Забытые адреса Лолиты

– Куда мне до вашего древнего магнатского рода. Я так, принцесса на горошине с польских задворок.

Осама возил нас в закрытую часть города, где живут одни мужчины. Все, кто здесь работает. Продавцы, горничные, хостельеры, аниматоры, официанты, экскурсоводы. Предупредил, чтобы не выходили из машины. Мы бы и без предупреждения не стали бы. Проехали не останавливаясь. Представьте: сотни молодых мусульманских мужчин, вынужденных целыми днями улыбаться, угождать, лебезить, опускать глаза. Другой работы нет. Никакого секса. Свои женщины далеко, в других городах. К иностранкам не приставать, только если сами не попросят, и так, чтобы никто не застукал. Не только из начальства, но и своего брата из обслуги. Настучат. Ухмыляться, смакуя подробности, вместе будут, хлопать друг друга по спине, обмениваться глумливыми жестами, а все равно настучат. Это восток. Иерархия рулит. Это их обычная повседневная жизнь. Дневная угодливая жизнь. Сейчас время ночь. Сотни злых голодных мужчин вышли на охоту в пустыню. Нас бы в этом тайном районе разорвали в клочья, и никакой Осама не помог. Плевать им, кто ты, женщина или мужчина – здесь ты просто классовый враг.

Еще мы ездили к памятнику, установленному на месте, где потерпел катастрофу боинг. Сразу после взлета рухнул в море, почти никого не нашли, а так близко от берега. Возле памятника сидели две парочки. Чуть поодаль от берега, на пустыре, кошки с воплями справляли свадьбу.

Я смотрю на осколки, которые вышли из моей ладони. Выбрасываю в море. Да я уже и думать забыла, из-за кого.

Возвращаюсь в настоящее. Три, нет, уже четыре ночи, апрель. Снег закончился и растаял. У Катрины недавно был день рождения. Давно не виделись. Надо бы позвонить.

Снова с Натали на пляже. Снова штормит и грязно. Еще и ветер. Какой-то чувак залез в одежде по колено в воду, машет руками и орет: «Это я, Владик из Казахстана! Я снова с вами, мои дорогие подписчики! Валенсия! Ты чудо!» И деловитым тоном второму чуваку, который его снимает: «Фигня, не пойдет. Стирай. Давай сначала. Это я!..».

– Вот так народ рекламой разводят. «Чудо»! Не море сегодня, а редкий отстой. В Барселоне, правда, пляж еще хуже. Как твоя компания съездила на шопинг?

– Никак. Погуляли по торговому центру. Ничего не купили. Удивительно, никто ничего. У нас и то больше выбор.

– Не разбудила вчера подружек?

– Они сами загуляли по кабакам.

– Блогер уже третий раз «чудо» снимает. Лучше бы штаны снял.

– А ты ему покричи: «Казахстан, сними штаны! Нечем волну взбивать!»

– Ветер сильный.

– Ничего, услышит.

– По-твоему, мужик может кончить от одного только петтинга?

– Может. Со мной в лифте было. Экспериментально проверено.

– С ума сошли – в лифте?

– Остальным жильцам пришлось подождать, пока лифт освободится.

– С кем это вы так кувыркались?

– Случайно вышло, в общем. Только познакомились на вечеринке, выпили, поехали вниз вместе с 9-го этажа. Никуда не доехали, закрыли дверь, там был лифт старой конструкции, и сразу стали друг друга трогать через одежду. Даже кнопку первого этажа не нажали.

– И потом ты всех уверяешь, что ничего не было?

– А что? Было потом еще раз, в сквере. Это вообще не секс. Я и не помню, как его звали.

– Неизвестно с кем и без проникновения – и уже не секс? Ну ты даешь. Тогда что это было?

– Не знаю. Мне было скучно.

– Вы могли ближе познакомиться.

– Но нам сразу не о чем было говорить.

А вот как бывает, когда говорят. Мы много говорили, когда были молодыми.

Все считали его бездельником. «Я не работал ни дня в своей жизни!» – с гордостью сообщал он в первую минуту знакомства. Во вторую он пытался стрельнуть у вас сигарету, в третью выдавал примерно следующее: «Извини, дорогая, я не куплю тебе шоколадку, во-первых, потому что ничего не дарю девушкам из принципа, во-вторых, у меня нет денег. Но если проставишь мне пива, желательно покрепче, терпеть не могу безалкогольной бурды, я не против. Может быть, даже сделаю тебе что-нибудь приятное – скажу «спасибо» и, если будешь себя хорошо вести, трахну в ближайшей подворотне. Эй, солнце мое, куда ты?»

Думаете, никто не покупал ему пива и не бежал в подворотню? Процесс игры в жизнь для него был важнее результата. Играть он тогда еще только учился. Приятели посмеивались над его жестокими опытами, даже если сами становились жертвами, и многое прощали.

Он был моим другом и почти родственником. Вроде троюродного брата. Иначе непонятно, как рядом с таким тунеядцем могла оказаться я – умная, красивая, богатая и знаменитая. «Мы с тобой старые сентиментальные идиоты, – говаривал он в свои девятнадцать. – Разве кому-то здесь нужно то, что мы делаем? Твои дурацкие истории или мои картинки? Взгляни на эти лица! Эти тупые пьяные хари, бритые затылки или на этих глупеньких кривоногих девиц… Они нас задушат, или нет, хуже – мы станем такими же, бесцветными и вульгарными. А в лучшем случае неудачниками, как наши родители… Или как Ницше и Бодлер».

