Исцели меня

Мы выехали до рассвета. Съеживаясь от утренней дрожи, я зажимаю ладони меж колен, виновато опираясь лбом на холодное окно, рассматриваю, как город, украшенный неоновыми огнями, мелькает картинкой за картинкой. Не надо смотреть на спидометр, чтобы понять, что мы едем экстремально быстро. Макс очень серьезен и молчалив, задумчиво поглядывает на экран навигатора. Моя ночная выходка активировала его еще не залеченные страхи. Я смутно верю в то, что там, куда мы едем, найдем ответы, но, возможно, это его успокоит, да и меня, наверно. Неоновый блеск сменился мрачными тусклыми видами серых однотипных домов, только первые лучи солнца, придают этому месту неуверенную привлекательность.

– Нам сюда? – спрашивает Максим, озабоченно посматривая по сторонам.

– Да, – отвечаю я и чувствую точно такое же необъяснимое притяжение, которое меня притянуло в первый раз.

Среди депрессивных потертых временем домов, стоящих рядом друг с другом, как клонированные уродцы, я указываю на нужный нам дом.

С последнего визита здесь ничего не изменилось: вонючий подъезд, облезлые перила и очень старая деревянная дверь. Максим недоверчиво оглядывается по сторонам, я три раза постучала в дверь, по иронии судьбы она снова открылась передо мной. Я делаю шаг, но Макс резко одергивает меня за руку назад и недовольно поджимает губы. Заводя меня за свою спину, он первый входит внутрь квартиры.

Нас встречает сумрак и эхо наших шагов. Абсолютно пустая безжизненная квартира, без мебели, с деревянным поскрипывающим полом, большими проплешинами обвисшей штукатурки на стенах и потолке и ни следа от странной женщины.

Макс ушел смотреть другие комнаты, оставив меня одну. Может, в тот момент странная женщина скрашивала это место своим присутствием, но сейчас оно кажется не только непригодным для жизни, но и высасывающим все жизненный соки.

Спасительный солнечный луч пробивается сквозь темные пятна серого окна, отгоняя губительные мысли, и красная скатерть круглого стола блеснула. Я сразу вспомнила силуэт женщины в ярком свете и радостно пошла к столу, но резко остановилась в разочаровании. Ее нет, даже старых стульев нет, один стол и белый конверт отчетливо выделяется на красном фоне.

– Макс, – позвала я его, он тут же откликнулся на мой призыв, озабоченно, с долей страха в глазах, ворвавшись в комнату. Я ему показала на конверт. Смело взяв его в руки, он с любопытством покрутил его в руках.

– Настя, ты была здесь раньше?

– В этой квартире я встретила странную женщину, она сидела вот тут, – показываю я на пустое место между окном и столом, – сейчас это просто бомжатник какой-то, – непонимающе пожала я плечами.

– Значит, это письмо тебе, – протянул он мне конверт.

Приняв его, я неуверенно перебираю его в пальцах.

– На нем написано «Агата», а это не я…

– Настя, кроме нас, здесь никого нет, открывай, – твердо сказал он.

Я нерешительно отрываю плотный край белой бумаги, чувствуя себя преступницей, словно сейчас кто-то войдет и уличит меня в прочтении чужих писем. Максим сосредоточенно наблюдает за мной. Достаю тетрадный лист, сложенный в несколько раз, неуверенно разворачиваю его, поглядывая на входную дверь, успокаиваю себя тем, что мы одни и начинаю читать вслух.

«Здравствуй, Настя, меня зовут Ева. При нашей встрече я не посмела тебе признаться, кто я такая, да и для твоей жизни это было слишком рискованно. Я твоя родная мама…»

Я еще раз пробежала взглядом по этой строчке и от неожиданно ворвавшейся реальности, опустила письмо, конверт выскользнул меж пальцев и упал на пол.

«Это моя мама», – мысли по кругу, и я пытаюсь вспомнить черты ее лица, которые ускользают от меня.

– Мама… – выдохнула я через спирающую боль в груди.

– Настя, читай, – настаивает Макс, поднимая мою руку с письмом.

Я смотрю на расплывшиеся от слез строчки.

– Насть… – утешает меня Макс, – хочешь, я прочту, – тянется он к листу.

– Максим, я сама, – вытираю я слезы, зная, как ему тяжело видеть меня зареванную, и продолжаю читать.

