Истерия

– Какую? Секретаря в деканате? Прекрати, это слишком просто для тебя. Не твой уровень.

– Но уже середина семестра… Мне придется ждать до сентября?

– Не совсем, у Звягинцевой в весеннем семестре всегда стояло два курса лекций, которые сейчас ведет одна из наших аспиранток. Ситуация складывается таким образом, что ей необходимо срочно защищаться. Диссертационный совет закрывается через пару месяцев, поэтому ей нужно представить работу к защите как можно скорее, иначе она потеряет еще полгода, а возможно, и год. Открыть диссертационный совет, это вам не пустяки. В общем, девушка сейчас разрывается, а заменить ее нам было некем до недавнего времени.

– Понятно. А какие курсы нужно вести? Я успею вникнуть в преподавательскую работу?

– Несомненно, успеешь! Первый курс – это «Нейропсихология», и второй – «Личностные расстройства»

– Ох… жаль… я-то была лучшей студенткой на курсе психологии отношений – по вашему предмету. Не думаю, что мне хватит квалификации в сфере мозговых процессов.

– Перестань, Маргарита, – Бехтерев мягко улыбнулся.– Психология отношений не твой конек.

Рита удивленно вскинула брови вверх. Георгий Фирсовович смотрел на нее с едва заметной усмешкой.

– Но как?.. Вы же всегда ставили мне отлично… Хвалили и просили других брать я меня пример. А мои доклады по дисциплине? Они же были прекрасны, по вашим словам!

– Теорию ты знаешь превосходно.

– Значит, с практикой не все в порядке? – Рита заметно занервничала.

– Успокойся, Маргарита. Вспыльчивость – твой единственный недостаток…

– Помимо неумения общаться с людьми, видимо, – Рита демонстративно отвернулась к окну и сложила руки на груди, всем своим видом показывая обиду.

– Тебе просто не нужно уметь с ними хорошо общаться. Разве ты переживала, не найдя хороших друзей в университете? Нисколько, я наблюдал. Одиночкой для тебя быть комфортнее. Став преподавателем, ты обретешь полную свободу, раскроешь талант теоретика, сделаешь научную карьеру – разве от таких блестящих перспектив можно отказаться молодой умной женщине?

– Полную свободу? – переспросила Рита.

– В больнице над тобой довлел Василий Петрович… Он, кстати, все так же раздувает ноздри, когда кричит?

– Да, но мы сейчас не об этом. В академии надо мной будет заведующий кафедрой, да и декан, к примеру. Какая же тут свобода?

Бехтерев хитро улыбнулся, причмокнул и с заметным самодовольством сообщил:

– Я не сообщил тебе одну приятную новость – меня избрали деканом нашего факультета. Так что декана можешь не бояться.

– О, Господи! Георгий Фирсовович, поздравляю! Почему вы не сказали раньше?

– Ждал подходящего случая. Теперь ты согласна преподавать на моем факультете? Имей в виду, что в случае согласия, у тебя будут отличные перспективы дорасти как минимум до заведующей кафедрой.

– Теперь определенно согласна! – уверенно кивнула Рита, сомнения которой окончательно испарились под напором многочисленных профессиональных бонусов, которые сами сыпались ей в руки.

– А когда начинать?

– Желательно уже на следующей неделе. Я предупрежу Юлию, ту самую аспирантку, она передаст тебе лекции и объяснит, что уже рассказала студентам. Приезжай часам к девяти в понедельник.

– Отлично! – радостно выдохнула Рита.

На прощание Георгий Фирсовович галантно поцеловал руку своей бывшей студентки, и они разошлись в разные от кафе стороны. Небо разрумянилось послеполуденным солнцем, воздух позднего марта стал как-то особенно свеж и сладок. Прохожие торопливо возвращались с обеда, на дорогах было все еще оживленно и только со стороны медакадемии доносился веселый студенческий смех, ставший еще одним украшением прекрасной погоды.

«Работать преподавателем будет чрезвычайно приятно», – подумала Рита. Ты сам себе начальник: можно составлять лекции в зависимости от своих предпочтений, воодушевлять студентов на написание интересных курсовых работ и рефератов, и потом пользоваться результатами их исследований для своих статей – как бонус, проводить семинарские занятия, рассматривать сложные случаи из практики и выслушивать мнения начинающих психиатров и психоаналитиков, в конце концов, наставлять молодых и неопытных на путь истинный.

Неожиданно для самой себя Рита снова вспомнила о выставке «Сто граней безумия» и своем решении там побывать. Она резко повернула в другу сторону и пошла к студгородку. На здании первого административного корпуса все еще висела растяжка с приглашением на выставку, только теперь на ней дополнительно был наклеен небольшой плакат с надписью «открыта вновь». Рита прошла внутрь здания, нашла нужный зал и обнаружила, что может пройти к экспозиции совершенно свободно.

