Бремя чести

– Я могу различить, когда испытываю предубеждение, а когда абсолютно уверена в своих взглядах на жизнь и людей. К сожалению, ваш истинный облик известен не только мне, он известен всем. Кто-то просто не хочет думать о вас так плохо, как это следует делать исходя из вашего поведения и образа жизни. Вам лучше уйти, и никогда не приходить сюда. Поверьте, месье, это не правильно как для вас, так и для меня.

Ален не сдержался и приблизился к девушке, схватив её за руки.

– Да как же ты не понимаешь – я не могу спать, не могу есть, не могу жить спокойно!

Он слегка перевёл дух, чтобы успокоиться.

– Одна вы в моей жизни есть, больше ничего не нужно. Дайте шанс мне – позвольте быть рядом. Избавьте меня от мучений!

– Вы совершаете непозволительное!

Девушка отскочила, но не уходила.

– Простите, я не хочу обидеть вас, но я не могу держать себя в руках. Позвольте мне увидеть вас завтра. Только скажите – куда, и я приду. Нам есть о чём поговорить, есть что рассказать друг другу. Вы изменили мой мир, изменили меня, и только вы можешь сделать меня ещё лучше, чем я есть, только согласитесь.

Девушка была растеряна, но не понимала – почему бы ей просто не закрыть дверь и не уйти? Человек перед ней казался ей таким искренним, ей было жаль его, она не хотела, чтобы он страдал. Она понимала, что на самом деле, он не такой, каким хочет казаться, но не могла прогнать мысли о том, что ему нужна помощь.

– Если это утешит вас, если после разговора мы поймём истинное положение вещей…Встретимся послезавтра, в порту, после того, как я закончу работу. А до того момента – не приходите ни сюда, ни ко мне домой. Но, прошу вас, не обременяйте себя пустыми надеждами – то, что я скажу вам, может вам не понравиться.

Теперь девушка смогла захлопнуть дверь, но долго от неё не отходила – она хотела быть уверенной в том, что Жоффруа ушёл.

Глава 11

Самая большая ошибка – стараться быть более приятным, чем вы есть на самом деле.

У. Бэджот

Мы все хотим сделать первое впечатление о нас наилучшим. В новой компании, на новой работе, перед незнакомцами – мы все стараемся выглядеть лучше других, но только дома, только близкие нам люди знают, какие мы на самом деле. Мы обманываем окружающих, чтобы они не подумали о нас дурно, но суть заключается в возможностях. Когда человек может быть хорошим, но просто этого не хочет – это ложь. Другое дело, когда человек не способен на добро, когда в его жизни никогда не было добра, ему не объяснили, что это такое и как это использовать для себя и других – это заблуждение. Заблуждение в собственной жизни, в собственном «Я». Заблуждающегося человека можно изменить, можно наставить его на истинный путь, лжеца – нельзя.

Ален вернулся домой одухотворённым и воодушевлённым. После завтра, в выходные, он увидит её снова, и кто знает, сколько времени они проведут вместе. Он тщательно строил план своего рассказа, чтобы не быть нудным, но рассказать обо всём, что было в его жизни. Он решил, что о родителях рассказывать не будет, о Годелив тоже. Вдруг он подумал, а о чём же тогда ему рассказывать? О том, как он просаживал деньги в венецианском казино, где был несколько лет назад; или о том, как сутками пил вино в доме Руже; или о том, как всю свою сознательную жизнь, до недавнего времени, передвигался исключительно на карете или лошади, чтобы случайно не встретить на улице грязного нищеброда – уродца морального и физического, как полагал он; или о том, как несколько дней назад от его руки пал старый бродяга, просивший у него на жизнь?

Нет, об этом рассказывать он не хотел – это выставит его не в лучшем свете. «Тогда, -решил он, -я расскажу ей о том, как влюбился в неё. Да, это растрогает её, и она непременно позволит мне видеть её чаще».