«Я твоя родная мама. Никакое в мире оправдание не может объяснить мой поступок. Тяжело смотреть ребенку в глаза, зная, что его вырастили другие, именно это одна из многих причин, почему я пишу письмо, а не лично говорю с тобой. Я тоже была одаренной. Дар бессмертен, он передается по наследству, мой я передала тебе. Твой отец был прекрасным и добрым человеком, и я его безмерно любила, ради него я пошла против ордена, он, как и твой Максим, был простым человеком, и поверь, он был достоин меня. Я не видела смысла скрывать правду от любимого человека, кто я такая, и раскрыла орден, нарушив тем самым самое главное правило нашего братства – секретность. Но по большой случайности или воле Божьей я не потеряла дар, и орден требовал меня вернуться в систему, а я всем сердцем желала заниматься семьей. Когда тебе исполнилось два года, твой отец погиб. На фоне стресса я потеряла дар и отчасти рассудок. Одаренные любят по особому, если принадлежат кому-то, то всем сердцем и душой. Тебе знакомо это чувство, ты остро его прочувствовала на себе, когда ушла от любимого. Так я лишилась части души, а когда орден выкрал тебя, во мне осталась лишь труха от пережитой боли, я мало чем походила на человека, скорее на бездушное существо. Оказавшись без связей, средств к существованию, без всего, что меня удерживало в жизни, по расчетам ордена я должна была или погибнуть сама или умереть с помощью кого-либо. Я выбрала третий путь и начала бороться. Мне пришлось пользоваться тем, что у меня осталось, – это моя красота. А мужчины падки на хороших девушек, и я этим откровенно пользовалась. Мне не стыдно, потому что я пыталась выжить. Через криминальный мир я инсценировала свою гибель, чтобы орден меня потерял навсегда, взяла себе новое имя и новую жизнь. После этого я перешла ко второй части своей жизни, помимо дара, любой человек может в себе развить экстрасенсорные способности, мой новый муж баловал меня, и я объехала полмира в поисках различных учителей, которые смогли меня научить энергетике. Моей целью было забрать тебя у ордена, чтобы ты не стала их вечной слугой. Но как я могла убедить тебя в том, что тебя окружает ложь? Да простит меня Господь, я приложила много усилий, чтобы открыть тебе глаза. Когда ты пришла ко мне, под равнодушной маской я плакала и скулила, рвала жилы, но не смела сказать кто я, ведь все труды пошли бы насмарку. Только оказавшись рядом с любимым, ты начала бороться с орденом, так же как и я за твоего отца. А обрести мать, которая тебя даже не воспитывала, согласись, это слишком неуверенный стимул против любви, к тому же опасный. Ты стала прекрасной девочкой, похожей на своего отца. Когда-то я была безумно влюблена в его рыжие кудри, которых он стеснялся, как и двух глубоких ямочек на щеках, приятно было встретить любимые черты в родном лице. Тебя зовут Агата, запомни это, так папа назвал тебя в честь своей матери. Ты моя девочка, которую у меня отняли, исковеркали и изломали всю мою жизнь, я ненавижу орден за это. Где бы ты ни была, где бы ни была я, знай, что я всегда была и буду рядом с тобой. Ты всегда в моем сердце, до самой смерти я буду твоим ангелом-хранителем, и может, в другом мире я заслужу, чтобы меня назвали мамой».

– А-а-а, – закричала я, падая на колени, от такой несправедливости меня глушит собственный крик. – Ненавижу… ненавижу орден! – кричу я и ощущаю сильные руки Макса. Он поднимает меня, что-то говоря. Зажимает мое лицо в ладонях, а я смотрю на него, а мои мысли уносит к тому, как могло бы быть, если бы не орден.

– Настя… – начинаю я слышать встревоженный голос Максима. Я прижимаюсь к нему, он моя единственная отрада в этом безумном мире. Большие теплые ладони Максима окружают меня заботой, поглаживая по голове, и я начинаю успокаиваться.

– Максим, я видела ее, она прекрасна, – прошептала я, – она была так близко от меня… совсем рядом… моя мама…

– Возможно, ты ее еще встретишь, – утешает он меня.

– Может, она оставила намек или зацепку, по которой я могу ее найти? – вдохновилась я мыслью и начала искать конвент, который обронила. Макс находит его первый и подает мне. Я достаю фотографию с изображением красивой ухоженной женщины, с нежной улыбкой и добрыми глазами. На фото она гораздо моложе, чем я ее видела. Я с надеждой посмотрела в конверте, посмотрела на оборот фото, но ничего.

– Покажи, – попросил Максим, и я протянула ему фото. Он внимательно посмотрел на мою настоящую маму, потом на меня.

