Книга скорпиона

Девушка внезапно умолкла, забыв слова, и тут же Маркус продолжил:

…вставшее рано, летело по небу;

по листьям потерь шли наши ноги

резвилась удача, но раненым зверем

кричал за порогом непройденный путь.

Маркус закончил и Вертумн тут же зааплодировал.

– У вас прекрасно получается вдвоём, – с хитрецой в глазах сообщил он. – Хорошо дополняете друг друга.

Маркус блеснул чёрными:

– Дополнение не означает счастья.

– Но, что такое счастье, – всплеснул руками Вертумн.

Последовал всплеск околофилософской болтовни. Вертумн был напыщенно красноречив, а глаза и речи Маркуса приобрели неприятный холодный блеск, и Хлойи была рада уйти, когда отец послал её поторопить ленивого раба-прислужника с ужином.

После сытной трапезы Вертумн с Маркусом разошлись по покоям. Хозяин дома настоял на том, чтобы гость остался. У местных был какой-то религиозный праздник, и ночные улицы для нейудеев были вдвойне опасны. Кровник попросил приготовить ему ложе во дворе под виноградным деревом. Хлойи тоже отправилась отдыхать в свою комнату. Однако, сон не шёл к девушке. Она лежала на постели, и ей казалось, что её тело было оплетено невидимыми глазу, но явственно ощутимыми нитями, подобно паутине, и хозяин этой паутины с негромкой песней медленно подтягивал её к себе. Не выдержав, девушка поднялась и, накинув на себя тонкий пеплос[48 - Пеплос (греч.), лёгкая женская одежда без рукавов, заколотая на плечах.], вышла из дома.

Её впервые поразила ночная тьма. Именно поразила. Она никогда раньше так не чувствовала ту обволакивающую, прохладно дурманящую черноту, которая поглотила небо и землю. Внезапно взгляд Хлойи упал на знакомую мужскую фигуру. Маркус сидел на ложе спиной к ней. Повинуясь странному чувству, Хлойи подошла к нему.

– Когда не спят совы, тени богов накрывают землю, и свет уходит прочь…

Голос у Маркуса был ровный, слегка хрипловатый.

– Мне не спалось, – пытаясь скрыть смущение, произнесла девушка.

– Как говорит твой отец, ночью спят лишь ленивые и часовые, – усмехнулся Кровник.

Хлойи слабо улыбнулась, потом неожиданно даже для самой себя спросила:

– Когда ты уходишь?

Маркус, не удивившись, ответил:

– Завтра.

Они замолчали.

Девушка хотела уже уходить, но словно почувствовав это, Маркус осторожно взял её за руку. Она посмотрела ему в глаза. Чёрные Маркуса улыбались. Что было потом, Хлойи помнила смутно. Она чувствовала силу, исходящую от этого непонятного чужого человека и отдалась этой силе полностью, без остатка. Закружившись в безумном вихре, боль и наслаждение сплелись в тугую сеть, и, запутавшись в ней, Хлойи поняла, что не хочет вырываться.

А потом было утро. Она проснулась, заботливо укрытая, одна, на смятом ложе. А к следующим календам[49 - Календы (лат. kalendae), первый день каждого месяца в римском календаре.] она поняла, что беременна.

Дом лекарей

Пустыня, сколько б ей не придумывали красивых имён, всегда есть мёртвое место. Песок и ветер, ветер и песок. И ничто не способно изменить это. Люди пустыни почитают её как суровую мать. Некоторые, чтобы успокоиться, верят, что она не способна забрать их жизнь. Другие, особенно это касается торговцев, откупаются от неё, бросая дары вдоль караванной дороги.

Эгиптяне пустыню боятся. Там скалит свою пасть пёсьеголовый Сэт[50 - Сет – египетский бог пустыни, чужих стран, песчаных бурь и землетрясений.], там бродят неуспокоенные души умерших. Стоит человеку слишком долго пробыть в пустыне, они обступают его, зовут по имени, говорят голосами его родственников и знакомых и заманивают его всё дальше, пока он не умрёт от жажды, голода и усталости. Иногда слышатся не только людские голоса, но и звуки барабанов, флейт. Пустынники зовут её музыкой мёртвых

Когда раскалённый воздух начинает изводить твой затуманенный мозг миражами, когда вода не утоляет жажды, а только обжигает губы и рот, вызывая тошноту, когда песок так засыхает в складках кожи, в ушах, ноздрях, на веках, что образуется корка, тогда ты понимаешь, что богу пустыни ничего не стоит оставить тебя здесь навсегда. Эта мысль проникает глубоко в тебя, и до тех пор, пока твоя нога не сойдёт с песка, ты будешь возвращаться к ней чаще, чем хотел.

