Изгой

– Погнали. За один день с нами ничего не случится.

Мы прибыли в гостиницу и заняли два номера. Диана улеглась спать, как и Барон. Мне почему-то не спалось, и я решил дать волю творческому озарению. Я вновь писал обо всём что происходило с нами, но со стороны переживаний, чувств, эмоций – так, как это происходи глубоко изнутри, не снаружи. События были не так важны, как их насыщенность и сам опыт. Я описал ситуацию на дороге, как противостояние добра и зла, победителем из которого вышло зло, но добро не потеряло свой дух. Многое я описал гиперболически, но не теряя важной основы – правды. Конечно, моя правда – это моя правда и она не имеет всеобъемлющих масштабов, и с этим трудно поспорить.

Ближе к вечеру, Барон был готов выдвинуться, хоть я ему говорил, что лучше ехать с утра. Он категорично настоял на отъезде прямо сейчас. Мы поделили оставшиеся миллион шестьсот двадцать тысяч поровну и начали прощаться.

– Тогда наши дороги расходятся здесь, – сказал ему я.

– Видимо да, брат. Может, всё же двинем вместе? – сказал Барон.

– Нет, я уже всё решил. Но не теряй надежду, что когда-нибудь мы обязательно увидимся.

– В этом можешь не сомневаться – пройдёт время, и мы обязательно должны встретиться вновь.

– Ладно, давай. – Я обнял его и мы разошлись. Он оставил мне свой номер, я дал ему номер Дианы, чтобы мы могли связаться.

Вот и всё: Барон исчез на горизонте. Этот парень внёс большой вклад в мою жизнь. Он полностью поменял её. Кто-то бы сказал, что теперь всё оказалось вверх дном, и в этом виноват Слава Барон. А я считаю правильным всё, что мы с ним делали, всё что делал он. Я сейчас не один уже более, у меня есть брат, хоть и чёрт пойми где. У меня есть Диана – возможно девушка моей мечты. Она, как и я – абсолютно без крыши на голове… и над головой.

Я вернулся в номер.

ЧАСТЬ 5

1

Прошло время. Достаточно, чтобы основаться в небольшом посёлке, под названием «Чехов». Тогда мы решили начать с того, что купили домик, на те деньги, что разделили с Бароном. Через риелтора я продал свою квартиру в городе и организовал свою ферму, где дал работу людям. Постепенно, сначала работали двое, потом расширились, и пришлось нанять десятерых, теперь уже двадцать человек, не считая водителей, которые возят продукцию в Московск. Денег хватает с лихвой, чтобы обеспечивать семью, вовремя платить зарплату работникам и откладывать на «чёрный день» или дальнейшее расширение. Все довольны. В выборе места я не промахнулся: население приветливое, природа завораживает и зимой и летом. С Дианой мы поженились, и она родила мне сына – Сашу, которому сегодня исполняется пять лет. Счастье привалило, и одно я понял точно – за ним необходимо гнаться, иначе оно тебя не воспринимает всерьёз.

Параллельно фермерским обязанностям, я продолжаю заниматься писательством. Используя тетрадные фрагменты, память и фантазию, я написал книгу о приключении двух братьев. Что-то я взял из нашего с Бароном небольшого путешествия. В книге вышло много критики социальных проблем и не только проблем; было описано сверхъестественное преувеличение ценности денег, а также проблемы борьбы внутри человека, его самобичевание, а также чрезмерную лесть к самому себе… Впрочем, там было ещё многое. Книгу полюбили и восприняли на ура. Я, наконец, нашёл себя, делаю то, что мне нравится, и полюбил жизнь. Ненависть к людям пропала вместе с одиночеством и запустелым образом жизни.

Барон был в восторге от написанной мною книги, первый экземпляр которой я сразу отослал ему. Насчёт Барона. У него тоже всё замечательно и он тоже женился. Он основался в Туапсе – в небольшом городке на юге России. Кстати, я не стал интересоваться о том, как у него всё вышло так складно. Оказалось, что Настя ушла от Васи и уехала к Барону. Сам Вася вроде как спился и теперь представляет собой фигуру жалкого подобия человека. Вышло немного необычно: два брата женаты на двух сёстрах. Барон тогда звал нас на свадьбу, но мы решили не ехать, так как Диана должна была вот-вот родить ребёнка. Всё пошло своим чередом и привело нас к тому моменту, который я когда-то в далёкие институтские годы ждал. Все помнят тот момент, когда начинаешь задумываться, что «Потом, потом всё настанет. Если чего-то нет сейчас, то потом это обязательно будет». Теперь настало это «потом».