Почему-то она ожидала, что внутри будет душно и людно. Но по площадке выставки бродила всего пара-тройка человек. Либо основная посещаемость приходится на вечер, либо все в городе уже были здесь, кроме нескольких запоздалых любопытствующих.

Рита начала просмотр от входа. Она медленно двигалась вдоль линии картин. Всего через пару минут она совершенно забыла о времени. Бумага, холсты, акварель, масло, цветные и обычные карандаши – рисунки были самые разные. Не было ни одной похожей работы. И откровенной мазни, как говорила Лиза, тоже не было. Везде можно было найти некий, иногда очень хорошо спрятанный сюжет. Остановившись перед картиной с маленькой девочкой, делающий уроки, Рита поразилась мельчайшей детализированности работы: девочка сидела за письменным столом в детской комнате и смотрела в школьную тетрадку. На столе можно было рассмотреть фантики от конфет, разноцветные наклейки и даже стружку от поточенного карандаша. На заднем плане находилась чудная резная мебель – кроватка с пышной перинкой и невысокий розовый платяной шкафчик. Рита с удовольствием поглощала взглядом детали, пока не наткнулась на черную мохнатую руку, высунувшуюся из шкафа. Ее нельзя было так сразу рассмотреть, рука была в тени, но как-только глаза начинали всматриваться в каждый элемент рисунка, рука проявлялась достаточной четко. Рита отстранилась от картины и пошла дальше, стараясь победить не очень приятное послевкусие от картины. Потом были лица: мучимые непонятной болью, перетекающие друг в друга. Были пейзажи, странные и, казалось, бы совершенно обычные – с коровками на лугу. Были дети и обнаженные женщины. Рита прошла мимо портрета мужчины с зашитым ртом, мимо лужи крови рядом со сдохшей кошкой, мимо прекрасно изображенного со всеми тенями и волосками морщинистого уха, повисшего в воздухе. Сюжеты быстро сменялись, и мало что из них оставалось в голове дольше нескольких секунд.

Когда Рита оказалась в секции картин, написанных больных шизофренией, другие посетители уже покинули выставку. Она обвела взглядом все экспонаты и увидела то, зачем пришла.

Большое полотно хоть и выделялось размерами, но не сразу обращало на себя внимание. Возможно, дело было в том, что зеленоватый цвет волн на картине сливался с цветом стен зала. Раскинув в стороны руки, в неспокойном море дрейфовал мужчина с черным хвостом кита. Лица его не было видно из-за запрокинутой назад головы. Только острый подбородок, черные волосы, крепкий торс и мощный хвост. Странно, что Лиза и ее подружка выбрали для помешательства именно эту картину, ведь рядом находились куда более интересные сюжеты. Рита взглянула на табличку под картиной и обнаружила, что в отличии от всех других, у нее не был указан автор.

Рита была слегка разочарована. Она сама не могла понять, чего ожидала от этой встречи, но явно не простого лицезрения обычного рисунка масляными красками. Рита еще раз внимательно посмотрела на человека-кита. Нет, ничего: ни поворота головы, ни злобной усмешки, ни черных пустых глаз. В душе бывшего психотерапевта взорвалось какое-то победное чувство. Теперь Рита окончательно поверила в правильность своих выводов относительно излишней впечатлительности своей покойной пациентки. С чувством полного удовлетворения она отправилась домой.

– Черт побери! Стронгина, не выводи меня из себя! – главврач Самойлов орал в телефон уже минут пять, требуя немедленного возвращения Риты.

– Василий Петрович, – устало отвечала она, – еще раз повторяю, что объяснительную и все нужные заключения я отправлю вам экспресс-почтой, с подписью. Я знаю, что должна оформить кучу бумаг из-за смерти пациента. Но на работу я не вернусь. Заявление по собственному у вас уже есть.

Самойлов что-то прорычал в трубку и отключился. Рита доела ужин и пошла собирать вещи. С преподавательской зарплатой она не могла себе позволить съемную квартиру, поэтому как-то само собой принялось решение о переезде поближе к месту работы. Деньги, полученные в наследство после смерти папы, она потратила еще обучаясь в ординатуре. Расставаться с машиной, пусть и старенькой, не вариант, поэтому надо просить общежитие для сотрудников медакадемии. Бехтерев, наверняка, не откажет в этом помочь. Да и в этом городе ее ничего не держало. Вся эта суматоха и толпы людей уже порядком надоели.

