Властитель груш

– Ладно-ладно, не волнуйся ты так.

В примирительном жесте Карл поднял обе руки. Поддевать Эрну – занятие крайне увлекательное, когда и сама она не прочь устроить пикировку. Но со дня злополучного побоища на Кавальелле расположение её духа по понятным причинам оставалось слегка говнистым.

– Как Берт?

Валон нахлобучил шляпу на затылок и непринуждённо заложил руки за спину. Краем глаза он отметил, что каменное лицо немного смягчилось.

– Выбросил вчера костыль. Шатается меньше. Хотя он ведь хрен скажет, болит ли ещё где.

– Хочешь, я снова напущу на него доктора Кранта?

– Да не, – она отмахнулась, внимательно посмотрела на руку и поднесла её к тугому узлу платка на шее. – Он большой мальчик. Сам разберётся, когда к Клистиру бегать. Не надо гордость его щемить.

«Я бы тоже мог сегодня порадовать духовника», – отметил Карл, чуть смелее наблюдая за женщиной. Её зубы перестали молоть обиду, правая бровь больше не гнала к переносице яростную складку.

– Мы с Мамашей Беккер заключили кое-какие соглашения насчёт дознавательств. Думаю, она не откажет нам попросить девочек… э-э, быть полюбезнее с парой куртовых ребят, какие болтают охотно. Ну, ты поняла.

– Угу, – буркнула Эрна. – Шлюший сыск. Отлично придумал.

– Кто другой так хорошо сумеет язык развязать датому мужику?

Она вздохнула, задрав голову, потянулась; крепкие пальцы несколько раз сжались в кулак и ослабили воображаемую хватку.

– Если тот мужик подлость почует, твоя сыскарша зубов не соберёт. Поделом, конечно – аккуратней надо быть. Но по мне ничего лучше и проще нормального допроса с парой затрещин ещё не придумали…

Мечница замерла с вытянутыми над головой руками на несколько секунд; затем медленно опустила их на пояс и повернулась лицом к умолкшему собеседнику. Меж её бровей опять пролегла складка.

– Сукин ты сын, ты ведь снова не о куртовых ребятах, да?

– И о них тоже, – Карл добавил к уклончивой фразе лёгкое движение ладонью: дело, мол, вот настолько тонкое. – Но я точно знаю, под чью дудку эти крысы пляшут. У ландскнехтов сроду таланта к контрабанде не было.

Пальцы женщины замерли у виска, вцепиться в бесплотную добычу они больше не пытались.

– Крикни, как узнаешь чего, – нехотя выдавила она наконец. – Не хочу в твои хитросплетения лезть.

– Это я и хотел услышать, – мужчина спрятал полуправду за довольной ухмылкой. – Словом, пусть за куртов склад твоя голова не болит.

Голова отрывисто качнулась. Перо дёрнулось следом и отклонилось назад – теперь уж не рыцарское копьё, а пика на плече солдата. «Бёльс меня задери, если она таким манером его не потеряет!» – решил он, провожая мечницу взглядом.

Досадно видеть её вот такой… Хотя с другой стороны – за подавленной, угрюмой Эрной и уследить всяко проще. В любое другое время соглядатай серьёзно рисковал бы башкой, шатаясь за ней по улицам.

Тень ферзя

Последние два дня зарубцевавшийся кончик языка то и дело норовил пересчитать передние зубы и убедиться, что все они наконец снова на месте. Гёц давно вышел из возраста, когда лихой свист через дырку в зубах был самым верным способом завоевать авторитет. Теперь это только мешало делам из-за тупых шуточек и не менее тупых вопросов.

А посчитать зубы тянуло всё сильнее по мере того, как широкоплечий имперский агент вёл его всё ближе к восточной окраине Сада – к территории ткачей. В эту часть города Шульц захаживал нечасто. В ткацком квартале нету ни закладных лавок, ни игорных домов, ни даже самой задрипанной пивнушки. Напрямую с цехом у него редко что-то наклёвывалось, а ходить куда-то просто – только башмаки зря топтать.

Для человека его положения – так и вовсе небезопасно. Побить не побьют, но, если чемпион Даголо шатается по твоей улице – люди напрягаются, а напряжение всегда ищет выход. И во что-то благое оно редко выливается.

Конечно, личное приглашение Фёрца все вопросы снимает, кроме одного: выпустят ли их живыми, если договориться не выйдет? Само собой, Фёрц перед Штифтом, а Штифт перед Готфридом чуть ли не на Хорошей Книге клялись, что никакой подлянки не будет. Само собой, у каждого звена этой забавной цепочки выбор в принципе скудный: либо сделать вид, что все всем доверяют до определённой степени, либо сворачиваться и разъезжаться по домам. Сажать репу и рыбку удить.

