Книга скорпиона

Хлойи начала втирать ароматное масло в кожу. Сегодня она шла под охраной двух рабов в порт встречать Востекла, возвращавшегося из эгиптской Александрии. А муж, вернувшийся из путешествия, как правило, хочет одного, и поэтому сегодня она должна выглядеть как следует. Хлойи улыбнулась. У Востекла была страсть к коллекционированию всяких диковин, которые он привозил из разных стран, и она представила, что на этот раз привезёт муж. Наверное, что-нибудь особенное.

Она была права.

– Востекл, поосторожней!

Хлойи со смехом попыталась высвободиться из объятий мужа.

– А что, мы ждём прибавления? – хитро прищурился Востекл и похлопал её по низу живота.

Хлойи ответила парочкой бессмертных портовых афоризмов, подслушанных ею за время ожидания корабля, а Востекл легко рассмеялся.

– Как прошло путешествие? – спросила порозовевшая от солнечных лучей Хлойи.

– Хвала богам, замечательно, – с таинственным видом сообщил Востекл. – В Эгипте живут интереснейшие люди. Когда мы продали товар, то поднялись по их великой мутной реке. Там я познакомился с одним романцем, – торговец расхохотался. – Он меня поразил больше, чем их маяк[69 - Имеется в виду Фаросский маяк в Александрии.], рукотворные горы[70 - Гробницы египетских фараонов – пирамиды.] и поющий колосс[71 - Мемнон – колоссальная каменная фигура, воздвигнутая недалеко от египетского города Фивы. На рассвете из-за нагрева издавала звук, считавшийся приветствием Мемнона своей матери – богине утренней зари.]. Он видит судьбы людей.

Заметив недоверие, скользнувшее по лицу жены, добавил:

– Это правда. Он рассказывал такие вещи, которые никто, кроме меня не знает.

Востекл блеснул выразительными чёрными глазами:

– В том числе и про тебя.

У Хлойи появилось недоброе предчувствие, а Востекл продолжал:

– Он служил в охране караванов в каком-то захолустье Верхнего Эгипта, а теперь едет в Иеросолиму. Он очень спешил, но я уговорил его побыть моим гостем. Он большой философ и шутник, – Востекл улыбнулся – ровные белые зубы на фоне чёрной густой бороды, повернулся в сторону разгружавшегося на пристани корабля и крикнул:

– Э-гей, романец! Бросай спать и выходи! Добро пожаловать в Аид[72 - Аид – подземное царство мёртвых.]!

По сходням спустился заспанный мужчина, закутанный в длинный потёртый плащ.

– Грязный гречишко[73 - Graeculi (лат. презрительное.), гречишки.], ты как всегда несносен, – добродушно, с притворным гневом рявкнул он.

– Хлойи, представляю тебе… – начал Востекл, а она не отрываясь смотрела на, как ей казалось, уже забытое лицо, спутанные чёрные волосы и наигранно удивлённый взгляд. Взгляд Маркуса Кровника.

Дом лекарей

«…скорпионы… не знают, что такое жизнь… малы и слабы, но вечны, ибо верят в Великое Чудо. Они пугаются солнца и уходят в тень, и в тени ожидают покоя. Для них безрадостен выбор между пеплом и огнём. Они есть третье, и всегда им были…

Не знают ни радости, ни горя [потому что] обиталище для слов этих [в них] пусто…

И губы их молчат, и будут молчать, пока не увидят глаза их Чудо. И родится звук, и будет звон слова…»

– Менглу, зачем я здесь?

– Ты должен ответить сам.

– Но я не могу.

– Значит, твоя жизнь ответит за тебя.