– Настя, я знаю ее, – растерянно произнес он, – это точно она. Я тогда возвращался из клуба, ночь была холодная и темная. На скамейке у подъезда сидела она… – он еще раз всмотрелся в фотографию. – Она попросила у меня помощи, крепко поругавшись с сожителем, ей надо было на вокзал. Я вызвал такси и решил проводить ее, ну мало ли что, ночь на дворе… женщина в расстроенных чувствах, а я, в принципе, не стеснен временем. Мы всю дорогу болтали о жизни, об отношениях и всякой мелочи, бизнес, политика… После я дал ей немного денег на дорогу, и она ушла.

– После этого ты стал видеть меня во сне? – осенило меня.

– Да…

– Получается, наша встреча не случайна, – усмехнулась я, – ты тот самый инструмент, с помощью которого она решила забрать меня у ордена, – разочарованно говорю я, убеждаясь тем, насколько управляема моя судьба, стоит потянуть нужную ниточку, – все не случайно. Все эти сны и наша встреча, это ее манипуляции с нашими жизнями.

– Настя, – улыбнулся он, наклоняясь ко мне и положив ладони на лицо, – пусть так, пусть ты ворвалась в мою жизнь ураганом, я ни о чем не жалею. Когда она спросила меня, чего я хочу от жизни, я ответил: того, что мне даст покой. Она не манипулировала нами, а просто указала мне путь. У меня был выбор, когда ты являлась в мои сны, я мог просто тебя оттолкнуть, а я полюбил, значит, ты мой путь… Я благодарен этой женщине за тебя.

– Ты правда так думаешь?

– Конечно, глупенькая. Я ни за что на свете не отпущу тебя, просто теперь все встало на свои места.

– Я тебя очень люблю, – говорю я сквозь слезы, – я тебя очень люблю… Ты единственный, кого я обрела, ради кого хочу жить, – шепчу я, утопая в его заботливой нежности.

Максим оказался прав: все сны, страхи и переживания ушли, словно это было наваждение со стороны, осталось только преданное и чистое чувство. Нас обоих погрузило в водоворот, казалась бы, обыденной бытовой жизни, но каждый из нас ловил кайф от создания чего-то масштабного. Но когда мы под вечер оказывались дома, то отключали телефоны, откладывали дела и пропадали в сказочном мире друг друга. Мой бесполезный уход стал забываться, а от Максимова недуга не осталось и следа.

Климовы наконец-то познакомились с Морозовыми, в новой обретенной семье я старалась не думать о страданиях Евы и гибели отца, которого я даже не видела, но если верить Еве, то он жив в чертах моего лица. Я настойчиво ждала, что Ева наберется смелости, выйдет из-за угла дома и воочию познакомится со мной, но дни шли, а этого не происходило.

Изучая свою сферу, я пришла к выводу, что нас окружают много не слышавших людей, которым нужно просто помочь найти свой путь. Создавая свои собственные методы, опираясь на обретенный опыт, я больше не скучала по дару и реально осознавала, что могу своими руками строить жизнь. В какие-то моменты мне казалось, что моя жизнь превратилась в сказку и стала слишком идеальной, тогда мной овладевал страх…

– Настя, ты не так делаешь, – ворчит Максим и забирает металлическую открывалку из моих рук, – вот, протыкаешь и крутишь, все просто, – он зажал консервную банку щипцами и стал крутить за специальную ручку.

– Ох, ты просто волшебник, – произнесла я, забирая из его рук банку с ароматной кукурузой.

Он, состроив смешную гримасу, передразнил меня и достал длинный батон.

– К чему такие сложности, я предлагал встретиться в кафе или вообще не отмечать мой день рождения, – продолжает он роптать себе под нос.

– Нет, нет, нет, это наш первый совместный семейный праздник и я не отступлю, – грожу ему пальчиком, изумляясь я его застенчивости, – Морозов, а тебя в школе не дразнили: родиться в день знаний, наверное, это знак?

– Я свой ботанизм скрывал под отвратным поведением, – ухмыляется он и, подходя ко мне, обнимает сзади, утыкаясь прохладным носом в шею. – Ты через неделю тоже будешь Морозовой, – с наслаждением промурлыкал он.

– Эх… придется табличку на двери менять, – с досадой произношу я, дразня его.

– Ах ты, зараза, это все, что ты можешь сказать? – возмущается он и слегка покусывая, целует мою шею. Он дает волю рукам, с легкостью запуская их под широкую футболку.