Торговец дыма

– Вы шутите, – растерянно прошептал Луис.

– Да уж какие тут шутки! – Детектив усмехнулся. – Пандемия спровоцировала рост преступности, Китай подбросил угля в топку – и вот, пришли к тому, к чему пришли. Будьте добры, подпишите тут.

Домингес выдернул лист из папки и вместе с ручкой положил его перед оцепеневшем Санчесом.

– Что это? – растерянно спросил продавец дыма.

– Бумага о том, что вы не возражаете, что завтрашним утром вас расстреляют, – буднично сказал детектив.

Луис обмер. Руки его затряслись.

– Как? Уже? Но не было же ни суда…

– Убийство китайца расценивается как особо тяжкое преступление, поэтому нам разрешено не передавать дела в суд и рассматривать их в особом порядке, если нет сомнений в личности убийцы, – развел руками Домингес.

– А вы уверены, что это я убил?!

Вместо ответа Домингес хитро улыбнулся. Доказать что-то детективу не представлялось возможным. Власть имущие, слушая речь беззащитного человека, всегда трактуют её ошибочно, делая из этого ущербные выводы.

– Можете даже не подписывать. Это просто формальность, – сказал Домингес, поднимаясь из-за стола. – Выспитесь хорошенько. Чего-то хотите напоследок? Последнее желание, так сказать…

Луис уставился на лист перед ним. Тишина звенела в ушах, дышать было тяжело. Санчеса распирало чувство обреченности и несправедливости. Было дико обидно, что все заканчивалось вот так нелепо, в этом раю с рекламки рома, куда Луис бежал в надежде на новую жизнь. Первый визит в отель «Мукуль», знакомство с рабочими на плантациях, первая созданная им витола… Все эти приятные хлопоты прежде вспоминались с теплой улыбкой.

Теперь же Санчес с трудом сдерживал слезы, понимая, что лучшие моменты его бытия остались позади.

Жизнь словно табачные листья, каждым своим мгновеньем все плотней скручивается в сигару; когда она станет дымом и пеплом – лишь вопрос времени и обстоятельств.

– Сигару хочу, – хрипло ответил Луис. – Из последнего моего бленда…

– Не знаю насчет последнего бленда, но сигара вам будет, обещаю. До завтра.

С этими словами Домингес вышел за дверь, а продавец дыма еще какое-то время сидел неподвижно, не в силах осмыслить случившееся и предстоящее – пока за ним не пришел конвой: два надзирателя в черной форме молча заковали его в кандалы и повели прочь.

Звеня цепями, Луис поковылял по пыльным коридорам полицейского управления в камеру. Всю дорогу перед глазами стояла картина из недавнего прошлого – берег, заходящее солнце, играющее бликами на океанской глади, и Джи, дымящая сигарой, любезно раскуренной для нее Санчесом.

Тогда они казались счастливыми.

Сейчас Джи дала показания против Луиса, и ему грозит расстрел.

– Ну давай уже, табачный король, шевели ногами, – проворчал один из конвоиров и грубо втолкнул Санчеса в камеру, дверь которой предусмотрительно открыл второй надзиратель.

Луис оказался в крохотной темной узнице. Нижняя полка двухъярусной кровати пустовала, а на верхней, отвернувшись к стене, храпел незнакомец. От звука захлопнувшейся двери он вздрогнул, обернулся через плечо. К тому моменту, как ключ повернулся в замке, сокамерник уже лежал на спине и, щурясь, рассматривал Луиса в полумгле камеры.

– Ты еще кто? – без обиняков спросил сосед.

На вид ему было около шестидесяти – сухой, бледный, морщинистый, с выцветшими глазами и белоснежными волосами, он, казалось, просидел в этой камере не один десяток лет.

– Неважно, – буркнул Санчес, – я здесь всего на одну ночь.

Он лег на нары, заерзал, пытаясь устроиться поудобней.

– Так тем более тебе чего скрывать? – хмыкнул сокамерник, свесившись с койки. – Я вот, например, Карлос.

Санчес посмотрел на него исподлобья, вздохнул.

– А я – Луис, торговец сигарами. У меня свое производство тут, в Никарагуа.

– Ого! И за что же тебя посадили в камеру на одну ночь, торговец сигарами? – весело осведомился сокамерник.

– За убийство.

В глазах Карлоса мелькнул ужас. Луис надеялся, что после этих слов сокамерник от него отвяжется, но не тут-то было.

– А почему тогда на одну ночь? – продолжил допытываться старик.

– Потому что я якобы убил китайца, – тяжело вздохнув, ответил Санчес. – Хотя я уверен, что я невиновен.

– Ну, то, что ты уверен, ничего не значит… – с грустной улыбкой сказал Карлос. – Сочувствую тебе, Луис. Китайцы – опасный народ: вроде бы живут в своем уютном изолированном мирке и никому не нужны, но как только помирают, все носятся с ними, как безумные…

Луис отвернулся было к стене, но Карлос тут же спросил:

– Ты случайно часы не припрятал?

– Часы? – удивился Санчес. – А зачем?

– Да как же… Тебя что, впервые посадили в камеру?

– Впервые.

– Тогда все ясно, – обреченно произнес Карлос. – Часы в камере позволяют заключенному не сходить с ума. Я, когда меня посадили, припрятал старенькие, но они сломались через три дня, как назло. Какое-то время мне казалось, что на часах с надломленной стрелкой неуверенно шли минуты, и я начал сомневался, что завтра наступит завтра…

Невозможность наступления завтра в определенных обстоятельствах может внушать оптимизм, подумал Санчес, но озвучивать эту мысль не стал – лишь спросил.

– А вас за что посадили?

– Тоже за китайца, – хохотнул Карлос. – Правда, я его не убил, но врезал. А потом и полицейскому врезал – за то, что он забыл, кого клялся защищать. И это точно не азиаты-гастарбайтеры!

Луис криво улыбнулся шутке сокамерника и отвернулся к стене. Закрыв глаза, он попытался забыться сном, но так и не смог: всякий раз, когда дрема касалась его век, перед внутренним взором тут же вспыхивал яркий образ – перекошенное лицо Ксинга, трупом лежащего на пляже.

Завтра на заднем дворе так же будет лежать сам Луис. Всего один выстрел – и все, пыль, кровь и медленно холодеющее тело…

Вдруг окошко в двери с лязгом открылось.

– Эй, Санчес! – позвал голос надзирателя. – Ты там не спишь?

– Нет, – поколебавшись, ответил Луис.

– Твоя прощальная сигара. Лично от детектива Домингеса.