Арьйи

Она лежала на пахнущем свежестью ложе и наблюдала за тем, как Кровник умывается. Ей было интересно всё, что он делает. Рядом с ним она чувствовала себя спокойно и умиротворённо. Всё началось с их первой встречи в Иеросолиме. Маркусу посоветовали пойти к ней, как к одной из самых качественных проституток города. Подражая эллинским вкусам её научили петь, танцевать, вести приятные беседы. Родители её были довольно богаты, но рано умерли. Родственники растащили наследство, а девочку пристроили в «дом любви». Здесь они и встретились с Маркусом. Кровника удивило то, что она не была похожа на обычных холёных гетер[74 - Здесь – проститутки.] с их наигранно пошлыми жестами и мимикой. Занимаясь с ней любовью, он почувствовал искреннюю отдачу, удивившую даже саму Арьйи. Они впервые тогда ощутили нечто вроде чувства единения.

Бурная ночь, сытая усталость утра. Он уходил, возвращался. У неё были другие мужчины. Наконец, он понял, что боится потерять её. Женщина победила. Он выкупил её и взял себе в дом.

Милые, глупые боги, это был странный союз. Она умела только любить: и тело, и душа её были идеально приспособлены для этой игры, а он…он умел всего понемногу, и был рад возможности, как ему казалось, бесплатно согреться её теплом.

Они вместе поехали в Эгипт, и для Арьйи это были самые счастливые годы в её жизни. Маркус служил в одном из самых дальних гарнизонов, что охранял караванный путь от Арабийского моря до городов Реки. Небольшая крепостица на пять сотен солдат, раз в год – песчаные ветра такие, что нельзя было выйти из дома, из всех развлечений скачки, да травля скорпионов. Но она была молода, с ней был Маркус, и призрак счастья казался вполне осязаемым и реальным. Кровник много писал на папирусе о непонятных для Арьйи вещах, иногда подолгу уезжал, но она училась принимать его таким, какой он есть: раздражённым, молчаливым, ласковым, странным, вечно ускользающим и возвращающимся к ней. Для неё он был семьёй, домом, любовником, отцом, братом. Она создавала иллюзии и сама их поглощала. Кошка, жмущаяся к каменному льву во дворе храма, говорит, что он настоящий.

Маркус испытывал к ней двойственные чувства. С одной стороны он хотел, чтобы она была рядом, с другой – навязанное чувство ответственности за чью-то жизнь тут же делало эту жизнь для Маркуса неинтересной и обременительной. Быть может он любил Арьйи, но по-своему – мгновеньями, ломтиками счастья, которые приходили и уходили, но в них концентрировалась та сила, которая удерживала их союз. Но, как писал Маркус: «Каменным листьям не страшна осень; она лишь загадочно улыбается и проходит мимо…».

Кровник закончил умываться и повернулся к лежащей девушке. Она в очередной раз залюбовалась его загорелым крепким телом, звериной грацией.

– Мы возвращаемся в Иеросолиму, – сказал он, растирая тело полотенцем. – Метатель стал префектом Йудеи[75 - Префект – одна из высших должностей в древнеримской гражданской и военной администрации.]. Он зовёт меня и тех… в пустыне. Он задумал что-то. Что-то случится, ты слышишь? Романский мир изменится. Они увидят свет и силу…

Она смотрела на него. Она улыбалась – до того он стал похож на взъерошенного мокрого кота.

– Я не кот, – улыбнулся в ответ Маркус.

Арьйи давно уже перестало удивлять его умение читать чужие мысли. Впрочем, почему чужие?..

– …выедем на двух карруках[76 - Каррука (лат.), повозка, телега.]. Солдаты загрузят их завтра, – Маркус уселся на ложе рядом с Арьйи. – Но я думаю, что сейчас нам надо заняться другим.

Он нырнул под льняную простыню. Арьйи зажмурилась от удовольствия, с каждым движением его языка погружаясь всё глубже и глубже в тенистый сумрак, где живут скупые боги счастья… Накатившая последняя волна разнеслась по всему телу, и, вынырнув из неё, девушка увидела такую же волну в глазах Маркуса. Застыв на миг на вершине, они плавно скатились к подножию, и, дотронувшись своими губами до чуть солоноватых губ Кровника, Арьйи погрузилась в вязкую, сладкую дрёму. Засыпая, последним, что она видела был Маркус, читающий какой-то папирус. Потом она заснула. Ей снились дождь, море, лес и воздух, полный чего-то неведомого и прекрасного. И всё было хорошо.

