Я придумаю будущее. Любовь после любви

Ирина сидела одна с травинкой во рту, наблюдая мечтательным взглядом за одиноким серфингом. Серф скользил по водной глади, как неземное, но очень элегантное существо. Ира не сводила с него глаз. Или делала вид.

– Ты как? – спросил я ее, присаживаясь рядом.

– Замечательно. Спасибо, что пригласил меня.

– Скажи, а где Николай? – огляделся я по сторонам в поисках друга.

– Ушел вскоре после вас. Сказал, что ненадолго. Да вон он идет!

Николаша шел приблизительно с той же стороны, откуда пришли мы с Сашей. «Неужели пытался подслушивать?» – ужаснулся я. А у Ирины спросил:

– Как он тебе?

– Обычный парень. Очень начитанный. С ним интересно. Только он мутный какой-то, – дала характеристику моему другу девушка.

«Да, уж! Мутноват!» – согласился я с ней.

Вечер в Пирогово оказался таким же душевным и веселым, как и утро. Гранд-шашлык, получился действительно, сочный и неповторимо вкусный. Хинкали, долма, многочисленные закуски, наверное, вызвали бы проблемы с пищеварением, если бы не обильная винная дегустация. Дядя Резо не унимался, предлагая вина разных урожаев, нахваливая свои собственные способности винодела. Отойти от праздничного стола было практически невозможно.

Большинство тостов были посвящены, конечно, Давиду: его здоровью, спортивным победам, верным друзьям, семейным традициям и, желательно, скорой свадьбе. Но находились у хозяина и другие поговорки. После одной из них мы окончательно разуверились, что сможем отсюда уехать: «Приход в дом ко мне – это твоя воля, дорогой гость, а вот твой уход – моя!». Тетя Жанна, как могла, его останавливала: «Да, успокойся ты, Резо, дети же – настоящие спортсмены. У них диета и тренировки!»

Но во всей их милой перебранке чувствовались радушие, сердечное тепло и искренняя любовь не только к своим родственникам, но и к нам, тем, кто впервые переступил порог их дома.

Среди ночи я вдруг проснулся и вышел на улицу. Наверное, подсознательно обдумывал во сне то, что рассказал мне Шмидт. Вот уж никак не ожидал! «Сколько таких бессонных ночей было у него, пока он окончательно решился», – подумал я. Повисел на турнике, прошелся по большому участку, прислушался к ночным звука и забрел в беседку.

Там, на подушках, закутанная в плед, сидела Ниночка. Пила вино и смотрела на звезды.

– Ты чего не спишь? – удивился я.

– Тебя жду, – просто ответила она.

Я внутренне содрогнулся, по телу пробежала знакомая волна, и думать расхотелось совсем. Я подсел к девушке и стал жадно ее целовать. Она отвечала страстно и нежно одновременно. Почувствовав ее возбуждение, я легонько толкнул ее на разложенные на лавке подушки и опустил бретельки девичьего сарафана. Нина выгнулась навстречу мне. Стараясь не издавать громких звуков, мы словно приросли друг к другу, жадно соприкасаясь телами, и дважды, во время обладания друг другом, чуть не свалились на бревенчатый пол. Это было чудесное завершение дня!

Москва встретила шумом, свойственной ей суетливостью и, лично для меня, ужесточением и без того тяжелых тренировок. Виктор Евгеньевич поставил меня этим летом всего на два Всесоюзных Чемпионата, объяснив это тем, что те, кому нужно, обо мне уже наслышаны, и ждут от меня результатов в Париже.

– Поэтому отвлекаться и разбрасываться теперь не будем, следуем расписаниям тренировок. Извини, на каникулы дам всего неделю.

Я стал уделять больше внимания общей подготовке и выносливости в различных ситуациях. Но главное, конечно, была игра. В тренировочных матчах проигрышей у меня практически не было. Но, помимо победной эйфории, происходило со мной что-то еще, на каком-то духовном уровне: у меня изменилось отношение к игре, я стал по-другому понимать, как бы читать теннис. Я почувствовал его философию!

