В краю несметного блаженства

– И откуда в тебе столько негатива? Мы ещё никуда не поехали, а ты уже предсказываешь плохой конец.

– Инстинкты материнства и выживания бьют ключом.

– Итак, выдвигаемся в восемь вечера, так как в темноте легче избавиться от наблюдения со стороны. Оставим свет в квартире включённым, а сами выйдем из дома через запасной выход: глупые шпионы наверняка не учли его, сконцентрировавшись на выходе из подъезда. Далее – рельсобус и флайтер до вокзала. Флайтеры же не запретили?

– Нет, но могут остановить и устроить проверку.

– Наплевать, сымпровизируем как-нибудь. У меня это хорошо стало получаться в последнее время. Доезжаем до Южного, пробираемся на грузовые пути, ищем маршрут Г-29 и поезд по этому маршруту. Успех – по-тихому ложимся или садимся в грузовой вагон (желательно, чтобы он был пустым) и наслаждаемся десятичасовой поездкой. Неудача, – если поезда не окажется, к примеру, – покидаем вокзал и пробуем в следующий раз. Всё понятно?

– Понятно.

– До восьми вечера мы должны собрать провизию и всё остальное, но не менее необходимое. Самое главное – тепло одеться. У тебя есть куда сложить вещи? Сумка, рюкзак?

– Не-а.

– Ладно, я поищу у себя в гардеробе. Там должны лежать мои старые рюкзаки с института.

Залезши в гардероб, Вех порылся в нём и со дна вытащил два серых средних по размеру рюкзачка. Оставалось набить их предметами. Обязанности были распределены следующим образом: парень отвечал за продовольствие – еду, воду и так далее, а девушка поручилась, что возьмёт зажигалки, кое-какие медикаменты, дополнительную одежду и плед. Разделились. Вех ушёл за питанием, Рокси пошла в аптеку за лекарствами. Заодно протестировали запасной выход и остались невидимыми для шпионов. Вернулись через час. Вех раздобыл две полуторалитровые бутылки воды, нехотя взял четыре банки газированного сока и помимо этого нашёл несколько упаковок с печеньем и крекерами, а ещё совершил визит в столовую, но ушёл из неё лишь с тремя красными яблочками. Еды было достаточно. «При разумном потреблении хватит на двое или трое суток», – пришёл к выводу парень. Рокси же принесла две зажигалки и, на всякий случай, – редкий коробок спичек, достать который было нелегко (никто спичками не пользовался). Далее шли обезболивающие препараты, бинты и бутылочка обеззараживающего средства, а после них в рюкзак полетели две большие футболки, два тёплых свитера и две пары шерстяных носков. На это всё взгромоздился завёрнутый в трубочку пушистый плед. Пара была укомплектована и готова, рюкзаки – наполнены и застёгнуты.

– Управились, – наслаждался проделанной работой Вех, восстанавливая дыхание. – Ждём вечера.

На часах было шестнадцать тридцать.

– Сходить бы к маме с папой… – грезила Рокси, валяясь в кресле.

– Нельзя. Не дадут спокойно уйти. Оставим их в неведении.

– Ни сном ни духом? Я же не могу для них взять и испариться! Это неправильно. Для них и без того было горем слышать о моей истории с Донованом. Они не заслужили подобного отношения к себе.

– Я не говорил, что ты не можешь дать им о себе знать другим образом. Вот компьютер, оставь на нём записку. Они же придут сюда рано или поздно. Дверь в квартиру я специально оставлю открытой.

– Не доверяю компьютерам. Вдруг данные слетят, а мне нужна стопроцентная уверенность, что моё послание до них дойдёт. Есть бумага? Ручка, карандаш?

Вех принёс ей лист бумаги и чёрную ручку:

– Пиши.

Рокси начеркала:

«Дорогие мама с папой, мы с Вехом вынуждены покинуть город: возникли определённые неприятности, вследствие которых предпочтительнее всего уехать. Не переживайте, неприятности эти несерьёзны. Я по-прежнему люблю вас. Уверена: Вех позаботится обо мне. По меньшей мере, он поклялся в этом. Мы построим новую жизнь вдали от родного дома, и я стану мамой. Прошу, не ищите меня и не горюйте. Всё со мной хорошо. На случай, если вы пожелаете написать и отправить мне письмо, опишу наш маршрут: от Южного вокзала по Г-29 480 километров и 12 километров за границу. Ориентируйтесь примерно туда. Надеюсь, ваше письмо дойдёт. Я не прощаюсь навсегда. Гарантирую, что мы ещё встретимся, и вы увидите и меня, и Веха, и будущего вашего внука. Всецело ваша – Рокси. 28 ноября».

