Смуглый проигнорировал вопрос продавца дыма и спросил:
. Согласно журналу, это было в одиннадцать ноль семь, верно?
– Да, возможно… Я не помню настолько точно.
– А во сколько вы покинули стройку?
– Не помню. Около четырех.
И снова палец Смуглого заскользил по планшету. Судмедэксперт, вынырнув из-под ленты, подошел к офицеру и, наклонившись к уху, что-то прошептал. Смуглый исподлобья посмотрел на Луиса:
– Сеньор, наш криминалист хотел бы осмотреть вашу машину, если вы не против.
– За… зачем? – растерянно спросил Санчес.
– Он считает, что этого мужчину убили в другом месте, а потом сбросили сюда. При этом от него пахнет бензином и… табаком. А вы, насколько я знаю, являетесь табачным магнатом?
Франко закивал, будто вопрос был адресован ему, и промокнул вспотевший лоб платком. Луис же украдкой ущипнул себя за ногу через подкладку брюк. Не помогло: проклятый кошмар все не кончался.
Кто бы мог подумать, что утро, начавшееся кофе, сигарой и «Кармен», закончится вот так – пляжным допросом рядом с трупом, под беспощадными лучами солнца?..
– Лучше вам, конечно, сотрудничать со следствием, дон Санчес, – доверительно сказал Смуглый. – В конце концов, вы ведь знали этого парня и были на стройке вчера, когда он еще был жив.
– Как будто я один был на той стройке!.. – с трудом сдерживая раздражение, сказал Луис. – Да там работают тысячи китайцев!
– Но не у всех из них есть машина и доступ в «Мукуль», сеньор, – пожал плечами офицер. – Так что, сеньор, вы позволите нам осмотреть пикап?
– Да… да, конечно, – вздохнув, ответил Луис. – Пойдемте наверх.
Они – смуглый офицер, судмедэксперт, Франко и Луис – медленно побрели обратно к вилле, с трудом преодолевая ступеньку за ступенькой раскаленной каменной лестницы. Мысли, одна темней другой, словно всадники Апокалипсиса с гравюр Дюрера, несли его к чему-то неведомому, но точно не сулящему ничего хорошего.
Ксинг мертв. Его убили. Убили где-то за территорией отеля, привезли сюда и сбросили с обрыва.
Но кто? И зачем? И почему именно здесь?
Чтобы подставить… меня?..
И, черт возьми, конечно, от Ксинга пахнет табаком – он ведь его курил и продавал! Но стоит ли об этом говорить полицейским? Вопрос на миллион…
Четверо поднялись наверх и подошли к пикапу Луиса, припаркованному у его дома.
– Вы можете убрать брезент с багажника? – тут же попросил Смуглый.
Просьба была немедленно выполнена. Луис откинул брезент в сторону… и замер, увидев на дне багажника засохшие пятна крови.
Луис сунул дрожащую руку в карман, чтобы достать платок и промокнуть пот, струящийся из-под шляпы на лоб и шею.
Смуглый офицер отреагировал на действия Санчеса странно и резко – выхватив пистолет, он направили его на продавца дыма и сказал:
– Пожалуйста, держите руки на виду, сеньор!
Санчес медленно поднял руки вверх.
Судмедэксперт подступил к багажнику и, прищурившись, стал изучать кровь на металле через увеличительное стекло.
– Дон Санчес, – испуганно пробормотал Франко. – Скажите, что это неправда. Пожалуйста, скажите, что это не то… что это не его кровь у вас в пикапе! Молю вас, сеньор!
Санчес не успел ответить охраннику: Смуглый, подойдя, завел руки продавца дыма за спину и надел на него наручники.
– Вы задержаны по подозрению в убийстве, сеньор, – сказал офицер. – Вы имеете право хранить молчание…
Он говорил что-то еще, но Луис быстро перестал слушать. Шагая к полицейской машине, Санчес думал лишь о том, как бы проснуться.
Ведь творящийся вокруг бред не мог происходить на самом деле.
Ведь правда же?..
Глава 20
Подделка
1506 г.
– Заседание суда объявляю закрытым, – монотонно пробубнил испанский судья Милиато, почтенный старец в засаленном парике и серыми усталыми глазами стукнул молоточком по трибуне.
В Севилье был июнь – чудесная пора, время обильных солнечных ванн, когда легкий ветерок доносит до усталого горожанина желанную прохладу.
Тем странней было проводить столь чудесный летний день на площади, созерцая суд между мастером и талантливым ремесленником, которым возомнил себя равным ему.
По крайней мере, в вопросах получения прибыли.
Оппонентом Альбрехта Дюрера был некто Гарсия Рухес – малоизвестный севильский гравер, человек, не особенно похожий на художника. Лощенный, манерный, с щегольской бородкой и вечной полуулыбочкой, он больше смахивал на севильского модника-горлопана, привыкшего больше рассказывать о своих талантах, чем применять их в деле.
Однако же его руки выдавали ремесло Рухеса – они были покрыты мелкими шрамами и царапинами, как и приличествует настоящему граверу. Но каждая отметина окупилась сторицей: Марио слышал, что Гарсия продал не менее трех сотен гравюр с инициалами Дюрера, а сколько их было всего, банкир и представить не мог.
Загадкой осталось и то, каким образом к нему попала гравюра из дома Марио – «Ведьма, сидящая на козле задом наперед», которую банкир хранил в своем кабинете. Никто из слуг так и не сознался в том, что «продал» ключ от дома Варгаса, да и улик у банкира не было.
Суд внимательно изучил копию и оригинал гравюры, оценил все доводы Дюрера и Рухеса… и вынес неоднозначный вердикт: Рухесу отныне и впредь запретить подписывать гравюры инициалами «А. Д.» – а Альбрехту отказать в компенсации.
Само собой, что такое решение Милиато вызвао совершенно праведный, на взгляд Варгаса, гнев.
– Это немыслимо! – прорычал немец, после закрытия заседания подойдя к Марио. – Получается, он может и дальше копировать мои гравюры, только не подписывать их моим именем? Уму непостижимо!
– Не знаю, что и сказать, – честно признался Варгас.
Решение суда действительно казалось странным. А глумливая улыбочка Рухеса наводила на мысль, что Фемида в лице судьи Милиато на сей раз была не так уж и беспристрастна.
Впрочем, опротестовать решение суда тем же днем все равно не представлялось возможным, и потому Марио утащил Альбрехта в ближайший пристойный трактир и стал поить вином, чтобы отвлечь от грандиозного фиаско. Уже сидя за столом, художник продолжал хаять нечистого на руку гравера: