Боярышниковый лес

Гленн просто улыбнулся:

– Так и есть.

– Ну, было здорово. – Я надеялась, что это прозвучало не слишком напористо, без намека на давление.

– Да, но мы же еще не расстаемся? – озабоченно уточнил Гленн.

– Ни в коем случае, – ответила я, зная, что расплываюсь в дурацкой улыбке.

В этот момент к нам подошла попрощаться Вера:

– На следующей неделе возвращается Ник, у него еще несколько дней отпуска. Я планировала устроить у себя дома небольшой междусобойчик, эдакие дружеские посиделки. Придете? Тодд с Альмой обязались. Мой адрес у вас есть, так что chez Вера в следующую пятницу, договорились? Около восьми?

– Шоу Вера? – глупо переспросила я.

Вера была милейшей женщиной – не из тех, кому нравится выставлять остальных дураками.

– Да, это такое забавное выражение. Значит… «у кого-то дома». «Сhez moi» – «у меня дома», «сhez vous» – у вас дома… Мы так раньше частенько говорили, – виновато произнесла женщина в нелепой шляпе и выцветших джинсах.

Помахав нам рукой, она поспешила на автобус. Такая смешная, маленькая, Вера обладала удивительным талантом влюблять в себя окружающих – она нисколечко не потерялась в нашей компании.

Гленн сказал, что через час приземлится самолет из Санта-Понсы, где отдыхал его брат с приятелями, и он собирается дождаться их в баре. Они подвезут его в «chez Гленн». Не хочу ли я подождать с ним, чтобы меня заодно подбросили в «chez Шэрон»?

Очень хотелось подождать, дать нашему курортному роману шанс окрепнуть в Ирландии, а не остаться там, под ясным голубым небом. Но я ни за что не допустила бы, чтобы Гленн хоть одним глазом увидел «chez Шэрон». Гленн, конечно, не из богатеев, совсем нет, но уйдет где-то месяц, чтобы навести какой-никакой лоск у нас в доме и его можно будет хотя бы на порог пустить. Это нисколечко не преувеличение. Иначе – пиши пропало.

Сад зарос одуванчиками и завален старыми железяками, которые ну никак нельзя выбрасывать. Кухонное окно заколочено досками после последнего раза, когда папаше приспичило бросаться вещами. Вряд ли стекло вставили во время моего отпуска. Краска везде облупилась. Если у меня и был хоть плохонький, да шанс остаться с Гленном, то, как только он увидит «chez Шэрон», шансы исчезнут даже призрачные.

Поэтому я сказала: «Спасибо, нет. Надо бежать. Ты звони», села на автобус и проревела всю дорогу до дома.

Мама собирала ужин. Выглядела уставшей. Как, впрочем, и всегда. Другой я ее не помнила.

– Отца сегодня не зли, – были ее первые слова.

– Снова запил? – спросила я.

– Ему тут не повезло малость. Просто следи за языком, Шэрон, и не лезь на рожон. Ты только что прекрасно отдохнула, а мы здесь что видели?

Вот как на это отвечать?

Мама в жизни не видела ничего, кроме скотского к себе отношения, опостылевшей работы, состоящей из уборки офисов с четырех до восьми утра, а потом мытья посуды в забегаловке, где весь день подают завтраки. А я только что две недели наслаждалась солнцем и сангрией – от души повеселилась и познакомилась с потрясающим парнем. Я не собиралась лезть на рожон.

Поэтому, когда в кухню вошел папаша, гневно распекавший какую-то лошадь и друзей-предателей, которые что-то не то наплели про эту самую лошадь, я нацепила на лицо улыбку.

– Хорошо же тебе, Шэрон, по заграницам таскаться, – недовольно пробурчал он.

– Знаю, пап. Мне очень повезло, – отозвалась я и заметила проступившее на лице матери облегчение.

Вообще-то, везение тут было ни при чем, просто я много работала и откладывала по двадцать евро в неделю из того, что получала в химчистке, в течение целых тридцати семи недель! Только чтобы позволить себе этот отпуск и купить несколько нарядов в поездку.

Папаша за свою жизнь не скопил ни цента. У мамы получалось откладывать, но потом все эти деньги она тратила на нас, дом и несколько приличных рубашек мужу на тот случай, если его позовут на собеседование и, может статься, даже возьмут на работу.

Младшие братья пришли выпить чая, и я подарила родным на всех одну большую коробку итальянского печенья, привезенную из отпуска. Отец окунал печенье в чай, потому что зубы у него были уже не те и он терпеть не мог что-то пережевывать.

