Властитель груш

– Я так не думаю.

– И почему же? – обронил Дирк с непроницаемым лицом.

– После того, как она спорола косяк на скачках, у неё с Даголо разлад пошёл. Когда всё закончится, я смогу её снова к делу пристроить.

Старик немного отодвинул стул, закинул ногу на ногу и дослушал тираду, покачивая головой и наблюдая немигающим взглядом. Даголо любому желающему позволял заглядывать в свои здоровенные, как у кальмара, откровенно распахнутые глазищи и читать там всякое вроде: «Больше ни слова об этом, иначе я выну из тебя сердце через глотку». На этого же старика смотреть в ответ – всё равно, что пялиться на острие кинжала.

– Если она всё ещё может посреди ночи заходить к Пьетро в спальню без доклада, почему бы не пристроить её прямо сейчас?

– А я бы сидел здесь, если б мог? – Гёц усмехнулся. – Даголо – не тот человек, которого она для меня убьёт. К тому же, остаются Дачс, Крюц, Угольщик, Холемец и остальные быки. Я смогу с ними договориться, но не раньше, чем они за собой силу перестанут чуять – придётся твоим ребятам и с ними поработать. Я скажу позже, кого нужно первым делом обслужить.

Расслабленно откинувшись на спинку стула, Ткач наконец моргнул, приподнял голову, рассматривая что-то поверх голов гостей. В колючих глазках появилось что-то вроде проблеска одобрения.

– Хорошо, – он кивнул, припечатывая этот план, – будем делать, как ты сказал. Если это всё…

– Не совсем, – быстро произнёс Готфрид, на миг опередив Штифта. – Вы ведь ещё и с кайзера что-то слупили?

– А твоё какое дело, дружок? – между густых бровей старика пролегла глубокая враждебная складка.

Шпион кашлянул.

– Ваши дела меня мало касаются, – осторожно ответил он в ответ на вопросительные взгляды троих мужчин, – но моё начальство рассчитывает получить друзей в Лиге Кальвара. Чем лучше мои контакты осведомлены о делах друг друга, тем они сплочённее. Я надеюсь, на перевороте в Грушевом Саду ваши общие дела не закончатся?

– Надеюсь, что нет, – первым высказался Гёц, заглядывая в острые глазки старика и имея в виду, что один кабак и один игорный дом не слишком изменят картину: ткачи, прядильщики, красильщики и прочий цеховой люд останутся огромной частью его клиентуры.

– Полагаю, что нет, – медленно вторил ему Дирк немного после, почёсывая гладкий подбородок – и, несомненно, имея в виду, что заставить молодого хафеленского козлика плясать под свою дудку гораздо проще, чем старую скотину с регулярными вспышками гнева.

– Рад слышать, – сдержанно заметил Штифт. – И раз уж мы тут так славно, по-дружески сидим, как верные сторонники кайзера – может, самое время поделиться остальными договорённостями и планами на будущее?

Вместо того, чтобы сразу послать их к Бёльсу, гроссцехмейстер и цеховой капитан задумались. Мельком они обменивались условными многозначительными взглядами, но всё больше изучали того, кому предполагалось доверять и жать руку.

– Ну, хорошо, – наконец проговорил Ткач, – из уважения к Королю Треф и к нашим будущим делам, кои случатся, если в священный день он не потеряет голову…

Он сделал паузу, глядя на Готфрида со значением; тот, вмиг сообразив намёк, быстро отозвался:

– Из уважения к тебе, Дирк, и к нашим будущим делам, я очень постараюсь сохранить её на плечах.

Если опустить «потерю головы», обмен любезностями дословно повторял коммерческий заговор, что произносят купцы, складывая деньги в общий котёл. Издав какой-то звук, походящий на удовлетворённое хмыканье, старик продолжил:

– Нам обещали смягчение пошлин на наши сукно, бархат и парусину, да сверх того заказ на парусину для имперского флота, который выполним мы, а не грискольцы… Что, в сущности, для его же императорского величия и лучше, – добавил он, сверкнув глазами в сторону шпиона, – потому что их парусина сущее дерьмо, только мокнет гораздо быстрее.