Оазис Дом лекарей был из тех, что нечасто посещается путниками. Караваны проходили мимо этих мест. Вообще же Нубийская пустыня, что лежала между Рекой и Арабийским заливом[51 - Арабийский залив – современное Красное море.], была практически безлюдна. Оазисы были здесь редки, да и те были жалкими клочками жизни, разбросанными рукой неведомого сеятеля на жаркотелом боку пустыни.

– Менглу, а сколько всего песчинок?

– Столько, сколько звёзд на небе.

– А сколько людей?

– Столько, сколько звуков в молчании.

– Ни одного?

– Нет, великое множество. Молчание творит звук, звук творит музыку, из музыки вырастает бог, бог творит человека, а человек творит молчание.

Финики, грубые лепёшки и вода. Заброшенная полуземлянка, несколько ветхих досок, пара глиняных мисок и расколотый кувшин. Рисунок на стене, истёртый так, что изображения не разобрать. Несколько змей и скорпионов. Пальмы, колючки, какая-то птица в небе, далеко…

Ветер и шелест пальмовых листьев.

Маркус привёз зерно, лук, инструменты, доски, новую одежду, эгиптскую сушёную траву, которую они с Менглу тут же стали поджигать и, плотно прижав сложенные лодочкой ладони с тлеющей травой к лицу, вдыхать едкий сладковатый дым. Кровник был рад и возбуждён: начиналось что-то новое, не успевшее ещё ему надоесть. Он вступил в должность корникулярия[52 - Административно-штабная должность в римской армии и гражданской администрации.], получил приличное жалованье, да ещё сумел приворовать из солдатской казны. Здесь в Эгипте было гораздо спокойней, чем в Иеросолиме. Эгипт – Ie ge Ptahos[53 - Искаженная латынь.] – «Здесь, где обитает Птах[54 - Птах или Пта – Бог-Творец в религии древних египтян, породивший всё сущее и всех богов, находящийся, однако, за пределами своего творения, пребывающий в вечном покое.]», был покоен и мудр. Он видел так много, что уже ко всему привык. Даже к романцам.

Исповедь скорпиона

Я, пишущий эти строки, знаю тебя как никто другой. Я создал тебя. Я помню твоих родителей. Они погибли в пожаре. Ты тогда был ещё младенцем. Инсула[55 - Инсула (лат. остров), в значении «отдельно стоящая постройка», многоквартирный дом. Жильё в нём сдавалось в аренду. Жили в инсулах беднейшие слои населения.] полностью сгорела и рухнула. Отец погиб сразу – его завалило стеной и балками, а мать с тобой на руках в дыму и огне пыталась найти выход. Ей не хватило проползти совсем чуть-чуть. Люди наткнулись на неё, лежащую в узкой кишке коридора, с младенцем, прижатым к груди. Она наглоталась дыма и была уже мертва – так во всяком случае тебе потом рассказывали. Ты в это никогда не верил или не хотел верить. На огонь летит кусачая мошкара и мародёры. Говорили, что на голове её был след от удара. Хотя, быть может, она сама приложилась головой при падении.

Тебя взял на воспитание дядя по материнской линии – неуклюжий добродушный толстяк, непонятно каким образом занимавший должность помощника ланисты[56 - Ланиста – владелец гладиаторской школы.]. Твоё детство прошло возле арены. Ты помогал служителям: чистил доспехи, точил клинки, чинил чучела для отработки ударов, убирал трупы. Тогда ты познакомился со смертью. Поначалу Она приходила не к тебе, к другим. Всегда в разном обличье: густой чёрной тучи, похожей на вепря, радуги и блестящего дождя, неведомых животных, иногда просто в виде звука или мелодии. Однажды, ты увидел Её в виде стройной молодой женщины в белой полупрозрачной накидке. Тогда Она подошла к тебе и сказала, что будет приходить, пока не наступит день, когда вы уйдёте вместе. Ты не боялся. Это было игрой. Ты узнавал о Её приближении заранее, как собака чувствует хозяина, ещё не вошедшего в дом. В один из визитов Она показала удивительную картину: пред тобой, будто из ниоткуда, взвихрился рой золотых пчёл. Они радостно закружились, образовав вокруг тебя и Неё переливающийся кокон, потом, не прекращая танца, медленно поплыли вверх и растворились в небесной голубизне. Она возносилась вместе с ними выше, выше, и Её ладони, застывшие на полпути к твоим щекам просили остаться и подождать… Как ты хотел улететь вместе с Ней, оторваться от песка арены, вытянуться струной вверх и расстаться с землёй! Кажется, ты тогда даже пел что-то, силясь дотянуться до краешка Её платья, ухватиться и уже никогда не отпускать…