Рита прошла в комнату и остановилась на пороге, не зная, с чего начать сборы. Столь малый метраж квартиры был занят огромной массой барахла. У окна в углу были свалены пустые картонные коробки, оставшиеся еще с заселения, на подоконнике – куча пыльных учебников, в том числе за второй курс академии, а это было уже много лет назад. Стеллажи завалены тетрадями с лекциями, почетными грамотами, журналами с научными статьями Риты, которыми когда-то давно она очень гордилась, а теперь и думать забыла про то, что ей это еще может понадобиться. Кактус на письменном столе превратился в высохшее чучело растения. Не смотря на все это безобразие, нельзя было сказать, что в квартире был полный беспорядок. Если не присматриваться, было даже чисто и прибрано, но стоило заглянуть в углы или под кровать, или внимательно присмотреться к полкам…

«Творческий бардак, ничего страшного», – оправдывала себя Рита, выгребая из-под кровати стопки прочитанных глянцевых журналов. Часа через три в комнате стало легче дышать, а у входной двери толпились мешки с мусором. Пришло время самой ответственной части сборов – кипу лекционной макулатуры необходимо было разделить по двум группам: нужную и ненужную. На практике получилось три стопки, включая стопку под названием «стоит подумать, а вдруг все-таки нужно».

Рита приступила к просматриванию последней коробки с блокнотами из прошлой, профессиональной жизни, в которых были коротко набросаны истории больных еще с ординатуры. Четкая надпись на одном из блокнотов «Анна Терехина, 19 лет» была аккуратно выведена незнакомым ей почерком. Рассматривая случай Лизы, Рита однажды попросила кого-то из врачей дать ей информацию о подруге больной. Записей лечащего врача Терехиной оказалось не так много, и Рита, пролистнув однажды небольшую тетрадь, не посчитала нужным к ней возвращаться, да и возвращать ее тоже. В то время она даже не задумалась над тем, почему ни в архиве, ни в самих записях о пациентке, ни в компьютерной базе данных не значится фамилия лечащего врача и почему материалов об этом случае было очень мало.

Теперь Рита с особой заинтересованностью открыла первую страницу.

«21.09.14 Пациентка Анна Терехина только что прибыла в отделение. Она сразу попросила вызвать меня. Речь ее вразумительная, тон требовательный. Она просила (зачеркнуто) настаивала на том, чтобы ее „поселили“ (видимо, она считает, что здесь останется надолго) в комнате без решеток и с работающей вентиляцией. После ужина она не пожелала говорить со мной и сразу легла спать».

Дальше не было ничего примечательного: врач описывал обычные дни пациентки с детальным анализом вспышек обострения болезни и сопутствующих патологий, в том числе с приведением данных о прогрессе галлюцинаций, частоте бессонницы, потери веса, привыкания к лекарствам. Пролистнув несколько страниц, Рита остановила взгляд на одной из записей.

«30.11.14 У Ани случился приступ. Медсестра прибежала за мной в кабинет и сообщила, что нашла ее на полу, всю в кровоподтеках и без сознания. Когда она пришла в себя, я был рядом. Аня попросила меня всех выгнать и поговорить с ней наедине. По ее словам, Элим приходил этой ночью, но Аня, как я ей и советовал, игнорировала его. Эта тварь разозлилась и стала жечь сильнее…»

Рита удивленно смотрела на запись в узкой тетради. Занимаясь болезнью Лизы, она проштудировала все имеющиеся официальные документы, касающиеся Анны Терехиной, а столь интересные записи лечащего врача пропустила мимо. Видимо, она действительно не подходит на роль компетентного специалиста.

Рита со смешанными чувствами отложила блокнот в сторону. Последняя запись резанула глаз. Как только появится время, стоит, ради интереса, несколько прояснить ситуацию с безымянным доктором и его пациенткой. Рита вдруг поморщилась. Она вспомнила, что надо писать эпикриз и срочно отправлять его Самойлову. Иначе он действительно приедет к ней лично, старый паралитик.

Комната в общежитии для сотрудников академии ей досталась просторная и светлая. Второй этаж, густые кроны деревьев за окнами и площадь студенческого городка как на ладони. Бехтерев, приложивший руку к новоселью Риты, поспешил лично поздравить ее с переездом.

– Даю тебе день на то, чтобы освоиться, – тараторил он, вручая кактус в темном глиняном горшке, – а завтра в расписании уже стоят твои первые занятия.

– Надеюсь, студенты не съедят меня живьем, – пошутила Рита.

– Милая моя Маргарита, я им это не позволю, – профессор игриво подмигнул и удалился.

Держа в руках блюдечко и чашку с черным сладким кофе, Рита наблюдала из окна, как многочисленные группки студентов, навьюченные рюкзаками и вместительными сумками, снуют туда-сюда, как стайка муравьев. С завтрашнего дня начинаются ее занятия, теперь уже в качестве преподавателя. За прошлую неделю Рита успела разобраться с документами для ГКБ №2, отправила Самойлову ценную бандероль, съехала с квартиры и набросала примерный план первых лекций. С аспиранткой Юлей так и не удалось нормально пообщаться, они поговорили минут пятнадцать по телефону, и потом Рита получила от нее письмо с отдельными лекциями и ссылками на уже прочитанный студентам материал.