Само собой, Гёц, в выборе наиболее ограниченный, на себя и риск брал наибольший.

Берольдом звали какого-то древнего ткача, положившего начало одной из богатейших семей кальварских мастеровых. Они и отгрохали скромный трёхэтажный домишко с зелёным фасадом на месте убогой лачуги, с которой начинал великий предок.

За домом притаился почти такой же высокий склад. Тыльная его сторона выходила на канал – вот туда драпануть-если-что точно не выйдет; к другим двум бокам прилегали узенькие переулки, что обнадёживали немногим больше.

У дверей, сложив тяжёлые лапы на груди, стояли двое здоровых ткачей в коротких плащах, с изящно повязанными зелёными кушаками. И сколько же сукна можно наткать за день такими ручищами?

Третий «кушак» подле них одевался блёкло, да и в целом выглядел не как молотобоец. Быть может, он и за станом трудится за троих?

– Я Штифт, – бросил шпион, остановившись в паре шагов от входа, – а это…

– О-о, уж его-то мы знаем, – отозвался с коротким смешком третий, оборачиваясь к ним лицом.

«А я тебя знаю?» – делец наморщил лоб и сосредоточился на шелушащемся кончике носа ткача. Этот тип часто крутился около Фёрца – вроде бы «Сухой» его погоняло.

– Заходите.

Сухой распахнул дверь и вошёл первым. Даже не попытался угрожающе нависать за спиной, пока они ступали в неизвестное. Собственно, с этим прекрасно справлялся левый громила, что зашёл следом и тихонько прикрыл за собой дверь.

Широкий «предбанник» наполовину загромождали тюки с маленькими значками и подписями. Слева и справа угадывались ступени на верхний ярус, а прямо перед ними зиял большой проём – проход в основную часть склада.

Разумеется, дорога туда лежала через небольшой шмон. Гёц без лишних слов выложил пистолет, широкий кинжал, а после сам вывернул и единственный припрятанный ножик. Обязательно нужно припрятать что-нибудь так, чтобы быстро нашли – иначе станут подозревать.

– Спорим на талер, что больше не найдёшь? – ровно произнёс он, пока Сухой сноровисто его обшаривал.

Ткач хмыкнул.

– Господь с тобой, Гёц, откуда у меня такие деньги? Да ещё и против тебя ставить.

– Лис чистый, – буркнул громила, оставляя в покое Штифта.

– Ладно, мессеры, пойдём, – кивнул Сухой в ответ. – Главный заждался уж.

Они двинулись вглубь склада меж других меченых тюков с шерстью и тканями: это в Холемгерд, то в Аргебург. Дорогу освещала единственная масляная лампа в руках проводника, и светила она ровно так, чтоб хорошо указывать путь к «переговорной точке» Вернера Фёрца, но не пути к отступлению. Тем не менее, делец присмотрел что-то вроде небольшого окошка – серое пятнышко за чёрным штабелем товаров.

Когда он перевёл взгляд на шпиона, тот едва заметно кивнул. Знать, тоже не преминул рассмотреть каждый угол. Оставалось надеяться, лисьи глаза в темноте различали больше.

Темнота в противоположном конце зала понемногу рассеивалась. В стене проступили очертания грузовых ворот, выходящих, очевидно, к каналу. Сухой же завернул направо – в сторону пристройки, примеченной Готфридом снаружи.

Склад и «подскладник» разделяла не слишком толстая стенка с не слишком плотной дверкой, а из-за неё пробивались глухие голоса. Провожатый отворил перед ними вторую дверь, шагнув на этот раз в сторону с вежливой улыбочкой. Мужчин на миг ослепил хлынувший изнутри свет.

Краем глаза Гёц приметил новые тюки и пару грудок хлама, напоминавших разобранные ткацкие станки.

В центре квадратной комнаты стоял простецкий стол с двумя фонарями. По ту его сторону восседал Вернер Фёрц – весь в зелёном, как лесовик, с золотыми очочками на перевязи, а подле него – высокий сухощавый старик, прямой и суровый, как палка, завёрнутая в чёрный камзол.

«Мать моя, никак сам Колёсный Дирк», – едва удержавшись, чтобы не присвистнуть, Шульц покосился на агента, но тот и бровью не повёл. А может, всё знал и держал язык за зубами? До сего момента сохранялся шанс, что Фёрц задумал перевернуть доску, пока тесть на усадьбе прохлаждается, потягивая южное винцо, а то и вовсе уже под себя ходить начинает.