Упавший лист взлетел на ветку. Хроники отравленного времени

– Где бабы?! Как так?! – прохрипел Чернышов – Ты пришел от Татарина, и без баб?! Иди, иди давай…

Тут лицо его озарила радость, он достал из портфеля зажигалку.

– Зажигалочка моя, ммм! – он поцеловал свою находку, а потом снова сфокусировал свой взгляд на Шоне и добавил:

– Иди давай, приводи баб, тогда будет разговор – сказал Чернышов.

– И дурь – добавил невысокий коренастый человек, который только что вышел из кабинета – И быстро давай!

– Слышал, что тебе человек сказал?! Быстро давай! – выдохнул Чернышов и фамильярно похлопал Шона ладонью по шее – Сынок…

Шон рассвирепел. Он схватил Чернышова за галстук и уже собирался ударить его лбом в переносицу, но остановился, услышав сбоку от себя щелчок. Этот звук он не спутает ни с чем, когда бы он его ни услышал. Это был звук снимаемого предохранителя.

Шон повернул голову направо и увидел направленный на него ствол. Немного дальше, за стволом, находился державший его мордоворот, стоявший в проеме двери сорок второго кабинета.

– А ну-ка рученьки убрал – хмуро произнес он – и топай ноженьками. Не мешай власти работать.

Шон отпустил Чернышов и показал мордовороту пустые руки.

– Ладно, ладно – произнес Шон, пятясь назад – Приду потом, в приемный день.

Он рванулся на лестницу и побежал вниз. Сзади была слышна возня и ругань.

Задача осложнялась. Можно было, конечно, отчитаться Татарину. Бабы – это его профиль. Может быть он, даже согласится и на дурь. Смотря какой важности вопрос ему нужно решить. Хотя, с другой стороны, после дури – какой разговор? Разговора может и не получиться. Нужно было доложить Красавчику. А тот пусть решает.

Шон вышел на первый этаж. Скандал, происходивший там, уже набирал обороты. В фойе уже была милиция. Женщина причитала, сидя на стуле, мужичок в бронежилете виновато стоял рядом. Собака, сорвавшись с поводка, забилась в угол.

Шон, не привлекая к себе внимания, повернул в левое крыло. Дойдя до дверей с надписью WC, он, без лишней скромности, открыл ее и, пройдя мимо кабинок, дошел до окна. Резким движением открыв окно, Шон перемахнул через подоконник и скрылся в прилегающих кустах сирени.

Через несколько минут он, на ходу отряхиваясь от паутины, вышел к тому месту, где был припаркован его автомобиль. Татьяна вышла ему навстречу.

– Ну наконец-то –сказала она – отвези меня куда-нибудь, я есть хочу.

– О! А говорил, что без баб! – раздался за спиной хриплый голос – Так это уже другой разговор…

Шон обернулся. В двух метрах от них стоял Чернышов. Мордоворот с коренастым шли где-то вдали. С вожделением Чернышов смотрел на Татьяну.

– Это уже другое дело – продолжил он – ну пойдем в мою машину, пососешь.

Чернышов не успел закончить мысль. Шон подскочил к нему и так, как и хотел пятью минутами ранее, изо всех сил ударил его лбом в нос. Чернышов крякнул, опустился на колени, закрыв лицо руками. Между его пальцев на землю потекла кровь.

– Аааа! СУКА! – сипел он – Мочите его! Где вы?!

Мордоворот ринулся в их сторону, на ходу доставая из наплечной кобуры ствол. За ним невдалеке семенил коренастый.

Шон рванул к машине, достал из бардачка свой «Макаров» и саданул, не целясь, два выстрела в сторону бегущего мордоворота. Мордоворот прижался к земле, одной рукой прикрывая голову, а другой увлекая за собой коренастого.

Шон втащил в машину застывшую в ступоре Татьяну и сел за руль. Машина завелась с полоборота.

– А с тобой, говно, я еще поговорю – кинул он через окно, проезжая мимо Чернышова.

Глава 41. Нагорный. Разница менталитетов.