Приведи я сюда Гленна… В эту комнату, где на стульях развешана для просушки одежда, на полу валяются газеты, раскрытые на странице с результатами забегов, а на столе нет скатерти. Я поежилась при одной только мысли.

На следующий день я, облачившись в форменную одежду, уже вышла на работу в химчистке, словно и не ездила ни в какой отпуск. Девчонки-коллеги похвалили мой загар, а клиенты не заметили ничего нового. Их интересовало только, не останется ли следа на белой кружевной блузке после того, как мы выведем с нее пятно от красного вина, или как удалить смолу с дорогой юбки, в которой кто-то на что-то сел.

А потом я подняла глаза и увидела Гленна, стоящего прямо у прилавка.

– Желтый тебе к лицу, – сказал он.

Я вдруг подумала, что, может, все у нас и сложится. Он меня не забыл. И не собирался меня бросать.

Гленн работал на своего дядю-строителя, который трудился где-то неподалеку. Сказал, что мы можем видеться хоть каждый день. Вопрос, сможем ли мы видеться каждый вечер, предстояло решить позже. Кроме Гленна, в семье было еще пятеро детей, поэтому свободного места там просто не оставалось, а к «chez Шэрон» я его и близко не подпустила бы.

И вдруг даже клиенты начали меня замечать. Говорили, что я улыбчивая и веселая. Девчонки на работе рассказывали им, что я влюбилась, и они очень радовались, слыша это. В мире жирных пятен, водяных разводов и тканей, которые мялись от одного только взгляда, мысли о любви становились приятным, пусть и сиюминутным, отвлечением.

В следующую пятницу мы отправились в гости к Вере. Она жила в очень респектабельной части города. Не думаю, что местным приходилось сталкиваться в своем районе с кем-то вроде меня с Гленном или Тодда с Альмой. Свой трехэтажный, слишком большой для нее одной дом Вера делила с рыжим котом по кличке Ротари. Конечно, Ник сможет жить с ней, если их отношения будут развиваться. Они легко сошлись, и он явно наведывался к ней каждый день, с тех пор как вернулся. Ник до слез смеялся над ее шутками и все говорил нам, какая она чудесная. А еще всегда прикрывал глаза на слове «чудесная».

Ник, как выяснилось, жил в съемной квартире в паре автобусных остановок от Веры. Почему бы ему не переехать и не жить с ней в этом просторном доме? Они бы составили друг другу компанию, а может, даже поженились.

Вера наготовила нам целую гору спагетти болоньезе, а Ник испек торт со сливками и щедро украсил его клубникой. Все прекрасно провели вечер, за исключением Альмы, которая прошептала мне, что Тодд предложил им повременить с отношениями, – это, конечно, ее расстраивало. А потом, когда Тодд объявил, что ему придется покинуть нас пораньше, Альма тут же собралась идти с ним. Мне это показалось дурной затеей: со стороны выглядело так, словно она ему навязывается. Было видно, что Тодд разозлился и бедная Альма разнервничалась, как никогда.

В конце вечера мы с Верой мыли посуду, а Гленн помогал Нику обрезать кусты шиповника и ежевики, которые почти вплотную подобрались к задней двери дома.

– Вы вдвоем так мило смотритесь вместе, – сказала я, вытирая тарелки.

– Да, Ник очень-очень хороший, – отозвалась довольная всем Вера.

– Вы не планируете съезжаться? – Веру можно было и о таком спрашивать, даром что ей почти стукнуло девяносто или вроде того.

– Нет, что ты, какое там, – неожиданно ответила женщина.

Я уже пожалела, что спросила.

– В смысле, не ради секса, – попыталась я сгладить неловкость. – А ради общения.

– Ну, с сексом и так все отлично. Вот уйдете, мы, наверное, еще раз за дело примемся, – как ни в чем не бывало сказала Вера.

Я недоумевала, что же тогда им мешает. Может, у Ника есть жена или любовница, которую он где-то прячет? А может, куча детей, настроенных против его сближения с Верой?

Все оказалось совсем иначе. Дело заключалось в том, что каждый привыкает жить по-своему и по достижении определенного возраста уже не хочет менять свой уклад. Да и если захочет – не получится. Все это было как-то связано с пространством и тем, что ты привык находить вещи там, где они лежали всегда.

– Мне было бы все равно, где лежат мои вещи, если бы я жила с парнем, в которого безумно влюблена, – возразила я.

– Да, но у тебя, наверное, не так уж много вещей, и ты не привязана к ним так, как мы к своим.

– И что это за вещи? – не понимала я.