Сейчас же я направился к моему другу, с которым привычно веду беседы о многих вещах. Такого друга должен иметь такой человек как я. Его зовут Дао Васильев – местный мыслитель. Он живёт в двухэтажном кирпичном домике. Этажи у него идут не вверх, а вниз. Нельзя назвать подвальное помещение подвалом, если там всё организовано как полноценный этаж. Вообще он интересный собеседник: он видит мир иначе, – это мне и нужно. Специфичность этого человека выражалась во всём.

При входе на стене у него висела картина, два метра на два: дуло ружья, в которое была вставлена ромашка; на заднем плане, поблекшем и не особо важном в данной композиции, была толпа людей. Я никогда не понимал, и не спрашивал его о том, какого мировоззрения он придерживается. Скорее всего, это что-то восточное, типа буддизма, даосизма, дхармы, может конфуцианства, бог знает, в общем.

– В мире летает какое-то тайное знание. Я хочу его получить, – сказал он. Он злоупотреблял чаем, не простым, а особым, как, к примеру, Пуэр, Да Хун Пао, Те Гуаньинь. Вообще он был пропитан китайской культурой. Его мать была китаянкой, в его внешности это не особо выразилось или просто мы так привыкли к восприятию русскоговорящего населения азиатской внешности?

Он продолжил:

– Естественны ли чистые волосы? или грязные мысли? – Он всегда задавал мне подобные коаны и заставлял задуматься о том, о чём никогда в жизни не приходится задуматься. Хороший парень, если выводить среднее арифметическое. – Ты будешь чай? – спросил он.

– Не откажусь, – сказал я. Мы всегда пили чай в духе китайской традиции: на коленях и с маленького столика, на котором невозможно даже посидеть, если такое вздумается. Чай опьянял и аккуратно сменял сознание – ни как наркотики.

Я вновь сказал:

– Что-то меня стала мучить бессонница. Лежу порой час, другой, третий – и всё не могу уснуть. Баранов считал; дошёл до ста тысяч восьмидесяти… или ста тысяч девяноста…

– Недоспать – это грех в религии Мировой морали. Не стоит нарушать заповеди, привнесенные в этот мир батюшкой-природным-сочетателем-душ. Правильный настрой даёт бодрость – и значит, батюшка был прав. Стоит верить ему. Бред всегда состоит в агонии, он кратковременен, непонятен и непревзойдёнен. В нём существует что-то сверхъестественно чудесное и, что меня радует, неподвластное обычному обывателю. Бред питается смыслом, какой бы он ни был. Величие бреда недооценено, а величие ныне великого переоценено. Когда ты недосыпаешь, то ты находишься постоянно в этой агонии, а значит, бредишь, – произнёс Дао, притом сидя в позе лотоса и абсолютно не двигаясь.

– Переводя на русский – это значит: «я не могу стабильно мыслить, от того, что недосыпаю». Знаешь, в этом проблем нет, – сказал я.

– Тогда славно. Попробуй медитацию: она помогает сосредоточиться и призвать организм к послушанию. Организм проявляет мятеж – подави его. А лучше попробуй йогу – отличное средство привести себя в порядок.

– Нужно попробовать. Что посоветуешь?

Он дал мне книгу, которая называлась «Гхеранда-самхита» и сказал, что там я найду ответы на все свои вопросы, добавив притом: «На каждый ответ есть вопрос». С чая «плющило»; в комнате пахло благовониями. Я вдруг подумал, что если жить в такой обстановке и вести аналогичный образ жизни, то можно действительно сойти с ума – стать таким же как он. Посидев у него ещё с часок, я пошёл домой.

У меня начались абсолютно житейские проблемы: от бессонницы до радикулита. Пропало желание думать и говорить о морали, обществе, том или ином, о религии – всё пропало неизвестно куда. Видимо, моё подсознание отложило всё в долгий ящик и поставило иные приоритеты – всё ведёт к этому. Новых знакомых много и это новое – давно забытое старое. Друзья: либо деревенщины, либо рутинные романтики, либо чайный пьяница – не от мира сего – Дао.

2

Этой ночью я спал, но мне снился слишком странный сон. Сначала я бежал куда-то, зачем-то; и вот я забежал в комнату, подбегаю к сейфу, где висит замок – что меня расстраивает (у меня нет ключа). В комнату забегает неизвестный человек с блестящим, от падающего на него лампового света, пистолетом в руках, тотчас же направляет его на меня и стреляет: сначала попадает в живот, затем – прямо в лоб. Я валюсь на кровать (была ли она до этого здесь?), но падаю медленно, и вообще всё вокруг замедляется. Я чувствую щиплющую, жгучую боль от зияющей во лбу дыры, чувствую её форму, до мельчайших подробностей. Что странно – секундное падение на кровать длилось, по меньшей мере, пять минут, причём я успел обдумать всю ситуацию. Что меня удивило более – это то, что я не умер мгновенно, при данном выстреле. Появился страх, не простой страх, а самобичующий, корюющий страх, как будто ты обещал что-то сделать и не выполнил обещание; я бы назвал этот страх – совестливым. Затем я всё же умер и, скажу честно, я познал, что значит смерть: я уснул. Уснул во сне, но тот «мёртвый сон» был максимально осознанный и как я понял – вечный. Помимо того, что сон был осознанный, он ещё и был с пониманием собственной смерти. Стоит только позволить своему воображению представить такую ситуацию: ты в бесконечном сне, из которого невозможно выбраться, притом ты отчётливо помнишь свою смерть, так же как и свою жизнь – и с этим тебе остаётся бесконечно жить в этом бесконечном сне.