Тебя нашли под ареной в хранилище мёртвых. Все тогда здорово перепугались. Ты был болен, кричал что-то бессвязное, улыбался, пускал слюни и дёргался в припадке. Лекарь еле привёл тебя в чувство. Дядя сильно рассердился и велел высечь тебя. Ты смеялся, когда кнут ходил по твоей спине. Не было больше боли, не было смерти. Ты знал, что золотые пчёлы прилетят и заберут тебя. И унесут тебя к Ней. Не сейчас – позже, но ты знал, что это когда-нибудь случится.

После этого случая ты перестал видеть её, приступ больше не повторялся, всё стало как раньше, но внутри тебя поселилось необыкновенное спокойствие. Это было радостная уверенность во встрече, которая обязательно состоится. Желание увидеть Её было так велико, что ты вызвался наказать старого раба-галла и забил его до смерти, а потом смотрел как Она, явившись в виде бойких белооперенных птиц, пожирала его бледную душу. Её присутствие было настолько волнительным, что тогда ты в первый раз в жизни изверг семя.

Твоя первая была дочерью богатого поклонника гладиаторских игр (кажется, он болел за «рыбок»[57 - Мирмиллон (лат. «рыбка»), гладиатор, вооружённый коротким мечом и щитом; сражался обычно с ретиарием – «рыбаком», вооружённым сетью и трезубцем.]). Вы с дядей были у него в гостях, и пока они набивали себе брюхо, она затащила тебя в комнату для рабов-прислужников. От неё веяло чем-то румяным и весёлым, как от персика. Она оцарапала тебе плечо и испугалась вида крови, а ты был очень удивлён отсутствием крови в другом месте. Потом были две невыразительные рабыни, как говаривал твой дядя «равнодушные к всовыванию» и малолетняя дочь беззубого гладиатора. Он отдал тебе её на ночь в обмен на добавку к обеду. Ты избил её. Эта десятилетняя бестия была слишком похожа на Неё, и твоё тело отказывалось совокупляться. Когда девчонка превратилась в зарёванный окровавленный комок плоти всё пошло замечательно. Ты остался доволен.

Вечерами тебя учил владеть мечами опытный димахер[58 - Димахер – гладиатор, сражающийся двумя мечами.] по кличке Гепард. Помнишь, как он гладил лезвие гладиуса и наставлял тебя: «Это жадное животное, Маркус. Оно хочет пробовать новые тела. Ты ведь не оставишь его голодным, правда?» При этом он закатывал глаза и хохотал. Он был хорошим человеком. Больше всего на свете ценил свободу. Ради неё он побеждал десятки раз, потерял здоровье и красоту, но благодаря своему искусству убивать получил деревянный меч[59 - Деревянный меч (лат. rudis), давался гладиаторам, одержавшим множество побед в знак их почётной отставки.]. После смерти дяди, он стал для тебя самым близким человеком.

А, помнишь, Маркус, то выступление халдеев[60 - Халдеи – общее название ближневосточных магов, предсказателей и астрологов.]? Ты пошёл на него из любопытства и был поражён. Эти люди знали ответы на те вопросы, которые ты задавал себе много раз. Они увидели в тебе необычного человека, посоветовали поехать в Эгипт. Дали письма к тамошним жрецам. Ты не мог не поехать. Гепард дал немного денег и на прощание крепко поцеловал своими изуродованными копейным ударом губами. Ты, кажется, плакал. Эгипт, потом Йудея – Ie teos [61 - Некорректная с языковой точки зрения грамматическая конструкция.] – здесь, где живёт бог.

Маркус, Маркус… Почему, когда ты смотришь в воду, ты ищешь не своё отражение в ней, а небо? И где твои руки? Покажи свои руки Маркус. Они в чём-то липком и красном. Да, Маркус – это мёд пчёл смерти. Когда-нибудь они прилетят за тобой, и ты растаешь под их взглядами. Тебе останется лишь одно – зарезаться и, умирая, прошептать банальную глупость или хотя бы проклятие, чтобы видевшие это люди поверили, что до этого ты был жив.

К чему это я всё? Ах, да, Маркус – ты ведь исповедуешься…

Иди и не совершай зла. Никому. Никогда. Нигде.

И пусть прольётся на тебя хоть немного радости. Хоть немного…