Письмо было оставлено на клавиатуре.

VI.

На нём была футболка, кофта, пуховик и дурацкая узорчатая шапка с помпоном на голове; на ней – водолазка, свитер, ярко-красная парка и такая же ярко-красная шапка. Помимо этого Вех вспомнил о наличии у него в гардеробе пары старых сапог пятилетней давности, зачем-то перевезённых из маминой квартиры во время переезда, и переобулся. Рокси же и так имела добротные зимние ботинки. Они одновременно вскинули на плечи рюкзаки, напоследок осмотрелись в квартире и приготовились выдвигаться.

– Ничего не оставили? – поинтересовалась Ро.

– Пожалуй, оставили одни воспоминания об этом месте, – изрёк по-умному Вех, – но их с собой мы не возьмём: насолили они нам, навредили. Отсюда стартовала наша общая с тобой заваруха, здесь же она и завершится, здесь же и упокоится.

– Пусть будет так, как ты сказал. Я люблю тебя, невзирая на всё.

– И я тебя. Прости меня. Идём?

Они вошли в лифт каждый со своими мыслями. Рокси связывала этот дом со спасением, с обретением надежды, и решительно не думала о демоне, вырвавшемся из Веха сегодняшним днём. Она всё понимала на уровне, схожем с телепатией, и полностью освободилась от обиды. Вместе с тем её пленила городская жизнь, эта многомиллионная суета, в конце концов деятельность в партии «Нарост», и, каких бы гадостей Вех про данную городскую атрибутику ни рассказывал, она не всегда воспринимала их так, как стоило воспринимать, ибо была молодой и не знала другой жизни. Вех другой жизни тоже не знал, хотя и имел минимальное представление о ней, но его ситуация отличалась от ситуации Рокси: она была экстренной и потому требовала незамедлительного, можно даже сказать – безраздумного действия. Ввиду этого Вех мало задумывался о городской жизни и о том, что он на долгий срок её покидает. Самым важным стремлением для него было стремление спастись, а уж потом, после спасения, находясь в безопасной обстановке, будет время, он считал, и поразмыслить над всем, выделив на это энергию своего мозга. Сейчас же энергию следовало беречь. Поэтому ни Центры Послесмертия, ни библиотеки, ни кинотеатры, ни Центральные Городские Парки, ни рельсобусы, ни флайтеры, ни министерства, ни партии его не волновали.

Следует упомянуть брошенные в сердцах слова Барна Вигеля о забаррикадированности, изоляции и охранении столицы силами Надзора. Хотя директор и был на тот момент в крайней степени разгорячён, но он всё же не врал, извергая из себя это утверждение, как можно было по ошибке для себя решить. Во-первых, строительные работы у Центра Послесмертия, запечатлённые Вехом в понедельник тринадцатого ноября, за день до кончины Эллы, и связанные с удалением старого забора, не прошли бесследно: с недавних пор на месте красивого решётчатого ограждения возле Центра расположилась высокая толстая сплошная бетонная стена, и главное научное учреждение страны стало походить на Орган Реабилитации или, в крайнем случае, на стратегический сверхсекретный объект (в принципе, такое назначение Центр Послесмертия в действительности и имел). Проходившим мимо гражданам оставалось только догадываться, что же происходит за этой громадной стеной. Во-вторых, многие улицы, особенно центральные, были перекрыты подручными материалами, а между этими заграждениями находились на скорую руку сооружённые пропускные пункты Надзора, внутри которых бравые надзорщики, вооружённые автоматами, и отдыхали, и разворачивали желающих пройти на другую улицу, правда, не всех. По уважительной причине (к примеру, по работе) проход всё же разрешался, а за причиной «погулять» или «сходить в столовую», увы, следовал строгий отказ. И особую боль чувствовали те, кто проживали и работали в центре, ибо приходилось им по сто раз на дню поднимать руки, дабы быть осмотренными на предмет наличия всякого рода опасных предметов. В-третьих, с девяти часов вечера любая (за исключением крайней необходимости) попытка проникнуть через пункт Надзора пресекалась и оборачивалась неуспехом. Благодаря этому заплутавшие в потёмках жители зачастую теряли доступ к своему жилью до самого утра, постольку-поскольку их банально отказывались пропускать, и были вынуждены спать прислонившись лицом к баррикаде, облучаемые светом ярких фонарей, если, конечно, не уговорили надзорщиков (что происходило редко) либо не оплатили свой проход какой-нибудь безделушкой по типу сигаретки. Короче говоря, город превратился в настоящий концентрационный лагерь с жёстким распорядком дня.