– А у твоего цеха пуп не развяжется оботкать и флот, и всех модников из имперского домена?

– Единый милосердный, Гёц, ты словно не поил моих ребят последние лет пять. Промеж них только и разговоры, что о моих ограничениях, которые не дают им толком заработать!

Старик устало прикрыл веки и провёл по ним ладонью – словно утомился пялиться на гостей, как змея на крысу перед обедом.

– Но я ведь должен позаботиться о том, чтобы куда-то деть излишки?

Гёц быстро соображал, лихорадочно переводя взгляд между вождями ткачей.

– Моя семья может с этим помочь из Хафелена.

– Они ведь не строят корабли?

– Не строят, но у моего отца флотилия из двадцати флейтов. Морем твоё сукно вдвое быстрее дойдёт до Великого Рынка в Верелиуме и втрое быстрее до Бефёрских судоверфей, а тариф будет куда как слаще, чем у Глауба. Ты сбагришь полотно раньше, чем купцы из Грисколя успеют почесаться.

– Сладко поёшь, – заметил Дирк, убирая заслон от глаз. – Ты же не просто так сейчас о папашкином флоте вспомнил?

– Конечно, – Готфрид мягко улыбнулся. – Оставь мне квартал прядильщиков – и я договорюсь о перевозках за полцены. По меньшей мере, на следующий год.

– Жирно, – буркнул Фёрц, двумя пальцами вращая бумажку на столе.

– Вот уж не сказал бы, – сухо отозвался делец, нацеливаясь на его вечно прищуренное лицо. – С Даголо Глауб дерёт по десяти марок серебром за лодочку. Скажешь, для вас тариф в разы меньше?

Даже если он и меньше, то ненамного. В Кальваре такие сговоры недолго тайной остаются, а Лига их всячески порицает. Разница в талер мало кому глаз мозолить будет, потому что во всей Лиге только купец Глауб и казначейша Речная Вдова охочи мелочь считать. Но вот согласись купцы возить дирковы ткани в полтора, в два раза дешевле, чем пойло из Сада – Даголо об этом прознал бы через неделю и немедленно поднял вой.

Ткачи отвечать не спешили, что косвенно подтверждало мысль, однако Дирк резко произнёс:

– Можешь оставить за собой половину квартала, от Полёта до Толстой Нити.

– Я хочу две трети, вместе с домами по ту сторону Нити, – возразил делец, изо всех сил пытаясь хоть голосом смягчить упрямый выпад.

На чахлой крюкообразной улочке, прозванной Толстой Нитью, дома стоят гуще всего, по три-четыре этажа в высоту – и каждый по самую крышу забит теми, кого нужда из деревень выгнала, и каждая семья раз в месяц пригоршню монет за жильё отсыпает.

– Или так, или за перевозки Хафелен скостит только треть цены.

– Бес с тобой.

Мужчины встали и гроссцехмейстер протянул сухую длинную ладонь. Чемпион Грушевого Сада без труда обхватил её поперёк, но тут же почувствовал, будто руку зажали в кузнечных щипцах.

Теперь не вывернешься. Даст Единый, и не придётся.

– Если вы закончили… – осторожно начал Штифт, когда заговорщики опустились обратно за стол.

– Говори, – бросил старик.

– Вы сказали, что поспрашиваете о моём человеке, Тихом, из Красильного Угла. Тощий, долговязый, не шибко болтливый, голос низкий, волосы тёмные до ушей.

– Ребята из-за реки такого знают, – сказал Фёрц, утвердительно кивая, – но они сами его уж два дня как потеряли. Кушаки его не трогали. Видать, на кого-то ещё напоролся.

Выжав из Шульца всё, что можно, Дирк перенаправил острый взор на шпиона.

– Если он попался, и если он что-то сболтнул, безопасно ли о нём людей спрашивать?

– Для всех вокруг – он всё-таки из ваших, – возразил имперец.

Его ладони оставались миролюбиво сложенными на виду, на столе, правая поверх левой, однако краем глаза Гёц заметил, как пальцы прикрытой руки с силой сжались.