Пьесы для провинциального театра

– Вот и замечательно. Милости прошу в залу!

В комнате за большим столом ужинали человек семнадцать, наверное.

– Познакомьтесь, Василий Васильевич, это моя семья: жена, сыновья, невестки, дочери, зять, внуки и внучки. Что ж, встречайте гостя, угощайте чаем!

Василия посадили по центру, налили чай и поставили поближе тарелку с пирожками: капустными и яблочными.

Он стеснялся сначала, но никто его ни о чём не спрашивал, пили чай по-доброму, по-семейному. Когда волнение улеглось, Василий увидел напротив себя девочку в форменном платье из тёмно-синей шерсти. Они встретились глазами и улыбнулись друг другу.

– Паничка, собери гостю пирогов в дорогу, он передаст угощение батюшке и матушке, – попросил Павел Алексеевич.

Теперь Вася знал имя девочки: Паничка!

Когда он распрощался и ушёл, Павел Алексеевич сказал с улыбкой:

– Паничка, вот тебе и жених нашёлся! Хороший этот парень, Василий.

Павел Алексеевич Просянкин отнёсся к предупреждению очень серьёзно.

Понятно, что Василий Васильевич – очень молодой и беспокойный, но сразу видно, что честный паренёк, переживает за чужих людей, не принимает душой решения своих начальников. Значит, правдивый человек – комсомолец Вася Пильганов!

– Что ж, коли так, будем готовиться, – сказал вслух Павел Алексеевич. – Кроме денег, всё остальное не имеет смысла брать с собой.

Затем он подозвал к себе Прасковью.

– Если так сложится, что всех нас увезут, а детей, кому нет четырнадцати, оставят в Петровске, то ты, Паничка, будешь за старшую. Смотри: в эту картину я прячу деньги. На первых порах тебе хватит. А пока живи с родителями здесь, сколь возможно будет.

– Я запомнила, деда. А если меня прогонят из этого дома?

– Ты деньги сразу забери, иди на Белинского к Елене и Ване. Они фамилию с Просянкиных переменили на Мазановых. Дом оформлен на Ваню, не будут же мальчонку десятилетнего раскулачивать? Ты всё поняла, Паничка?

– Да. Как же твой подарок, деда? Здесь останется?

– Паня, ты Паня, – Павел Алексеевич погладил внучку по голове. – Ладно, что-нибудь придумаем со швейной машинкой. Не пропадать же ей?!!

– Василий Никифорович! – обратился он к отцу Прасковьи. – Свези «Зингер» к своей сестре Марии, а Паничка потом заберёт.

– Я поеду с тобой, папа! – сказала Прасковья.

Василий запряг лошадь, погрузил машинку в сани, и они с дочкой оправились за реку Медведицу.

Глава шестая

Последняя ночь

Мария встретила настороженно: с каким известием приехал брат?

– Зингера я привёз, Мария. Пусть у тебя постоит пока. Панина машинка.

– Ой, Вася, прошу тебя, не надо! Ежели комиссия нагрянет, да увидит и родителей здесь, и машинку эту, то сразу и раскулачивать вновь примется. Боюсь я! Дорогую машинку – нет, в дом не возьму. Не сердись на меня.

– Мария, а в подпол если поставить?

– Они везде рыщут, деспоты эти. Подумай о моих детках, Вася.

– Ладно. В огороде хоть позволишь закопать?

Василий ломом пробил мёрзлую землю, вырыл несколько ямок, в них и схоронил разобранный на части Паничкин подарок, а сверху присыпал снегом.

– Запомни хорошенько это место, Паня. Здесь кормилица будет тебя ждать. По весне заберёшь её.

– Папа, почему ты назвал машинку кормилицей?

– Человека кормит ремесло, доченька.

Они зашли в дом попрощаться. Cтаршие Мазановы разволновались, увидев сына.

– Отец, мама, простите меня за всё! Бог видит, нет моей вины в том. Не знаю, свидимся ли ещё?

Слеза покатилась по щеке Никифора Карповича. Он обнял сына.

– Васятка, береги себя, родной! – Анна Федосьевна перекрестила Василия и протянула ему освящённый пояс «Живый в помощи Вышняго».

– Да не приидет к тебе зло, и рана не приблизится телеси твоему. Сохранити тя во всех путех твоих, – прошептал молитву отец и перекрестил сына три раза.

– Закрепи пояс на теле, сынок.

– Хорошо, мама!

– Ты Параскеву-то не оставишь разве? Пусть она с нами будет, – предложил Никифор Карпович.

– Деданька, я маму никогда не брошу, – ответила за отца Прасковья.

Обратно ехали долго. Мороз ослабел, повалил снег. Белые хлопья заметали следы полозьев, дорога стала похожей на непаханое белое поле.

Вернулись за полночь. Кругом горел свет: в доме купцов Просянкиных никто не спал.

Его обитатели вели беседы, как будто ничего плохого или мрачного не ожидалось и не происходило с ними. Они проживали последний вечер в собственном доме, наслаждаясь каждой минутой счастливой жизни, которая стремительно уходила, рушилась, ускользала от них, рассеивалась, словно дым.

Евдокия играла на фортепиано Ноктюрн Шопена до-диез минор. Мелодия была красивой и очень грустной.

Прасковья обняла мать.

– Мамочка, мы же не расстанемся с тобой? Мы всегда-всегда будем вместе, да?

Слёзы покатились из глаз Евдокии.

Перед рассветом и старые, и молодые Просянкины покинули дом.