С первым пропускным пунктом Вех и Рокси столкнулись вдали от дома, успешно осуществив поездку на рельсобусе до станции флайтера «Победная». У спуска на станцию притаились два надзорщика, которые остановили пару и приказали представиться. Веху очень повезло с тем, что глава Надзора Генри Шефферд не стал проявлять настойчивости в его поимке и дальше слежки, проводимой штабом Перспективного района, не зашёл. Иными словами, никто из всего городского Надзора, за исключением мелкого отряда шпионов, не имел представления о том, что Веха стоило бы задержать, развернуть и отдать в лапы Барна Вигеля. Это не могло не играть парню на руку. Задав Веху и Рокси несколько вопросов касаемо того, куда они держат путь (пара соврала, что отправляется недалеко в гости с ночёвкой), надзорщики пустили их на станцию, предварительно предупредив об опасности не успеть попасть в гости до девяти вечера.

По южному направлению они добрались до станции «Вокзал», вышли на улицу и оказались посередине перекрёстка, с четырёх сторон перекрытого Надзором. А время на тот момент перевалило за девять часов, следовательно, все проходы отныне были закрыты. В медленном темпе идя по одной из сторон улицы, которая вела к Южному вокзалу, парень с девушкой размышляли над тем, что им делать.

– Это ты не просчитал, сколько нам досюда ехать! – негодовала Рокси.

– Я и не подозревал, что город с головы до ног обвалили заграждениями.

– А стоило бы подозревать!

– Ты же у нас – партийный организатор. Вот иди и организуй нам проход.

– Не буду я ничего организовывать. Ты представляешь, как глупо это будет выглядеть?

– Представляю. Я пошутил. Мы найдём другой способ пробраться через них.

– Смотри наверх!

– Что?..

Из настежь открытого окна второго этажа высокого жилого дома, тянувшегося наверх и прорезавшего собой небо, высунулась лысенькая детская головка, и Рокси её заметила.

– Ребёнок… Вех, он норовит выпрыгнуть! Окно открыто! Боже!

Сердце Веха забилось с неистовой частотой. Он увидел крохотные ручки, выглядывавшие из рукавов голубой пижамки, и уловил заглушаемый уличным шумом детский голосок, протяжно мямливший самые простые звуки. Малыш взобрался на подоконник, и с минуты на минуту он мог достичь точки невозврата и полететь вниз. Необходимо было действовать и действовать как можно скорее, иначе могло произойти непоправимое…

– В-встань под окном и на всякий случай готовься его ловить! – возбуждённо пробубнил Вех, а сам оббежал здание, тем самым зайдя в переулок, и поторопился искать вход.

Подъезд был неподалёку. Дальнейшая часть истории сохранилась в памяти Веха в виде некоего комикса, на страницах которого разместились картинки высокой резкости с мгновенными переходами от одного действия к другому. Вошёл в подъезд. Ступеньки. Второй этаж. Нужная квартира. Дверь оказалась открытой. Вбежал внутрь. Пустые комнаты. Взрослых нет. Свет горит в самой дальней комнате. Шагнул туда. Заметил малыша, вскарабкавшегося на подоконник и ползавшего в пяти сантиметрах от окна. Схватил хрупкое тельце. Убрал его от окна. Держит на руках.

– Заходи через первый подъезд, – крикнул он Рокси в окно, – будем решать.

Девушка прибежала молниеносно. Ребёнок, испугавшийся незваных гостей и в особенности – дядю с бешеными глазами, прислонившего его к себе, заревел, но негромко, так что Вех и Рокси могли спокойно разговаривать.

– Дай его мне, дай его мне! – требовала девушка, протягивая руки к маленькому румяному личику, однако Вех не отдавал малыша.

– Со своим ещё успеешь навозиться, будет время.

– Что нам с ним делать? – Она находилась в замешательстве. Её переполняла жалость к этому существу, по какой-то вопиющей несправедливости оставшемуся в одиночестве. – Мы не имеем права оставить его здесь и уйти!