Трансвааль, Трансвааль

А Максимка уже осваивал технику: что-то крутил, шастал в казенной части. Потом выглянул из-за щита и, словно бы куда-то прицелившись, краснея от натуги «бабахнул»:

– Пу-уу!

Их даже не пугал убитый боец, сидевший как живой, привалясь спиной к сосне. В руках он держал снаряд.

– Заряжай! Огонь! Огонь!

– Пу-уу!.. Пу-уу!..

Сдвуродные братаны так разыгрались в войну – не понарошку, что забыли куда и за чем идут. И они не заметили, как короткий зимний день сдал свою вахту коротким сумеркам. И вот, спохватившись в своей недогадливости, добытчики тут же свернули игру. И уже было двинулись к дороге, как младшенького осенило:

– Брательники, а что если мы этот снарядик одолжим у убитого, а? Отвезем на передовую и попросим у фронтовиков, чтобы нам дали самим бабахнуть по фрицам всамделишним-то!

– Ага! – в один голос поддержали его старшенькие.

И только добытчики сошли со снежного отвала на дорогу, как к ним кинулся красноармеец, соскочивший с дровней, на которых вез кипы сена и мешки с овсом. Они подумали, что сейчас отошлет он их обратно на «КеПеПе». Но тот, подбежав, стал обнимать их, радостно вскрикивая:

– Живы, голубчики вы мои, живы!

Мальчишки переглянулись: в своем ли уме боец. А тот показал на кол в снегу за снежным отвалом, к которому была прибита фанерка с корявой надписью: «Заминировано!».

– Наш брат-солдат по большой нужде боится ступить за обочину, а вы тут разгуливаете, как в престольный праздник по улице, – с укором выговаривал боец, утирая взопревший с перепугу лоб. – Ну и напужали вы меня!. И откуда только и куда вас несет нелегкая?

– На передовую за кониной, дяденька, – за всех ответил старшой Сенька.

– Выпороть бы вас, чтобы не шастали где не следует, – не на шутку осерчал красноармеец. – Вертайтесь-ка обратно к своим мамкам да скажите им, штоб не глупили, отпуская вас в пекло.

– Дяденька, нельзя нам домой с пустыми руками, – взмолились добытчики. – Помрем иначе, если не привезем конины.

– Што же вы так оскудели скоро? – осуждающе сказал боец. – Войны и полгода нет, а вы уже помирать собрались.

– Так уж вышло, дяденька. Нельзя нам домой с пустыми руками, – взмолились добытчики. – Немецкие «мессеры» сожгли деревню, а наш сельсовет не хочет давать нам хлебные карточки. Говорят, что мы – сельская местность, не положено.

– Выходит, худо тогда ваше дело, – посочувствовал боец. – Ну и задали вы мне задачу. Не видел бы я вас, ничего и не знал бы. – Он развел руками. – А теперь, как я вас оставлю в этом развороченном мире? Садитесь-ка на дровни, да поживей, а то передумаю!

Подсаживая Ионку на кипу сена, боец горько посетовал:

– Ишь ты, как облегчала, синица, наверное, тяжелее будет.

– Дядя, я – мальчишка. Только вот шапка сгорела во время пожара…

Сенька пристроился рядом с возницей, а Максимка прицепил сзади к дровням санки и с радостью уселся на них.

Боец тронул вожжи и они поехали. На небе зажглись первые зеленоватые звезды. Послышался гул самолета, Максимка, восседая на своих санках, прислушался и сказал:

– Наш… Кукурузник летит!

– К окруженцам, в Мясной Бор тянет миляга, – пояснил боец. – Сухари или патроны везет… Это для своих. А господ непрошенных может и бомбочкой угостить втихаря – точно на штабной стол. Вот сейчас подлетит к переднему краю, и на выключенном моторе – шасть во вражью оборону.

– Дядя, а что там главнее: сухари или патроны? – полюбопытствовал Ионка.

– Там, дочка… тьфу, экая привязалась нескладеха! – поправился боец. – Там, сынок, и то и другое – спасенье от смерти. – А закурив, пустился в разговоры. – Ну и нагнали ж вы, молодцы, на меня такого страху. Как увидел вас на минном поле – язык отняло. Закричать: «Вернитесь, олухи царя небесного!..» – вдруг обратно пойдете и нарветесь на свою смередушку. А то вперед побежите и станете выбирать место, куда безопаснее ступить, а она, злыдня костлявая, оскалившись аккурат и поджидает вас тут, штоб разом уложить. Признаюсь, как на духу. Верующий я постольку-поскольку, а тут обнажил голову на холодрыге и стал вслух молитву творить: «Богородица дева, радуйся, благодатная Мария, Христос с тобою… Будь ласка, оборони бестолковых дуралеев от напрасной смерти!»

