой-то на хрен, никому не нужный… кто? Научный работник -теоретик. Великий учёный. Ольга Григорьева. – Он иронически засмеялся, а потом даже грустно на меня посмотрел. – Ты подумай, хорошенько, Ольга. Правду тебе говорю. Сейчас ты – полезный человек. Больничный хотя бы можешь выписывать. А там, на своей иммунологии, ты кто?

Я всерьёз обиделась.

–Я больных лечила не из-за больничных.

–Ну-ну, – ехидно усмехнулся он. -Знаем, мы…

И, почесав свой вихрастый затылок, подмахнул заявление. -Обратно будешь проситься, на коленях ползать, знай – не возьму! Возьму, кого поумнее. Счастливый путь в большую науку!

Я не нашлась, что ответить. Он подпихнул заявление, и оно заскользило ко мне. Я взяла его и вышла.

–Вспомнишь ещё мои слова! – раздалось мне вслед.

Я закрыла за собой дверь и пошла в отдел кадров. Теперь мне предстояло, отработав последний день, попрощаться с Фаиной Фёдоровной.

Вести по поликлинике разносились с космической скоростью, но для отдела кадров, размещавшегося к тому же совершенно в другом здании, я была величиной настолько незначительной, что моё заявление взволновать никого не могло. И таким образом Фаина Фёдоровна заранее ни от кого ничего не узнала.

***

Господи, я ведь уже и забыла, какой он был, Николай Иванович, а теперь только взглянула – и вспомнила всё до мелочей. Всю его фигуру, полноватую, но крепкую, хотя и всю какую-то расхристанную. Его лицо с сильно выпуклыми глазами, как у близоруких людей, хотя тогда он ещё очки не носил. Его голову, будто бы всегда плохо подстриженную с торчащими вихрами, и быстро поворачивающуюся на плечах, как у сороки… Теперь он постарел, но не настолько, чтобы я его не узнала. И, постарев, он не изменился. Только чуть как бы сжалась по бокам вихрастая голова, ссутулилась спина… И да, появились очки. Очки были модные, в еле заметной металлической оправе, и они облагораживали некрасивое лицо. За ними даже и глаза казались не такими вытаращенными

Главный врач сидел в такой знакомой мне позе: руки растопырены локтями и с упором на кисти, как будто он хочет отжаться. Его круглые глаза буравили меня из-за стёкол очков. Когда я вошла, он опустил руки на стол и откинулся на спинку вертящегося кожаного кресла. Я ждала, что он скажет в его прежней манере в растяжечку, что-нибудь вроде: « Кто к нам пришё-ё-ё-л?», но он ничего не сказал. И я вдруг поняла, что он меня не только не узнал, но и напрочь забыл о моём существовании. И я решительными шагами пошла к нему от двери, остановилась, дойдя до стола.

–Григорьева. Ольга Леонардовна.

Ничего нового не шевельнулось в его лице. Он неловко привстал, протянул мне руку. Я присмотрелась. Да, по сравнению с прошлыми временами он похудел, и рубашка у него на животе была теперь аккуратно застёгнута.

Рука у него оказалась мягкая и тёплая.

–Слышал я тут кое от кого, что вы в нашем городе в некотором роде ЛОР-звезда.

–От кого же, если не секрет?

Он вдруг прищурился.

–А племянник мой двоюродный у вас лечился. Говорит, все, к кому он обращался, хотели его оперировать, а вы без операции вылечили.

–Что ж, я рада, если ему помогла.

Главный показал мне на ближайший стул, и я села.

–Поэтому-то я прямо к себе вас и пригласил. Минуя всякие там современные эйч эры или как их там… Не против, если сразу перейду на «ты»?

–Не против. – Я положила папку со своими бумагами сбоку на стол.

–Высшая категория у тебя, да? – Главный сидел свободно, поглядывал на меня с интересом, иногда для вескости похлопывал ладошкой по столу.

–Да. И ещё я кандидат наук.

–Прекрасно. А это что у тебя? – он показал своим гладким розовым пальцем на мои бумаги, и я опять вдруг подумала, работал он или нет хоть когда-нибудь в жизни хирургом.

–Мои документы.

–А дай-ка полюбопытствовать.

И я, вынула из папки и протянула ему листок со всем моим послужным списком, который называется теперь непонятно почему «резюме», и в котором сразу после интернатуры чёрным по белому первым местом моей работы была обозначена вверенная ему когда-то больница с двумя прикреплёнными к ней поликлиниками.

Он сменил одни очи на другие, (эти уже были в крупной роговой оправе) и начал читать. Я сидела спокойно, но мысленно закрыла глаза.

Сейчас главный не стал смотреть, ни где я работала, ни где училась. Он быстро-быстро листал листки моего дела. Его интересовала моя профессиональная аттестация. Вот в неё он прямо вцепился.

–Ты, значит, оперируешь?

–В последнее время – немного, – сказала я.

–Что так? – Он вскинулся на меня и поднял движением бровей на морщинистый лоб очки. Оттащил их ещё дальше на темя и там оставил. Раньше я не видела, чтобы он так делал, но, впрочем, я его и в очках раньше не видела.

–Перестала любить операционный риск.

–Вот! – Он поднял вверх руку и будто погрозил кому-то на потолке вздыбленным указательным пальцем. -Вот! Я всегда говорил, что лишний раз нечего лезть, куда не надо! И больного можно угробить, и себе дороже. Я уж сколько такого навидался за свою жизнь! А эти дураки всё лезут и лезут! Жить не могут без операций! Вот сейчас, до тебя, приходила такая же. Знаешь её?

Я кивнула. Очевидно, он забыл не только, что я работала у него, но и что сосватала сейчас меня вместо Даши моя заведующая.

–Денег им всё мало, – продолжал он. -Делиться она со мной вздумала! Чтобы я с ней вместе на нары, что ли, сел? – Он посмотрел на меня. – Раньше, вон, все жили на одну зарплату. За ставки боролись. А теперь – платные услуги. Вон сколько уголовных дел на врачей. Только не досмотришь, а родственники уже пишут, писатели… – Он зло прищурился. -Ты, надеюсь, процент мне предлагать не будешь? У меня, между прочим, и так зарплата дай бог каждому.

–Не буду.

Мне было весело: как странно поворачивается жизнь. Отпетый трус теперь оказывался носителем нравственных ценностей. Я вспомнила, как он постоянно ругал врачей за «операционную активность». Тогда оперировали из любви к искусству, теперь за деньги. С каждой операции шёл куш. Больнице от ОМС. Нашей заведующей от врачей. Боже мой! Тридцать лет назад такое не могло присниться и в страшном сне. Вся наша тогдашняя с ним борьба представилась мне теперь детским мультфильмом.

Главный врач расценил моё веселье, как согласие.

–Ну, если так, то мы с тобой сработаемся. Только оперировать я тебе много не дам.

–Конечно, – сказала я. -Но я к вам пришла не только ради себя.

–Да? – Он удивился, и его брови ещё больше встопорщились на морщинистым лбом.

–У меня тоже есть родственник. Двоюродный племянник. -Мне вдруг стало отчаянно легко. Будто лавина страха сошла с неслышным грохотом вниз, отпуская меня на волю, и я катилась с этой лавиной, не думая о том, разобьюсь у подножия или нет.

–Парень этот – замечательный хирург. Великолепно делает улучшающие слух операции. Учился в Германии…