Упавший лист взлетел на ветку. Хроники отравленного времени

Шон начал дрыгать ногами, пока не подоспел ковылявший позади всех Быба и не ударил его с размаху по коленям каким-то поленом.

– Ааа! – заорал Шон – Что за развод!

Потом он получил от Красавчика хорошую оплеуху.

– Будешь орать – еще и рот заклею – спокойно произнес Красавчик и уселся на шезлонг напротив.

Длинный и Сенокос сели недалеко на скамье. Быба стоял, опершись двумя руками о полено.

– Я, конечно, могу понять, что ты начал шмалять в Парнасе. – сказал Красавчик, в упор глядя на Шона – Хрен с ним! Хрен с ним, что сын военкома остался без глаза. Это все мелочи!

– Хрен с ним, что ты засветился на чужой территории с этой бабой полоумной – красноречие Красавчика было выше всех похвал – Теперь каждая блядь в городе знает, что у меня какие-то непонятки с Татарином. Это ладно… Но зачем ты покрошил депутата, дебила кусок?! ДЕПУТАТА! Он полгорода крышует. Ты ему нос сломал. Он сейчас нам маски-шоу устроит… Ты, придурок! Зачем ты туда вообще полез, идиот!!

Красавчик махнул рукой. Сенокос покачал головой:

– Монгол там работал… Не будь ты такой везучий, Шончик, он бы из тебя решето сделал.

– А Прапор?! – вновь завопил Красавчик – Ты зачем так на него наехал?

– Он, что, повесился? – переспросил Шон.

– Повесился… – уныло повторил Красавчик – Лучше бы он повесился. Явку с повинной он написал. Сдал всех нас, как стеклотару. Сидит себе, в «американке» парится… Хрен его достанешь. А мы тут сидим на шухере, ни одного ствола, весь арсенал к Зосику на дачу увезли… В любой момент покемоны могут заявиться.

Тут запиликал лежавший на садовом столике телефон – огромный черный агрегат с антенной. Красавчик ловким движением схватил его и поднес к уху:

– Ал-ле! – протянул он, удаляясь за сарай.

Длинный сочувственно посмотрел на Шона и присвистнул:

– Накосячил ты, братан, будь здоров. Жди сафари…

Сафари – это, конечно, серьезно. Таково было наказание для тех, кто серьезно провинился, провинился перед Красавчиком, но в то же время, заслуживал второго шанса. Те, кто второго шанса не заслуживал, обычно умирали не очень героической смертью, получив половину обоймы в живот.

Суть сафари состояла в том, чтобы прокатиться по окрестностям, привязанным за руки к заднему бамперу джипа Красавчика. Сама экзекуция занимала немного времени, что-то около пятнадцати минут, а наказуемый, ежели не получал в ее процессе несовместимых с жизнью травм и не становился инвалидом, получал в дальнейшем безмерное его, Красавчика, уважение, и несомненное повышение статуса. Как говорится, худа без добра не бывает.

Неожиданно из-за сарая появился Красавчик.

– Никаких сафари – строго сказал он – Здесь другая тема нарисовалась.

Он подошел к Шону, достал из кармана складной нож и стал разрезать жгуты скотча.

– Пойдешь к Шиху на трассу. У них там сейчас опасно… Людей мало. Вот там тебе мозги и вправят. Если копыта не отбросишь…

Красавчик, закончив резать скотч, сложил нож, и, с восхищением посмотрев на Шона, хлопнул его по плечу:

– Нет, ну не боец, а просто чудо! – сказал он, еле сдерживая смех – «Сайгон» спалил к херам собачьим…

Шон встал, снимая с рукавов остатки скотча.

Глава 45. Нагорный. «Немезида» в действии.

Руки у нас длинные, зато разговор будет короткий.

Слово и дело.

Темно-синяя Вольво неслась на огромной скорости по пустой двухполосной трассе. Слева проносилось неровное поле, поросшее кустарниками, время от времени прорезаемое неглубокими овражками на склонах которых росли маленькие деревца. Справа было редколесье. Сквозь деревья прямо мне в лицо светило солнце. Я отвернулся от окна и смотрел в затылок прапорщику Карнаухову, сидевшему передо мной, и внимательно слушал то, что он говорит.