Спартак, Разин, Пугачев – все они проиграли не из-за слабости или предательства,

А исключительно лишь из-за осознания того факта, что бывшие рабы, придя к власти, обязательно

Превзойдут своих хозяев по жадности, жестокости и самодурству.

Записки историка.

Утром я проснулся совершенно разбитым. Вчера я долго не мог уснуть – все лез в голову разговор с Карнауховым. Мало сказать, что он меня озадачил. Он меня, скорее всего, шокировал.

«– Но ведь я уже не молод. А для всего этого, тем более. – говорил я ему.

– Не молод, говоришь? – отвечал прапорщик – Что же ты, может на здоровье жалуешься?

– Не жалуюсь. Но физическая подготовка, конечно уже не та.

– Ну так тебе жечь из мухобойки здоровья много и не надо… Там всего то дела – вовремя не обосраться. Поэтому там все ветераны… От тридцати и выше. Мне юноши ни к чему. Представляешь, как они будут справляться с нашей задачей? Да при первой же опасности в штаны наложат, будут бежать по полю с полными штанами и орать «Мама!». Мне такие не нужны… Мне нужны такие, как ты. Матерые, повидавшие жизнь. Пусть с травмами, зато знающие, что такое поставленная задача. Пусть стометровку не пробежишь на отлично, зато сделаешь то, что надо без колебаний и гуманистических соплей.»

Я потряс головой и сел, спустив ноги с кровати. Не имею ничего против самой постановки вопроса. Но почему именно я? Такой ли уж я матерый? И сделаю ли я все без колебаний и гуманистических соплей? Неужели совесть мою пора выбросить на помойку?

Проект, в котором мне предлагал поучаствовать прапорщик, носил название «Немезида».

Если быть совершенно точным – спецподразделение «Немезида». При соответствующих данной компетенции органах.

А Немезида – это богиня возмездия.

«– Нельзя все время быть белыми и пушистыми, честными, добродушными. – говорил мне вчера прапорщик – Нельзя быть ко всему терпимыми, нельзя всех подряд уважать. Ты скажешь, мне, что это плохо? Скажешь, а как же закон, где же суд и следствие? А я тебе отвечу – так было всегда! И так должно быть. Это война совсем другого уровня. Иначе такие, как Митин и Короленок, до сих пор бегали бы с обрезами.»

Основной задачей спецподразделения «Немезида» являлась ликвидация бандитизма. Полная и безоговорочная. В самом буквальном смысле этого слова. Это означало стрельбу на поражение… И никаких арестов.

«– Заставить я тебя не могу. Но, ты пойми, я на тебя рассчитываю. – сказал он напоследок – Я же вижу, знаю, чувствую, как ты их ненавидишь! Этих ублюдков… Они же нелюди! Они тебя тогда еще чуть не порешили… А, сколько было убито? Они ж, как фашисты, им ребенка убить – что в занавеску высморкаться… Думай, Саша, думай… Хорошо думай. А я со своей стороны могу тебе пообещать: как только мы избавимся от этой заразы, ты уходишь на заслуженный отдых… Будем считать, что все это время, начиная с твоей срочной службы, ты проработал в органах госбезопасности… Будешь офицерскую пенсию получать, ну и все льготы соответствующие… Все будет засекречено, ни одна шваль никогда ничего не узнает. Так что, решайся…»

На размышления он оставил мне три дня. Или… или… Нет, конечно, если я откажусь, ничего особенного не произойдет. Так, разве что негласный надзор… Какое-то время. Просто неприятно. Он, выходит, мне доверился, а я…

А что я?

Прапорщик-то на сто процентов был уверен, что я соглашусь. А что остается делать? Идти и уничтожать, ради себя, ради своей страны, ради Майка… Но не стану я тогда таким же, как они? Даже хуже… Возомнившим о себе карателем…

Или оставить все как есть?

Пускай себе борцы с преступностью этим занимаются. Ищут зацепки, свидетелей, выписывают ордера на арест… А в ответ что? Снайперские пули, автоматные очереди в живот и взрывчатка в багажнике…

Бр-р-р-р… Это уже почти Сицилия. Невесело. Совершенно не весело.

Как-то раньше я об этом не задумывался.