Менглу

Он вытащил нож и надрезал себе вену на запястье. Кровь закапала в небольшое углубление в камне. Жертва в обмен на ответ.

Старик закрыл глаза и погрузился в ту разновидность сна, когда видимый мир исчезает полностью, а знакомые и удобные слова показывают свою истинную суть, оплывают как фрески в гробнице. Вот уже видна белизна стен, поначалу пугающая своей пустотой, потом, однако, оживающая с быстротой пропорциональной времени вглядывания в неё. В ней скрыто начало всех вещей, и тот, кто преодолеет страх и прикоснётся к ней почувствует ткань мира, её упругие незримые нити пронизывающие всё вокруг. Сознание изменит свой ритм войдёт в этот новый мир как в храм, оставляя за порогом всё лишнее и, очистившись, взглянет на своё прошлое, как на хаос из которого родилась его звезда…

…колонны людей в доспехах, неясные сцены битв, тёмная зелень джунглей, города. Нагая, смуглая женщина с ребёнком на руках бежит к нему. Рот некрасиво искривлён в крике. Она зовёт его. Менглу видит себя со стороны. Он лежит на земле, вокруг – развалины дома: куски глиняных кирпичей, пальмовые листья, брёвна. Менглу пытается подняться, но не может – ноги придавлены обломками стены. Он кричит женщине, чтобы та убегала в лес. Крупный боевой слон слева крушит деревенские хижины. Несколько конников на скаку расстреливают бегущих людей. Вопли ядом пропитывают воздух так, что кажется им невозможно дышать. Распластанный по земле Менглу чувствует гул от тысяч ног и копыт. Женщина оглушена рёвом резни. Менглу машет рукой, показывая в какую сторону бежать, и в этот момент в неё попадают сразу несколько стрел с ярким оперением. Она, захлёбываясь в крике, падает. Из-за угла выбегают пехотинцы с факелами и начинают поджигать дома. Менглу из последних сил пытается выбраться. Что-то тяжёлое ударяет его по голове, потом ещё и ещё. Он проваливается в темноту…

Старик открыл глаза. Кровь продолжала капать. Метатель, где ты? Мне нужно поговорить с тобой. Менглу издаёт долгий горловой звук и сосредотачивается на нём. Видимый мир тускнеет, как под густым слоем пыли; из него исчезают все запахи и звуки, прекращается даже движение воздуха. Внезапно перед стариком возникает светящаяся сфера. Хранитель, зачем ты нас собираешь? Сфера колышется и мягко переливается оттенками голубого и прозрачно белого. До Менглу долетают слова:

«Я должен понять его. Он – подарок богов, а я верю в богов, приносящих радость. Он послан нам как откровение, и мы должны познать его. Сам по себе он не благо и не зло. Ветер, камни и дождь, и благо огня – всё живёт в нём. Он не может просто сгинуть как пророки и жрецы до него. Подняться над миром – это его нить, но не как жезл власти, а как благословение мира. Он откроет дорогу для избранных. Мы зашагаем по ней и птицами уйдём из этого мира. Спасёмся…»

Старик уже плохо чувствовал руки и ноги. Этот разговор дорого ему обходился. Он прижал пальцем вену, а когда кровь остановилась, обмотал рану тряпицей, пропитанной в целебной мази. Потом долго неподвижно сидел, вновь привыкая к этому миру.

Наступила ночь. Старику стало холодно и тоскливо. Большая чёрная тень подошла нему сзади и спросила почему тот плачет. Он не ответил. Тогда тень осторожно прикоснулась к нему, но тут же резко отшатнулась. «Ты не мой», – протянула она и ушла.

Менглу зло ухмыльнулся и презрительно плюнул в ночь. Ответом была тишина. Он посидел ещё немного, потом свернулся для теплоты клубком и заснул. Ему снились горы и немного любви.

Это был хороший сон.

Путь скорпиона. Перекрёсток