Это были не худшие примеры. Как-то мне довелось ночевать на вокзале одного южного городка. В полупустой зал ожидания зашла большая собака и улеглась на цементный пол. Старая и больная, она надрывно кашляла. Собравшись с силами, собака поднялась и стала обходить полусонных пассажиров, выпрашивая подачку. Я бросила пару печений, кто-то поделился бутербродом. Собака все съела. И тут в зал забрел алкаш и наблевал на пол. Собака подождала, пока он уйдет, тяжело поднялась, подошла к зловонной луже и полностью ее слизала.

Если вам покажут такую сцену в кино, вы можете закрыть глаза. Вы можете уйти с сеанса. Вы можете выключить телевизор. Реальность циничней: никогда не угадаешь, в какой момент надо закрывать глаза, а в какой выключать телевизор. А если и угадаешь, все равно выключить нельзя.

Разумеется, подобный собачий образ неудачливости он даже не принимал в расчет! Люмпеном он никогда бы не стал – ведь он был парнем из хорошей семьи. Ему было девятнадцать. Мне двадцать три. Наша потенциальная неудачливость относилась к разряду «жемчуг помельче»: в худшем случае мы не стали бы суперзвездами и героями поколения. Остальное – счастливое детство, дипломы, квартиры, дачи, машины, путешествия – осталось бы скрашивать наше существование в миру. Так впоследствии и произошло.

Почему я до сих пор не назову реального имени героя или хотя бы выдуманного? Ладно, Алексис. В предыдущей версии рассказа, написанной двадцать лет назад, «он» так и остался безымянным. Местоимением 3-го лица, единственного числа для обозначения объектов мужского рода, от президента США до плавленого сырка.

Не буду углубляться в анализ наших взаимоотношений. Дескать, ты козел поганый, а я ангел во плоти. Это было бы слишком просто. Представьте пассаж из дамского романа: «Он заключил ее в страстные объятья и они слились в сладостном экстазе», а она думает в это время об отклеивающихся обоях, а он о ненакормленном коте, который может в отместку нассать в туфли. В жизни так. В такой жизни, где кошмарная графоманская фраза надстраивает убогий быт. Это вам не белые носочки играющей в теннис Лолиты! Эти носочки, как отметил один умный критик, возможно, самый эротичный из образов литературы.

Я, к сожалению, так писать не умею. Писать о том, что мы ссорились на неделю и мирились на двадцать минут, что едва познакомившись, вместе встретили новый год, и тактично оставленные одни в чужой квартире, сожрали чайной ложкой банку красной икры и часа в три ночи легли спать на одном диване на расстоянии вытянутой руки, это едва ли кому-то будет интересно. Он приводил ко мне своих подружек, чтобы позлить, я рассказала, что новый год встретила с ним только потому, что рассталась с питерским любовником. У меня на всю жизнь осталось странное свойство забывать мужчин моих грехов, но хорошо помнить города.

Мы оба еще стеснялись любить, но уже прекрасно знали, как мучить друг друга. Как избалованные жестокие дети. Как невинные дети.

Я везла его пьяного в дупель домой с вечеринки, на которой к нему упорно клеилась какая-то девка, родственница однокурсницы, и все-таки потом его поимела в позе наездницы, от чего ему было мерзко, да и мне тоже.

«Кружевной поясок, чулочки, она так уверенно сняла трусы… Слушай, ты тоже такую кружевную хрень с подвязками носишь?»

«Я похожа на девушку, которая носит пояс с чулками?»

«Кто вас разберет».

Привел ко мне домой совсем юную девицу. Усадил на мою постель. Ну ты же не против, сестричка. Я бы поел что-нибудь. Посмотрю в холодильнике, у тебя всегда что-то есть. А ты посиди пока тут, детка». По контрасту с предыдущей, девочка в растянутом свитере и мужских ботинках. Я выбегаю за ним на кухню.

«Она совершеннолетняя вообще? В каком классе учится?»

«Какая разница? Если кого и будут судить за совращение малолетних, то не тебя».

«Придурок».

«Да все нормально, поем и пойдем».

«Ты всю колбасу сожрал. Сделал бы девочке бутерброд».

«Обойдется. О, я еще у тебя стаканчик возьму, с рыбкой. Прикольная рыбка. Она мне водки купит. Родители ей денег дали типа на мороженое-хероженое».

Это эротика? Нет, трагикомедия. Так прошла зима, весна. В мае мы с его другом Дени, единственный нормальный из нашей троицы, играли вместе на гитаре в подземном переходе, на подхвате возник Тима из Академии искусств, насшибали монет, отправились гулять по городу и кутить. Разразилась гроза. Хлынул ливень. Мы спрятались в арке, где уже было несколько застигнутых врасплох прохожих. Зонтики тут были бессильны: хорошая майская гроза, дождь стоит стеной, и уже через пять минут по улице несется поток. Дени начал играть на гитаре, мы с Тимой танцевать по кромке воды, поток разливался, и почти затопил тротуар под аркой, мы то и дело оступались в воду; гитару Дени взял парень постарше, из тех, кто прятался от дождя, здорово сыграл рок-н-ролл, задал ритм, попрыгали втроем с Дени, брызги летели на всех, последним порывом дождя и ветром тоже обдало всех. Ливень закончился внезапно, как бывает в мае, выглянуло солнце. Мы полезли на крышу высотки, тогда еще не было кодовых замков и чердаки были открыты, я на каблуках, лезть по тонким приставным лесенкам неудобно; на крыше мы пили шампанское, демонстративно обжимались и целовались с Тимочкой. Дени укоризненно сказал: «Я думал, только он такой. А ты, оказывается, тоже». Ему было обидно за нас обоих.

Дени как-то сунул мне леденец на палочке.