Упавший лист взлетел на ветку. Хроники отравленного времени

– Кто? Что значит нас? С кем ты был? Что, вообще, произошло?!

– Да, хрен там разберет! Какая-то непростая ситуация… Реакция дяди Бори, или что-то в этом роде…

Егор замолчал и тихо отошел к столу. Потом он снова обернулся и тихо сказал:

– Ты извини, друг, если что. Я понял, у тебя сегодня был тяжелый день.

– Не говори… У тебя есть курить? У меня цыгане последние деньги спиздили.

– Да, конечно, друг. Бери, кури.

Егор извлек из кармана пачку сигарет и протянул Горынычу. Тот скромно, как бы по-джентльменски, аккуратно достал одну сигарету и вернул пачку Егору. Потом зажал сигарету между пальцами левой руки и жестом попросил огня.

Он вышел с дымящейся сигаретой на коридор и поднялся по лестнице на технический этаж. Там из маленького, примерно сантиметров тридцать на сорок, окошка лился вечерний свет. Горыныч открыл фрамугу.

Он затянулся и выпустил клуб дыма на улицу. Закружилась голова.

«Черт! Крепкие Егор курит…» – подумал он.

Голова шла кругом не только от сигарет. После того, как бойцы пожарного расчета вытащили на брезенте из дома обгоревшие изуродованные тела, сразу стало заметно, что храбрости у Ганса и его товарищей поубавилось. После небольшого обмена мнениями, как ни странно, в достаточно сдержанных выражениях, было решено ретироваться.

Ретировались они сначала мелкими перебежками по грунтовке, а затем, когда где-то рядом грянули сирены, врассыпную кинулись, кто куда, через кукурузное поле. И Горыныч тоже кинулся – не было никакого желания рассказывать то, чему он был свидетелем последние пару часов, кому бы то ни было – тем более в милиции.

Рванув в зеленую кукурузу, он споткнулся и уткнулся лицом вниз в зарослях около дороги, и не было сил подняться, смог только отползти на пару метров от дороги, да повернуться на бок, чтобы увидеть пронесшуюся мимо милицейскую машину, где он заметил знакомый ему профиль майора Стромина, выехавшего на еще один стопроцентный «глухарь».

Когда он, обессиленный и морально уничтоженный, наконец добрался до своей комнаты, никакого облегчения он не почувствовал. Внутри его раздирали смутные противоречивые чувства. Теперь он, на самом деле, хотел все забыть. И жить, как раньше… Просто жить…

Потом, когда Горыныч докурил и аккуратно загасил окурок, дрожь в руках уже почти утихла. Но осталась одна маленькая неприятная вещь. Ему показалось, что он уже никогда не будет прежним. Как и тогда, несколько лет назад, когда он рыдал у себя дома, думая, что убил человека, а потом пришел Папа и двумя оплеухами вернул его на землю. Или, когда ехал в поезде и думал, что предал друга…

Как ни крути, но человек – это такая животина, которая ко всему привыкает…

Горыныч посмотрел через фрамугу на улицу. Где-то там внизу парни играли в футбол. Он пощупал рукой свой порванный карман. Ведь можно же просто жить…

Снизу послышались шаги – по лестнице кто-то поднимался. Горыныч посмотрел вниз через лестничный пролет и увидел Митрохина, соседа по этажу. Он держал в руках стопку писем – сегодня он дежурил и разносил почту.

– О, Горыныч?! Танцуй! Тебе письмо. – нарочито радостно пробасил Митрохин.

«Папа что ли денег прислал?» – подумал Горыныч. Это было бы вовремя.

Митрохин протянул конверт.

– Письмо? А извещения что, нет? – удивленно спросил Горыныч

– Нет. Только это.

– Давай сюда!

Горыныч резко выхватил конверт, подождал, пока Митрохин уйдет, а потом снова поднялся на технический этаж и стал рассматривать письмо.

Конверт был с красными и зелеными печатями, лишь только одна печать черная, на которой было написано ОПС-43.

И все надписи по-иностранному. Горыныч попытался прочитать обратный адрес;

Flughafen Wien-Schwechat, Wien, Osterreich.

Что за черт?

А фамилия-то знакомая, его фамилия. Да и Папина, кстати, тоже. Горыныч надорвал конверт, достал письмо и стал читать. Письмо было не длинным – уместилось на половинке тетрадного листа.

Здравствуй, сын!

В силу сложившихся неблагоприятных обстоятельств вынужден на длительный срок покинуть страну.

Квартиру оставляю тебе.

Ключи заберешь у Петраковых с третьего этажа.

К сожалению, денег тебе высылать больше не смогу.

Твой папа.

P. Найди хорошую работу.

Часть 3. Еще один путь в никуда.

Глава 33. Нагорный. Мой хлеб с маслом.

Деньги-товар-деньги

Товар-деньги-товар

К.Маркс

Я доехал на маршрутке до северной промзоны. Общественный транспорт здесь ходит, но идти пешком все же еще предстояло много.

Я какое-то время шел вдоль шоссе, а затем свернув, пошел вдоль березовой рощицы. Впереди видна была большая стоянка. Здесь стояли большегрузы, отдыхали дальнобойщики, отстаивали положенное им время или ждали погрузку.

Мне нужен был белый Вольво. На стоянке было порядка пятидесяти единиц грузовой техники. Почти половина из них – белые, вторая половина – разноцветные, МАЗы и Камазы. А вот иномарки так называемые – они почти все белые. У них там на Западе – белая краска самой простой считается. Хочешь что-нибудь повеселее, плати больше, а они-то и так недешевые, эти иномарки. А по нашим дорогам ездить – сами знаете… Вот и стоят они – белые, грязные, рябые от следов гравия и налипшей мошкары, в рядок… В основном Мерседесы и Маны, реже Скании и Вольво, ну или совсем редко, как экзотика из научно-фантастической повести – ДАФы и Ивеко.

Я посмотрел по сторонам, но белой Вольво не увидел. Решив не терять времени, я прибегнул к проверенному способу: достал из кармана листок бумаги, на котором был записан требуемый мне номер и пошел по рядам, проверяя каждую машину, вне зависимости от ее цвета и марки.

Требуемая мне машина на стоянке отсутствовала.

Я обошел стоянку еще раз, результат оказался тем же самым, и это меня озадачило.

Вдалеке я увидел группу из четырех мужчин, они шли со стороны небольшого кафе, располагавшегося неподалеку, держа в руках пластиковые стаканчики с дымящейся черной бурдой, по внешнему виду напоминавшей плохо заваренный кофе. Я подошел к ним поближе.

– Прошу прощения, уважаемые. – обратился к ним я – Мне нужен белый Вольво, номер … – я глянул мельком на листок бумаги, находившийся у меня в руке – Номер семьдесят шесть пятнадцать.