Конфиденциальный разговор. Рассказы и повести

– Вижу, как наяву.

– Сидят, значит, друг против друга. Она: неброска, но довольно мила. Он: грубоват и явно невоспитан. Это видно по внешности, в каждом его жесте, в каждом слове. Если смотреть со стороны, то сразу заметишь, что он ее не устраивает. С какой-то ревнивой, больной завистью кидает Она то и дело взгляды на ребят за соседним столиком. Там сидят очень симпатичные, весёлые, наверное, интересные мальчики. С ними щебечут милые девчонки. Они напропалую о чём-то болтают и весело хохочут. У них там так хорошо. А Она должна сидеть здесь с Ним. Потому что Она очень любит кафе. А только он приглашает её в кафе. И она идёт с ним в кафе. С парнем, который её явно не устраивает. Она любит ходить в кафе, и Она пришла с ним в кафе. Потому что тот, что сидит за соседним столиком, или вон другой, или вон третий – они гораздо приятней Этого, с которым Она сидит, но никто из них и никто другой не приглашает её в кафе. Они приглашают других и при этом откровенно, мужественно улыбаются какой-нибудь другой лукавоглазой девчонке.

– Никто другой не приглашает ее в кафе, – продолжает свой рассказ Ольга. – А она любит ходить в кафе. Посидеть за столиком. Пощебетать, ни о чём не думая, о всякой чепухе. Пить сухое вино. Улыбаться. Смотреть, как девчонки и парни танцуют. Самой танцевать, замирая в экстазе танца. Как она любит кафе! Потому и сидит с Ним за одним столиком, с парнем, который её приглашает, но явно не устраивает. Она сидит, вяло всунувшись в кресло, потягивая трубочкой сухое вино, не очень приятное, но с эффектной этикеткой. Она так хорошо хмелеет и втайне от Него посматривает на ребят за соседним столиком. Какие они милые, интересные. Ей становится грустно, тоскливо, жаль себя. Она так принялась жалеть себя, что Он заметил это и всколыхнулся: как смеет она куда-то смотреть?! И Она сразу же старательно, очень старательно смакует не очень приятное вино и моментально придумывает что-то смешное. И он успокаивается, верит, что ему просто показалось, будто Она куда-то смотрит. Он чинно подносит рюмку к влажным толстым губам, размеренно отпивает большой глоток коньяку. Он уважает тольrо коньяк. Долго держит огненный напиток во рту, затем шумно глотает, глядя при этом на неё, как на существо, обязанное ему всем на свете, особенно тем, что сидит сейчас с ним в кафе и пьёт модерновое вино. Наконец, он смотрит на неё спокойно, снова тупо, как до того, пока не замечал Ее взглядов в сторону…

– Она очень любит кафе, – завершила Ольга свою картинку из жизни.

Эта Ольга. Она на пороге большого научного открытия. Тема, над которой мы бьёмся не первый год, можно сказать, теперь в её руках. И такими делами заниматься… Но что, если она, Ольга, любит кафе? Очень любит кафе…

Я долго не могу прийти в себя. Я не замечаю даже, что давно уже пикает трубка. Наверное, Ольга не могла дождаться от меня каких-то нужных слов и была вынуждена бросить трубку. Надо было, конечно, что-то сказать ей, этой всегда жизнерадостной, легкомысленной, поддающейся всяким земным соблазнам Ольге… Неужели она не стоит того, чтобы ходить в любимое кафе без парня, который явно её не устраивает?

Позвоню-ка и я ей разочек. В три часа ночи! Пусть-ка и на неё поворчат соседи.

– Слышь, Оля?

Молчание.

– Я тоже хочу в кафе… Я тоже люблю кафе!

Молчание. Не слышно даже дыхания в трубке.

До берега далеко

Уже часа четыре наша резиновая лодка трепыхающейся тенью мчится вниз по стремительному течению ледяной колымской реки Олы. А я всё ещё не могу успокоиться, вдоволь насмотреться на эту шумливую, янтарно всплескивающую воду, так празднично названивающую на всю округу в тысячи колокольцев. Этакий малиновый перезвон вперемешку с лесным птичьим переливом. И близкие бурые, и далёкие сиреневые сопки, и слегка подернутые желтизной леса, и ярко белеющие вдали полоски речных протоков, словно вытекший из печи расплавленный металл, – всё это, кажется, тоже звенит, играет, шумит, устраивая праздник осенней природы.

– Еще бы, хотел к такому привыкнуть за четыре часа. Я за все четыре года не привык… И не привыкну, наверное, никогда, – говорит Виктор, инспектор рыбоохраны, хозяин всей этой красоты, высокий, крепкого сложения молодой мужчина с пышной шевелюрой русых волос.

После моих долгих уговоров он всё же согласился взять меня с собой в очередной рейдовый осмотр своей природоохранной зоны. Все эти дни, которые я провёл с ним на Ольских водах, он не только опекал меня, кормил, поил и оберегал от возможных моих оплошностей. Он учил такому уму-разуму, без которого немыслимо свободное пребывание наедине с суровой колымской тайгой…

– Ты можешь себе представить всё это без реки, то есть без воды? – спросил он.

– Наверное, всё померкло бы, – ответил я.

– Теперь уже не помню, кажется, Аксаков сказал, что всё хорошо в природе, но вода – красота всей природы. Аксаков всё-таки… Видал, что выделывают! Это же прямо как в сказке: лови руками… горбуша, – он наклонился над краем лодки, опустив руку в ледяную воду, норовя схватить всплескивающую крупную рыбу. – Ух, ты! Зазевался. Так и перевернуться можно.