Утро не задалось – этот сон сломил меня. Я встал не с той ноги и долго пытался перебороть в себе ненависть ко всему: Диане, Сашке, кровати, шкафу, двери, зубной щётке и множеству вещам, попадающимся под руку. Откуда взялась эта ненависть, этот гнев ко всему что я видел и слышал? Я стоял в ванной перед зеркалом и злился на себя. Не заглушающаяся ненависть с самого утра.

Ещё час я провёл в ванной, закрылся и сидел на полу. Я не хотел выходить из неё и причинять боль близким. Причинить боль сейчас было бы не трудно – внутри сидел демон, не питающий жалости и любви ни к кому. Диана волновалась и спрашивала в порядке ли я, я отвечал: «В порядке, просто стоит подождать немного».

Я принял холодный душ и подумал, что я наконец отошёл. Вдруг мне стало плохо и меня стошнило. По неизвестной причине с моим сознанием начались твориться непонятные вещи, обрушившиеся на меня горстями воспоминаний из старых жизней. Вспомнились ситуации, где я испытывал сильнейший стыд, которые сокровенно желал исправить; вспоминались люди, доверявшие мне и люди, которым я доверял – то и другое доверие оказалось в итоге ошибкой; и как я совершал ошибки, непростительные самому себе ошибки. Эмоции прошлого сконцентрировались сейчас во мне. И там ли я сейчас, где должен быть? Я мог не повстречать одного лишь человека в своей жизни, которого повстречал, и сейчас быть совершенно не здесь. Всё зависит от этих встреч и отношений, взаимопонимания, ссор и беспощадного случая. Во мне будто шла баталия между добром и злом, между порочностью и добродетелью, а порой казалось, что между жизнью и смертью.

Диана сопереживала мне и успокаивала меня. От этого мне становилось ещё хуже, и ненависть снова преступала, заставляя меня глубоко и учащённо дышать. Психика сошла с резьбы и не давала мне прийти в порядок.

Позвонила Настя и сказала, что Барон сорвался. Он сидит на «фене» (амфетамине), полдня носится как бешенный, полдня, словно овощ – ничего не соображает – обычное дело при приёме этой дури. Давно заметно, что «отходняк» (побочный эффект) после приёма наркотиков противоположен их действиям. Уже неделю так. Как ей помочь? Сорваться и поехать к ним в Туапсе? С горем пополам да разберутся. Всё-таки, с другой стороны, Барон человек усердный, с крепкими бараньими рогами: если решил подсесть на наркотики – будет сидеть до последнего. До последнего чего?

«Какая-то чертовщина!» – сказал я и приложил холодные ладони ко лбу.

Потом уже позвонил сам Барон.

– Эта треклятая наркомания… она… заставляет меня это делать, – начал он. – Я будто умираю без неё. Я без неё злой как собака, нервы ни к чёрту. Ты займёшь мне денег, брат? Мне нужно немного, сколько дашь. Сколько дашь?

– Я не пойду на это, извини меня.

– Немножечко. Я тебе верну, как только всё наладиться. Мне нужно придти в себя. Прошу тебя. Ну, так как?

Я молчал.

– Я брошу всё. Ты же знаешь меня. Разок ещё бахну и – в завязку.

– Слава, ты должен перебороть это в себе. Я не могу дать тебе денег.

– Помнишь, я говорил про апостолов, которые безжалостно кинули Иисуса? Ты мой апостол, и ты будешь смотреть за тем, как я умираю на кресте?

– Не выдумывай, ты не умираешь.

– Я умираю от жажды.

– Ничего. Это не жажда воды – переживёшь, – сказал я и положил трубку…

Диана посоветовала мне пойти к доктору. Я отказался, из-за своего предрассудочного недоверия врачам. Впрочем, она настояла.

Местный доктор – пятидесятилетний Борис Витальевич – осмотрел меня сверху до низа, подумал, поглядел на меня и заключил: «Это определённо нервно-психическое перенапряжение, возможно неврастения». В общем, он выписал мне покой, больше витаминов, воды, опять же покоя и на всякий случай дал рецепт хорошего успокоительного, которое Диана приобрела в аптеке. По существу, он мне ничего не сказал, на что я в принципе и рассчитывал. Зато Диане стало спокойнее.