В связи с изменением расписания, стал чаще видеть Жанну Александровну. Мы начали здороваться, и даже пару раз разговаривали. Мне показалось, что она стала на меня смотреть совершенно по-другому. «Может быть, стала уважать за спортивные достижения? – думал я.

Возможно, ее спокойствие и объективное ко мне отношение было связано с тем, что совсем недавно появился новый, молодой и одаренный спортсмен, который с удовольствием прыгнул к ней в кровать. Он приехал из Киева, долго в иерархиях не разбирался, но, прослышав про ее пристрастия, по-моему, сам явился инициатором их романа. По крайней мере, так говорили. Но меня это, естественно, никак не волновало.

Несколько раз мы пили кофе с Ириной Черкашиной. Все в том же кафе возле ее поликлиники. Надеюсь, что просто, как друзья. Обменивались спортивными новостями и разговаривали на разные темы.

Как-то во время наших с Ириной посиделок, я спросил про Николая, про их отношения. Она неожиданно покраснела, но ответила:

– Мы встречались после той поездки ровно три недели. А теперь он куда-то исчез. Не звонит. А, если звоню я, ссылается на занятость.

– Хочешь, я с ним поговорю? – проявил я участие.

– Нет. Я почти не переживаю. Потому что с самого начала знала, что так получится. Ведь я отказывала ему в течение полутора лет. Видимо, Николаю нужно было удовлетворение своих амбиций.

– Тогда почему ты пошла на это?

– А потому, Евгений Александрович, что очень знатный пикник был у дяди Резо. Особенно его ночное завершение! – как-то слишком многозначительно произнесла девушка.

В тот момент я, по-моему, покраснел.

Николай сам стал от нас отдаляться, вечно куда-то исчезал, и явно не на свидания. Физиономия для свидания бывает обычно другая – предвкушающая, что ли? Не могу сказать, что он блистал на кортах. Брал свои победы точной техникой, не вкладывая душу. Но тем не менее, по рейтингу постепенно поднимался вверх: то с соперниками ему везло, то с расписанием матчей. Не то, что у меня: противники всегда сильнейшие; сетка на соревнованиях расписана непредсказуемо – то три матча в день, то ни одного! Наверное, все же Николая наверху поддерживали. За определенную работу, конечно. Мы давно с ребятами догадывались, что он сливает информацию. И не только непосредственному руководству.

Короче, в то лето мы с ним мало виделись и мало общались.

Ушел в себя окончательно и Александр. Часто думая о его сложном решении, я смотрел на календарь, не только подсчитывая дни до Чемпионата, но и размышляя о последние днях моего друга на Родине, в СССР.

Лишившись Николая и Александра, лето 1986 года мы проводили с Давидом. Вернее, с ним и нашими девушками – Оксаной и Ниночкой. Мы вместе гуляли, больше посещали общественных культурных мероприятий, куда за полтора года ни разу не сходили, и не собрались бы никогда: театры, оперетта, премьеры кинофильмов. Все-таки женщины весьма обогащают мужской досуг.

После гуляний иногда разделялись на пары: по-очереди в съемной квартире девчонок оттачивали интимную сторону жизни. Не знаю, насколько серьезными были отношения у моего друга, но о свадьбе с Оксаной они разговаривали все чаще. Никаких конкретных дат пока не называлось, – думаю, это было связано с семьей Давида. Было еще совсем не понятно, получит ли он родительское благословение на брак с русской, точнее, украинской девушкой?

Что касается нас с Ниной, то, думаю, никто ни в кого не был пылко влюблен. Мы с удовольствием встречались, в том числе, наедине. Бывало, подшучивали друг над другом, баловались. В общем, хорошие были отношения. Но, прежде всего, мы оставались спортсменами, и у каждого из нас на ближайшие пять лет были свои собственные планы. Скорее всего, эту авантюру, чтобы мы с Ниночкой подружились, придумала Оксана и выгодно пристроила подружку в общество своего любимого. Было удобно и приятно проводить время вчетвером. Мы даже рискнули на совместный вояж к Черному морю в ту обещанную мне тренером неделю отдыха, выпросив у него еще два дня, предполагаемые на дорогу, поскольку ехать решили на одолженной у дяди Резо машине.