– Внимание и осторожность – вот, что вам надо. Не в игрушки играете. Бандиты хорошо вооружены. Никаких размышлений! При нападении валить всех! Таков приказ!

На коленях у меня покоился, слегка придерживаемый рукой в кевларовой перчатке, тяжелый, прохладный пистолет-пулемет системы Стечкина. В комбинезоне было жарковато, но приходилось с этим мириться – по крайней мере от случайных пуль он защищал. Левой рукой я придерживал шлем с забралом из оргстекла, внутри которого потрескивало переговорное устройство.

– По оперативной информации – продолжал прапорщик – один из бандитов, переодетый в инспектора ГАИ останавливает автомобили. Когда автомобиль останавливается, из укрытия нападают остальные. Грабят, избивают, расстреливают…

Прапорщик с водителем были одеты в бесформенные вязаные свитера, под которыми угадывались очертания бронежилетов. Если бы не слишком суровые выражения лиц, они, наверное, смогли бы сойти за колхозников. Или торгашей.

– У нас с Эдуардовичем самая сложная миссия – быть приманкой. Мы действуем по обстановке, не выдавая себя. У вас иная задача.

Да, у нас была иная задача. Сзади, за тонированными стеклами, сидели три человека. Три человека, вооруженные до зубов, в полной амуниции. Я был одним из этих людей. Я сидел у правой задней двери, прямо за прапорщиком. Своих товарищей я не знал даже по именам. Я знал только то, что их позывными были «четвертый» и «пятый». Я был «третьим».

– Как только начинается перестрелка, – четко говорил прапорщик, – вы открываете стрельбу на поражение. И неважно, кто начал стрелять – бандиты или мы с Эдуардовичем.

Редколесье справа кончилось и начался самый настоящий хвойный лес, солнце перестало меня слепить. Я понял, что дело близится к закату.

– Еще раз повторяю – продолжал прапорщик – только физическое уничтожение. Никаких разговоров и никакой возни. Такова установка и таков приказ. Пленных не брать. Задержаний не производить. Тех, кто спасается бегством, догонять и уничтожать. Амуницию и оружие не терять, следов не оставлять. Трупы мы забираем с собой. Шлемофоны не снимать.

Лес становился все гуще и темнее. Мы подъезжали к так называемому сектору «30». Здесь уже могли находиться бандиты, и прапорщик приказал всем одеть шлемофоны. Из наушника доносилось потрескивание. Потом послышался гнусавый голос:

– Третий. Прием, как меня слышно?

В наушнике зафонило.

Поморщившись, я ответил:

– Отлично слышно.

Я взял Стечкина наизготовку и снял с предохранителя. Шутки кончились. Наушник тихонько потрескивал. Забрало шлемофона надвинулось прямо на глаза, и я слышал свое шумное дыхание. Я пристально смотрел вперед и видел там застывший, словно одеревеневший затылок прапорщика. Краем глаза я заметил, как у Эдуардовича по шее стекает капелька пота.

Я почувствовал, как вздрогнула нога сидевшего рядом со мной бойца.

Сейчас, сейчас. Минут через пять все начнется. А потом очень быстро закончится. А может быть, начнется позже, через полчаса, когда мы будем делать второй круг. Или через час.

Или никогда. Может быть они там уже сами что-то не поделили и друг друга перестреляли. Это на них очень похоже.

В конце концов, почему я волнуюсь? Такие, как они, сожгли мой павильон. Такие, как они, в любой момент могли убить или искалечить меня, Майка, дядю Ибрагима. Да практически любого. Так что, это всего лишь очередная грязная работа.

Должен же кто-то выполнять грязную работу.

А может быть всякая человеческая жизнь бесценна? Не важно, чья… Есть хищники, есть жертвы. Кто-то считает себя санитаром леса.