– Верь мне

– Готово? – спросила она, переступив порог и прикрыв за собой дверь.

– Готово, – ответила Мона, скидывая капли пота со лба.

– Посмотри! – вскрикнула Элиза, покружившись вокруг себя. – У меня никогда не было платьев – и теперь оно моё, – улыбнулась во все двадцать восемь зубов.

– Передумала оставаться? – настороженно спросила служанка, перекидывая булочки в корзинку.

– О чём ты? – уголки губ опустились вниз.

– Я устала, Элиза, – опустила голову. – Бегаю здесь с самого утра, – стала говорить тихо, – чтобы сделать всё незаметно.

– Но теперь этому всему пришёл конец, – подошла ближе, подбадривая подругу.

– Я желаю этого, – сказала Мона, передав Элизе таблетки. – Это адсорбенты – прими их на всякий случай, – убрала платок с булочек, лежавших в корзинке. – Те, что в красной бумаге – тебе, те, что в жёлтой – «маме».

– Хорошо, – ответила девушка, достав из кармана ключи. – Симон хранил эту связку у себя в кармане брюк.

– Элиза! – прокричала шёпотом. – Это прекрасно, – положила себе в фартук.

– Почему так долго? – резко и со всей строгостью открыла дверь женщина.

– Мона закончила, – сказала Элиза, повернувшись к женщине, пока та допытливо смотрела на служанку.

– Да, хозяйка, – сказала она, став у раковины и вымывая противень.

– Выходим, Элиза, – забрала корзинку с мучными сладостями и, крепко взяв её за руку, повела на улицу. – Лукас! – позвала собаку, уже спускающуюся по лестнице вниз. – Пойдём, малыш, – сказала она большому псу.

Лучи октябрьского солнца ослепили девушку, бывавшую на улице в последний раз около двух дней назад. Она наконец увидела и то самое море, чей отблеск видела лишь со второго этажа особняка, и тех самых чаек, чьи крики постоянно слышала в комнате, и тот самый виноградный сад, чью историю не уместить в голове.

– Я так давно не была здесь, – раззявив рот, сказала Элиза. – Я хочу бывать здесь чаще.

– Посмотрим, – женщина, не отпуская руку девушки, вела её в город.

– Больно, – оттянула её с воплем Элиза, остановившись посреди дороги, а с ней застыл на месте и обеспокоенный пёс.

– Не бузи, – покрутила указательным пальцем вокруг лица Элизы, – а то вовсе пойдём домой.

– Не бузю я, – недовольно сказала девушка, – но можно быть нежнее с собственной дочерью.

– Пошли, – «мама» схватила её за руку и, чуть смягчив хватку, повела дальше по уже знакомым улицам Карлингена.

Все те же наигранно улыбавшиеся и вечно работающие люди, приехавшие сюда по ошибке, теперь вызывали у Элизы страх: а что, если они вовсе набросятся на неё? То, на что ей указала Мона, теперь казалось не мелочью, а в тот день только и делало, что кидалось в глаза: всё здесь теперь было чересчур правильным, оттого и отталкивающим. Крик «я не хочу так жить!» был как палка о двух концах.

– Что Симон делает в маяке? – старалась отвлечься от раздевающих её взглядов прохожих.

– Он охотник, – ответила улыбающаяся всем «мама», – поэтому ловит хищников.

– В маяке? – с усмешкой спросила Элиза, как вдруг до неё дошла нужная в тот момент мысль.

– А как же?

Та самая тушка, что семья ела в первый день, вечные крики чаек, которые, по словам жителей, появлялись, но тут же исчезали, внезапные уходы полоумного Симона в маяк – всё вела девушку к пониманию чего, чем она питалась все эти дни, пока не была больна.

– Долго идти? – устав идти на небольшом каблуке, спросила девушка.

– Всего пара улиц – и мы у бара.

– Бара?

– Разве он тебе не знаком?

– Знаком, конечно, но я думала, что такие мероприятия проходят в иных местах.

– Не всё оправдывает наши ожидания, Элиза, но бар – это, на удивление, единственное приличное место в городе, которое обожают все.

То самое злополучное помещение, куда девушка пришла по пригласительному ей бегающего по улицам старика, чьё лицо она запомнила навсегда, наводила её на мысли, что стоит бежать отсюда, и вынуждало бояться всех вокруг. Это было дежавю.

Сумасшествие. Те самые сожжённые солнцем волосы, уже не мечтающие глаза и маленький округлённый нос – невозможно и как комы, чувство находки пропажи, отличная слышимость стука сердца и просто желание протереть глаза и взглянуть снова.

– Анна? – Элиза остановила «маму» и оторвалась от неё. – Ты не во Франции? – с улыбкой подошла ближе.

– Карлинген оказал мне честь – и теперь жизнь здесь кажется сказкой, – без доли радости и без «здравствуй» ответила ей девушка, будто бы даже не узнавшая знакомую.

– Элиза! – женщина разозлилась.

– Но как же так? – расстроившись, она хотела потрогать Анну, чтобы убедиться, что она реальная. – Как же твоя настоящая мечта? Как же съёмки кино во Франции?

– Пойдём, – «мама» схватила её за руку.

– Здравствуй, – со спины поздоровался с Элизой парень.

– Арне? – девушка в бешенстве стала оглядываться по сторонам. – И ты здесь?

– Мы играем свадьбу в следующем месяце, – с глупой улыбкой сказала Анна.

– Приятно было снова увидеться, – сказал не загипнотизированный Могнсен и помахал рукой, а затем они оба пошли в сторону лавки, что стояла через дорогу.

– Что за чушь? – спросила девушка у «мамы».

– Чушь будет, если мы придём позже всех и не успеем отдохнуть, – повела Элизу внутрь.

Иронично, но, возвращаясь в новые места, чаще всего в них меняется только свет, всё остальное так и остаётся каждодневным.

– Если ты будешь сбегать от меня, то больше никогда не выйдешь на улицу, – прошептала ей на входе. – Налейте нам по стакану сока, – усевшись и посадив «дочь», приказала бармену, а затем, кинув свой взгляд на место под собой, разместила собаку у ног. – Я думала, что все соберутся быстрее.

– По булочке? – с притворной от безысходности и страха улыбкой спросила Элиза.

– Конечно! – достала себе одну, завёрнутую в красную бумагу.