Когда Ален пребывал в задумчивости, домработница вырвала его из этого состояния, сообщив, что на его имя пришло письмо. Письмо это было от Андре, давнего друга Алена. Андре уже несколько лет жил в Венеции, куда Ален часто наведывался чтобы отдохнуть от оживленного существования в Марселе. В Венеции он находил тот покой, которого иногда не хватало дома, но привыкнув к весёлой и светской жизни, даже в прекрасной, романтичном, воодушевляющем городе, как Венеция, он не мог оставаться безучастным. Даже там он умудрялся бывать в местах решительно не лишенных светского обаяния и развязности.

Андре перебрался в Италию ещё ребёнком, когда мать его заболела, а врачи порекомендовали ей больше находиться у воды, вдыхая её свежий воздух. Конечно, врачи подразумевали как можно чаще выезжать на природу, но супруг мадам Робе расценил слова лекарей слишком серьёзно. Так всё семейство перебралось в Венецию. Ален и Андре были знакомы давно, но общались не так часто, как это следовало бы делать настоящим друзьям.

Письмо от Андре, датированное первым октябрём 1718 года содержало следующее:

"Дорогой Ален, как бы не прискорбно это звучало, но моя дорогая матушка, так долго болевшая вот уже больше восьми лет, скончалась. Я не прошу приехать тебя, так как понимаю, что письмо моё будет получено через достаточное время после печальных событий. Я вполне могу рассчитывать на то, что узнав об этой трагедии, ты будешь соболезновать мне. Мне хватит и этого. Я не буду расписывать как, где и каким образом смерть настигла мою дорогую матушку, но лишь скажу, что скончалась она не от того, от чего лечилась. Причину её смерти можно обозначить как «безалаберное отношением к пищи и застольному этикету». Но пусть это не тревожит тебя. 

Сейчас я хочу подойти к истинной причине своего письма. Ты знаешь, что в зимнее время в Венеции очень много людей, в связи с тем, что климат нашего города благоприятен для многих. Мне же, как любителю маленьких компаний, тяжело находиться в местах, где количество приезжих втрое превышает местных, хоть я и сам прибыл сюда не так уж и давно. Однако, смею тебя заверить, что я уже считаю себя местным.

Дорогой друг, вот уже четыре года я не видел тебя. Мои приветствия передай мадам Д’Амбруазе и месье Д’Амбруазе. Я уверен, что ты не будешь против нашей встречи, поэтому взял на себя смелость предпринять поездку к тебе. Из Венеции я выезжаю десятого октября, с расчётом на то, что к Рождеству я уже вернусь в родную Венецию. 10 октября я отправлюсь из Венеции морем – мои знакомые согласились взять меня с собой до Генуи. Оттуда я прибуду сушей.

За моего отца не переживай, хоть он и немного лишился здравого мышления, у него много прислуги, которая следит за ним как подобает. 

Я очень надеюсь, что моё письмо не ошеломит тебя.

Как говорят в Италии, Addio[7 - «Addio» – с итальянского «До свидания».]!

Твой друг, Андре Робе."

Ален быстро пробежался по первой части письма, а вот вторую читал жадно и внимательно. Приезд друга обрадовал его, но то, что письмо пришло так поздно, вывело Алена из себя. Он спустился вниз, где его мать давала наставления прислуге по поводу цветов.

– Почему письма, датированные первым октябрём, приходят ко мне двадцать второго октября?! Что это за безалаберность! А если бы это было жизненно важным письмом?!

– Месье, это же не зависит от нас. Это почта, -смущенно объяснила служанка.

– Ален, дорогой, ты же знаешь, как в мире все медлительно. Хотя это и правда очень большой срок для письма. Кто написал тебе? Какие-то важные вести?

– Андре Робе прибудет к нам в гости. Десятого октября он собирался отправиться в путь, с расчётом на то, что к Рождеству он уже будет дома. Его матушка скончалась. Он сказал, что приезд объясняется его нелюбовью шумных компаний в зимнее время в Венеции, но я думаю, он устал, и хочет отдохнуть от печальных событий.

– О, бедная мадам Робе! Прелестная женщина была, хоть и весьма занудная. Уж очень любила она плакать о своей судьбе, – тут женщина поняла, что такие разговоры нельзя вести в присутствии прислуги, – Сходи-ка на кухню, пусть приготовят чай с бергамотом, но только зелёный,-поспешила она отдать приказ.

