Я придумаю будущее. Любовь после любви

– Эй, мелочь, правее возьмите. Весь плед намочили. А то сладкого вас лишу! – прикрикнул на них старший брат.

– А ты догони, – звонко засмеялась то ли Манана, то ли Марьяма.

Я улегся без пледа прямо на свежую, вкусно пахнущую, еще не пыльную траву. И сразу был атакован тружениками-муравьями и бездельниками-букашками. Земля оказалась еще холодной, не прогретой, и, подстелив ветровку, я решил сразу две проблемы: температурную и животноводческую. И неожиданно заснул. То ли на пять минут, то ли на тридцать, не знаю. Не думаю, что кто-то оберегал мой сон, все так и продолжали галдеть, просто было так спокойно у меня на душе, так тепло, что я абсолютно расслабился.

Когда очнулся, Дато и Оксаны видно не было, видимо, решили, прогуляться. Исчезла и моя красивая девушка – я так и не успел с ней познакомиться! Ниночка, сестры эМ, как я их прозвал, и Шмидт играли в карты, поедали сладости и, естественно, жульничали. А Ирина сидела с Николаем, обхватив руками колени. Она все-таки решилась раздеться, и теперь ее ухажеру нашлась работа – он травинкой отгонял от нее мошкару. И, по-моему, он был счастлив! «А фигурка у нее тоже ничего, – успел разглядеть я докторшу. – Тогда в гостинице я этого не заметил».

– Выспался? – спросил меня Александр. – Сейчас доиграю, пойдем пройдемся. Поговорить нужно.

Он ловко вышел из игры и позвал меня:

– Нет! Пойдем налево, туда – Дато с Оксаной ушли.

– Налево, так налево, – промычал я себе под нос. «Что у него за секреты?»

Мы присели на импровизированную лавочку, сделанную из половины большого ствола березы. Саша долго молчал. Сидел, ковырял бересту, кидал ее в воду и не решался начать разговор. Я взмолился:

– Да, не тяни ты, Шмидт. Хочешь уйти из спорта?

– Нет.

– Влюбился?

– Нет.

– Может, убить кого нужно?

Он помотал головой: «Нет».

– Да, говори ты уже! А то я уйду, – пришлось мне его припугнуть.

– Жень, это очень откровенный разговор. Просто у меня и друзей, как оказалось, нет. Детдомовские – не в счет. Они, конечно, за меня на куски порвут любого, если нужно. Но в данном деле они мне не помощники, и даже не советчики. Короче, я хочу перебраться на Запад, а точнее, в Германию.

Я так и врос в березу, на которой сидел! Любой из нас мог вляпаться, и ни раз вляпывался в самую дурацкую ситуацию: чаще всех – я, реже – Николаша. Мы всегда старались друг другу помогать. Я так и думал, что у Александра неприятности такого типа. А он на Запад, оказывается, собрался. Может, поэтому и теннисом активно заниматься начал, чтобы возможность выезда была?

Во мне бушевала вдолбленная незыблемая любовь к социалистической Родине, членом которой я являлся. Как у любого парня моего возраста. Это чувство заполняло каждого из нас с раннего детства, можно сказать, с детского сада, через школу, ВУЗ и партию КПСС, куда каждый стремился вступить!

Да! Сейчас мы носили и скупали у спекулянтов импортные вещи; счастливчики отоваривались ими по блату. Нам нравилась иностранная музыка, мы мечтали о японской технике. Но уехать?

Я рвался на Запад, прежде всего, поиграть на именитых чемпионатах, попытаться выиграть. Главное, определенно, был теннис.

Хотя, мне, конечно, хотелось бы сфотографироваться на фоне известной башни Эйфеля, выпить вкусного пива, вдохнуть воздуха свободы, посмотреть на иностранную молодежь и необычные здания. И вернуться! Вернуться и рассказывать о Париже своим друзьям и случайным знакомым. Но остаться там навсегда?

– Саня, ты что? Тебе побед мало? Тебя зажимают? Засуживают?