– Дядя, значит Богородица любит нас, – умаслил Максимка, восседая на санках.

– Любит, – с усмешкой в голосе проворчал боец. – Ежель бы не снежная корка да не облегчали с голодухи, пожалуй, пришлось бы нашей пресвятой Деве оплакивать вас на том свете. Эх, паря, перевяжи-ка покороче санки, а то не ровен час, не подкатил бы ты под встречную машину!

Санки действительно кидало из стороны в сторону, что юному вознице сильно нравилось. От радости он даже визжал. И вот на одном ледяном раскате санки занесло поперек дороги и они опрокинулись. Незадачливый пассажир-возница сразу кубарем, а за ним, догоняя, катился снаряд, не так уж и маленький.

– Это еща што такое? – вскричал обескураженный боец, резко натягивая вожжи. Он соскочил с дровней и, испуганный и свирепый, подбежал к хохочущему мальчишке, успев на бегу, по-отцовски, догадливо, распоясать ремень. – Снаряд не игрушка, стервец ты этакий!

– Дядя, это я виноват! – слезно взвопил Ионка. – Это я подсказал братанам взять снарядик у убитого красноармейца под сосной. Чтоб отвезти его на передовую и попросить там у фронтовиков дать нам бабахнуть по фашистам проклятым! За сожженную деревню, за мамку мою убитую… Она выводила раненых бойцов из избы… В нашей деревне был полевой лазарет.

– Сынок, сынок, да уймись ты… Не рви мне душу-то, – взмолился боец и тут же отходчиво перевел дух. – Тоже мне, пушкари выискались!..

И вновь, серчая, стал молча корить себя: «И во сне не приснится, какую нажил себе обузу… Не видел бы и не знал ничего… Собрались на большое, небезопасное дело, а у самих в голове одно баловство… Ишь, приглянулся бесхозный снарядик. Ну, куда мне теперь с этим подкидышем? И у дороги не оставишь без присмотру этого «младенца». И с собой не можно взять в товарищи – уж больно много и без того попутчиков, за которых ответ надо держать».

Он самолично перевязал санки поближе к дровням. И разогнувшись, сделался серьезным и неприступным.

– А теперь, пушкари, слухайте мою команду! Садитесь на дровни, да поживей! Отъезжайте за поворот и ждите там меня.

– Дядя! – подал голос Максимка.

– Без разговоров!.. Трогайте с Богом…

Как только розвальни с новинскими пушкарями скрылись за поворотом, возница истово обнес себя крестом, и опасливо взял на руки туго спеленутого в латунное одеяло «подкидыша». Донеся его до открытого неглубокого оврага, отпустил его от себя покатом вниз. И на всякий случай рухнул на дорогу. Выждав какое-то время, поднялся на ноги и с легким сердцем снова истово обнес себя крестом:

– Пронесло… Даже страшно подумать, што могло бы случиться с моими пустоголовыми пушкарями…

В полуразрушенной монастырской усадьбе, куда больносердный боец привез горемык-мальчишек, тянуло жилым духом: дымом и гречневой кашей с тушенкой. В старом, заросшем липняком парке слышался звенящий стук топора. Видимо, кто-то играючи колол дрова. Там же слышался и девичий смех с веселыми подначками.

Подъехав к добротно сложенной из диких камней на известковой причудливой клади, в расшив, хозяйственной постройке с сорванной крышей, подобревший возница, нечаянно обремененный мирными отцовскими заботами и тревогами о младодобытчиках, дал волюшку мужицким губам: натянул вожжи и сказал, обращаясь к своим пассажирам:

– Тппррру-уу!.. Ну вот, гостюшки дорогие, мы и приехали во временный наш «Дом крестьянина»!

На конюшне было немногим теплее, чем на улице, но ребятам, уже успевшим хватить лиха в землянках сожженной деревни, показалось, что они попали в рай. А когда солдат зажег фонарь, и совсем стало хорошо.

– Вот бы нам здесь жить, – мечтательно произнес Ионка.

Солдат тем временем вышел. Было слышно, как он распрягал лошадь: ударила о мерзлую землю оглобля, потом вторая. Введя лошадь в конюшню, он велел ребятам никуда не ходить:

– Еще нарветесь на глаза кому-нибудь из начальства. – И сам куда-то вышел.

Вернулся он, наверное, через полчаса, крикнув с улицы, чтобы ему отворили дверь. На одной руке у него висел огромный караульный тулуп, в другой он держал круглый котелок, полный – с бугром – гречневой каши, от которой клубился вкусный парок. Водружая его на кипу сена, он весело сказал:

– А ну, сынки, подсаживайтесь, да и – за дело!

– Неужто это все нам?! – усомнился Ионка.