Только что улыбавшееся, веснушчатое молодецкое лицо парня посерьезнело, а руки проворно заработали веслами, манипулируя то левой, то правой, то сразу обеими.

Вокруг нас всё кипело, мерцало, вспыхивало солнечными брызгами – играла, суматошилась, спеша на нерест, лососёвая дальневосточная рыба.

– Да, нынче этой рыбы много. А было время, когда горбуша шла сюда так же редко, как сейчас кета.

Договорить Виктору не пришлось: далеко впереди, где белая полоска реки уходит в темнеющие заросли леса, он что-то заметил и тут же приложил к глазам бинокль.

– Кажется, ничего страшного, но поспешить не помешает, – и он налёг на вёсла.

Теперь в лодке сидел со мной совсем не тот Виктор. Прежняя веселость сменилась суровостью, компанейская раскованность – собранностью. И я сразу вспомнил, что мы ведь не на прогулке, не ради удовольствия сплавляемся по красивой реке, а несём дозорную службу по охране рыбных богатств.

– Попробуйте мне только сигануть, – грозно крикнул Виктор вслед заметавшимся у лесной опушки трем мушкетёрам-сорванцам в больших болотных сапогах.

Едва мы пристали к берегу, как Виктор выпрыгнул из лодки и, словно ураган, пустился за беглецами. Он мигом догнал ребят и велел им вернуться к опушке леса, где они побросали своё рыбацкое снаряжение. Перед нами стояли совершенно растерявшиеся подростки, по существу ещё дети, и огромный, весьма недовольный нашим появлением, рыжий пёс.

– Так, так, – многозначительно заговорил Виктор, вернее, теперь уже строгий инспектор рыбоохраны. – Убрать собаку!

Пёс, поняв приказ по интонации, тут же исчез, словно его ветром сдуло.

– Так, так. Значит, рыбки захотелось?

– Да не, мы же не стали бы ловить, – тонким голоском пропел один из мальчишек.

– А сеть для чего? Или это у вас такой накомарник?

Ребята хотели, было рассмеяться, но смекнули, что не время.

– Мы её нашли… здесь. И решили спрятать в лесу, чтоб браконьерам не досталась.

– Ах вы, стрелки такие! С какого хутора?

Тут уж ребята, почувствовав, что ли, затаённую весёлость инспектора, зашмурыгали носами, нерешительно заулыбались.

– Какой такой хутор? Мы из Гадли, – уточнил всё тот же подросток, самый рослый, видимо, их заводило.

– Далеко вас занесло, однако. Ну, так что, сами донесёте сеть или нам доверите!

– Вам-то, на лодке, легче.

– В общем, давайте познакомимся, а завтра прошу ко мне на сборы, – предложил Виктор. – Хотите записаться в наш оперативный отряд? Браконьеров ловить будем!

– Конечно, хотим! – хором выпалили ребята, обалдевшие от такого поворота.

– Вот и отлично. А курцы вы, между нами, мужчинами, неважнецкие: горящие бычки бросаете куда попало. Инспекторы у нас все больше некурящие – чутье лучше развивается, когда не куришь: за километр учуешь браконьеров. Сечёте ситуацию!

Признаться, меня эта встреча немного смутила. И когда мы поплыли дальше, я поделился с Виктором своими сомнениями.

– Разве это браконьеры? – усмехнулся он.

– Ты полагаешь, что они в самом деле нашли эту сеть?

– Я уверен, что их сеть, и мог бы это доказать. Но всё-таки сегодня они лишь условные нарушители, а завтра придут ловить настоящих браконьеров. Надеюсь, что придут. Им риск нужен, а не рыба.

Чем теснее обступала нас вечерняя мгла, тем чаще и пристальней всматривался Виктор в её плотную глубину.

– Это разве браконьеры, – тихим голосом продолжил он прежнюю мысль. – Настоящие браконьеры – они жадные, как хищники. Они хитрые, осторожные. Прежде чем выйти «на дело», тончайшим образом изучат всю нашу систему обходов и облавы. Будто в нашей работе может быть система. Лучшая система – это появиться там, где тебя не ждут. Чтобы не было у браконьеров никакого «окна», приходится путать им карты до тех пор, пока они вообще не откажутся от своей грязной затеи. Опять же, браконьеры тоже разные. Жизнь нынче так закрутила людей в бедности и проблемах, что иному хоть сам помоги поймать пару рыбин. Но чаще всего встречаются такие, которые используют короткие дни путины для наживы. Такие страшнее зверя, могут тоннами выловить лососёвую рыбу, чтобы выпотрошить из неё икру, а тушки попросту оставить на берегу. Алчность у таких дельцов беспредельна, а в критический момент готовы на любое зверство.

Да, путать браконьерам карты Виктор умеет. Только это не всегда легко даётся. А иногда даже дорого стоит. Пока мы плыли без особых происшествий, он рассказал мне об одном недавнем случае.

В то утро Виктор дежурил на морском побережье. Туман был настолько плотным, что за десять шагов нельзя было отличить человека от ствола дерева. Зато была и тишина, которая для опытного следопыта компенсировала невидимость. Инспектор заглушил моторку, прислушался: на берегу копошились люди. Бесшумно подплыл он к берегу, где слабо вырисовывалась палатка. Стоило ему только выйти из лодки и приблизиться к привалу, как там, на берегу, взревел мотор «Вихрь», и тут же шум его стал быстро удаляться в море.

Виктор побежал обратно к своей лодке, но, услышав за собой шелест гальки, резко обернулся: на него летела с открытой пастью свирепая овчарка… Потеряв от удара равновесие, Виктор немного отшатнулся назад, но всё же успел отбросить от себя здорового пса.