– Причем тут теннис? Мне нравится заниматься теннисом. И тоже, бывает, грезятся мои победы. Но ни это главное! Понимаешь, Женька, я хочу обрести потерянную родню. Я же из потомственных поволжских переселенцев. Семью моего деда в двадцать четыре часа эвакуировали в Сибирь в 1941 году. А два других его брата перешли линию фронта, воевали на стороне немцев, и после нашей победы остались в Германии, в ФРГ. Деда потом расстреляли, родители погибли, а вырос я, как тебе известно, в детском доме. Потом была Москва, Институт физкультуры, теннис.

Я плохо слушал его. В голове прочно уселась мысль: «Шмидт собирается в фашистскую Германию!». Бред какой-то.

Откуда-то издалека доносился его голос:

– Понимаешь, я тоже хочу родственников, их дни рождения, дни свадеб, и даже, дни похорон родных мне людей. Я хочу все узнать о своих предках.

– Да, все у тебя будет! Женишься, квартиру, как чемпион, получишь, детей нарожаешь.

– А предки, Женя? Я вырван из летописи. Мне нечего будет рассказать детям!

– Расскажешь им о Ленине, о Сталине, о Хрущеве, – съязвил я. Ко мне начало потихоньку возвращаться ощущение реальности. – Не ты один вырос в детдоме. Подумаешь, потомок великого немецкого рода!

Но Шмидт был серьезен, и не ответил на мою колкость. По-моему, ему надоело носить в себе это выстраданное им решение, так что мои комментарии в данный момент его не волновали. Он не советовался. Он просто посвящал меня в свою тайну.

– Ко мне зимой приезжали родственники из Германии. Долго искали меня. И нашли. Представляешь? Сами нашли! Кстати, благодаря теннису.

– И куда только смотрят наши спецслужбы? – размышлял я еле слышно.

– Я познакомился с дядей и братом. Это такое счастье! Мы встречались в Третьяковской галерее. А потом на Красной площади в Новый год. Ты ж знаешь, какая там суета! В гостиницу я к ним не ходил, хотя так хотелось увидеть фотографии.

– Слава Богу! – сказал я и насторожился. Мне послышался в кустах шорох. Бегло осмотрев окрестности, я вернулся к Александру.

– И как ты себе представляешь свое бегство? – спросил я его, хотя мой внутренний голос протестовал и советовал: «Лучше ничего не знать».

– Осенью. Когда поедем на Оупен Пари. Договорились на третий день от официального начала чемпионата. Брат меня заберет. Моя задача – вовремя и незаметно покинуть отель. Ты поможешь мне?

– Ага, щас, – вырвалось у меня. – Ты поедешь к своим фашистам жить, а я на Колыму. Хорошо, что расстрельную статью за измену Родины отменили!

– Это не измена Родине! И не продажа моего спортивного таланта! Я хочу воссоединиться с семьей. Если у меня будет возможность и дальше заниматься теннисом в Германии, здорово, если нет – пойду работать на АЗС.

Я все же не сдержался:

– Шмидт – ты предатель! За все время невозвращенцев среди теннисистов не было! Никто не оставался на Западе!

– Значит, не поможешь мне?

– Нет!

– Тогда, как друга тебя прошу, никому не говори об этом разговоре.

Мне показалось, что несмотря на результат, Сашке стало легче. И мы пошли назад к нашей разновозрастной компании.

Шли мимо играющих в мяч ребятишек и наблюдающих за ними двух пожилых женщин. Одна из них что-то энергично рассказывала, а другая сочувственно ей кивала: «Да. Да. Да».

Когда мы уже совсем приблизились, и сестры эМ бросились нам навстречу наперегонки, я тронул Шмидта за рукав:

– Можешь рассчитывать на меня.

Мы обнялись.

Подбежавшие девчонки повисли на мне, как на дереве, вернее, на моих руках, которые я предварительно поднял вверх. Пришлось их покружить, как на карусели. Тяжеленькие такие грузиночки, но столько было визга и радости, что на душе снова стало тепло. А Дато успел нас сфотографировать.