– Прости, дорогой, – говорил он Давиду, – «Волгу» дать не могу, самому нужна. А вот «Москвича» забирай, для племянника ничего не жалко!

«Москвичок», конечно, по дороге нервы нам немного подпортил своей древностью. Но мы справились. Вместо семи получилось шесть полноценных дней в чудесной бухточке под Гурзуфом в палатках, практически, как в кино «Три плюс два». Только Сундукова с нами не было.

Рассветы, закаты, рыбалка, купание нагишом, песни у костра, волейбол вместо тенниса, и милые утехи по ночам в палатках, обдуманно поставленных на разных концах нашего временного поселения. Кстати, Дато с Оксаной собирались в конце сентября в Грузию. Дело, видимо, все же шло к свадьбе. Было решено, что свидетелями у них, естественно, будем мы с Ниной, даже, если ради этого придется ехать в Тбилиси.

– Тем более, если в Тбилиси, – смеялась Ниночка.

Но об этом думать было пока рано. Все чаще я стал просыпаться по ночам от диких снов, в которых я пропускаю мяч за мячом. Или от снов, в которых Сашка Шмидт уходит с какими-то незнакомыми мне людьми. Потом оборачивается, и взгляд у него такой грустный и несчастный.

В августе оформили загранпаспорта, подали документы на визу, прослушали ни одну лекцию, организованную спецслужбами по идейно-политической стороне поездки: как вести себя в чуждой капиталистической стране; куда обратиться, если возникнет чрезвычайная ситуация. А также, о необходимости обязательно сообщить сотруднику КГБ, если кто-то из спортсменов будет проявлять прозападничекие настроения и инакомыслия. Нам, как под наркозом, внушался основной главный постулат: «Сбежать за рубеж к идеологическому противнику – это предательство! Это измена Родине!»

Перед отъездом я всего на один денечек съездил в родной город. Посидел с мамой, которая очень по мне скучала, встретился с отцом, съездил поблагодарить своего первого тренера и вдоволь расслабился с ребятами, теми, кто не уехал по распределению. Но таких было мало, потому что в городе был свой фармацевтический завод и завод «Химволокно», и большинство выпускников трудоустроились туда.

Собирались опять у Антона на даче, где был знаком каждый кирпичик, каждый кустик и каждый шампур. Пили за мои будущие победы, хотя, я изо всех сил сопротивлялся, говоря, что заранее за это никогда не пьют. Но никто не слушал, и все продолжали желать мне «показать этим французам».

– Мужики, – смеялся я, – да там ни одни французы, это же мировой чемпионат.

– Все равно, – кричал Тихон, – французам в первую очередь. Откуда у него такой шовинизм в отношении жителей Франции, мы так и не узнали.

Я предложил тост за наш выпуск в этом году. И спросил:

– Ну, что, орлы, а вы-то довольны? Как вам работается?

Ответы, совсем неожиданно для меня, были серьезные. Хотя поработать они успели всего лишь по два с небольшим месяца. Парни сразу заговорили о своих заводских проблемах: о сбыте, о недостаче, о браке, который не списывают, о несоблюдении техники безопасности, о тупом руководстве. Мне даже показалось, что мои успехи и проблемы – это всего лишь детские игры, а у них там настоящая мужская жизнь! Но я подключил философию, решив, что жизнь все и всех расставит по своим местам.

Неожиданно задержали визы. Тренеры нервничали больше нас, они прекрасно знали, что времени на тренировки получится меньше. Поэтому переживали за нас. Мы сидели на чемоданах на низком старте. Я заметил, чем ближе к вылету, тем больше уверенности появлялось во мне, тем меньше волнующих снов было по ночам. Если бы ни этот упрямый Шмидт, пожелавший великого воссоединения со своей семьей! Официально чемпионат должен был открыться двадцать седьмого октября. Значит, на третий день, двадцать девятого октября, он должен просить политического убежища. Отговаривать я его уже не собирался. Меня тревожило только то, что я обещал ему свою помощь. В чем она будет заключаться, я еще не знал, и, в тайне от самого себя, надеялся на чудо. Что Сашка в последний момент передумает!