– Все, кто её знал, говорили, что она очень давно болела. Ну не будем об этом. Нужно подготовить комнату для гостя, ведь судя по датам, он прибудет уже вот-вот.

– Занимайтесь этим вы, мама. У меня слишком много дел. Когда Андре приедет, я непременно уделю ему время, но сейчас мне не до этого.

Ален не стал возвращаться в комнату, а вышел на балкон. Прохладный ветер освежил мысли молодого человека, и вскоре Ален снова придался размышлениям об Арабель. Он грезил о встрече, прокручивая все предвосхищающие, попутные и последующие события. Он мог представить разный ход событий, и готовился к любому из них.

По его мнению, события могли развиваться в следующих ключах: Арабель примет со смирением его чувства; она также может пасть в замешательство и попросить время чтобы все обдумать; и, наконец, она может ответить категорическим отказом.

Первые два варианта сулили Алену надежду, последний же навсегда убил бы все его ожидания. Он знал, что варианта всего три, и другого быть не может, поэтому обдумывал их всех.

При принятии Арабель его чувств, ему оставалось бы лишь сохранить их до определённых моментов, когда он бы нашёл смелости сделать ей предложение. При втором варианте ему нужно было бы изрядно потрудиться, чтобы она приняла его, и всеми способами стараться сделать впечатление о нём наиболее приятным. В третьем случае он мог либо развернуться и уйти, и никогда больше не встречать Арабель, либо сделать предложение в ту же секунду, но и из этого вытекали разные обстоятельства, поэтому он решил не думать о последнем варианте и обдумать первые два.

Он немного постоял на балконе, но сильно продрог. Сказав прислуге, чтобы та подготовила для него ванную, он спустился вниз и стал наблюдать, как его матушка бегает по всему дому, подгоняя служанок. «Эта женщина всегда печётся о чужих людях больше, чем о родных» – подумал Ален, но не хотел говорить это матери. Остановив её, он спросил:

– Матушка, получали ли Вы известия от своего мужа? Вот уже как полгода мы не видели его в нашем доме. Не случилось ли с ним что?

– Полно тебе, а то накличешь беду! У него всё хорошо. С неделю назад приходило письмо. Дела в экономике не важно идут, писал он. Ещё бы мне было до этого дело!

– Пока у Вас, матушка, много денег – Вам нет дела, а что будет, когда все сбережения обратятся в пыль? Тогда Вам станет интересна экономика?

– Ну посмотрите на него! Ты и вправду хочешь беды для нашей семьи? – говорила женщина вслед уходящему Алену, которого уже оповестили, что ванная для него готова.

«Эта женщина даже не удосужилась сказать мне, что от отца пришло письмо. Да кому есть дело до того, что я есть? Возможно, мне действительно нужно всё подготовить к приезду Андре. Хоть кто-то не забывает о моём существовании» – размышлял молодой человек, погружаясь в горячую воду.

Тепло и умиротворение успокаивало его, и он всё больше отвлекался от сего мира, и переходил в мир грёз. Он мечтал о встрече со своей возлюбленной, которая, сама того не ведая, захватила сердце и душу Алена в безжалостный плен. Чем больше Ален находился в тихой и тёплой ванной, тем больше его стало убаюкивать спокойствие этого места.

Перед сном Ален возжелал прочесть пару томиков стихотворений. Окрылённый словами любви на страницах книг, мужчина уснул как младенец.

Проснулся он позже обычного – скопившаяся усталость и хорошо проведённое время перед сном сделали своё дело. После пробуждения Ален долго ворочался в кровати, но знакомый голос, доносившийся с первого этажа, быстро поднял его на ноги. Одевшись наспех, он опрометью кинулся вниз.

– Андре! Никому я ещё не был так рад, как тебе! А ну-ка, дай я вырву тебя из коварного плена цепких рук моей матери.

Мадам Д’Амбруазе действительно стояла ухватившись за локоть молодого человека. Ей хотелось выразить свои соболезнования, но ещё больше ей натерпелось разузнать всё о светской жизни в Италии. Ален же не хотел оставлять друга в обществе своей матери, ибо знал, что «она отравит разум милого и доброго человека своими язвительными сплетнями» – так думал он.