Куприян потоптал ногами, выбрал место посуше и сел.
Васька почесал затылок и опустился рядом.
Оба молчали, глядя на темную гладь реки, и жались друг к другу, стараясь защищаться от ветра, порывами гнавшего волны вдоль берега, порой обдавая их мелкими, как пыль, холодными брызгами, сорванными с верхушек волн.
Васька скоро начал дремать, согнув спину. Куприян долго смотрел на реку пристальным и неподвижным взглядом и думал о чем-то.
Вдруг он пошевелился.
– Поп-то…
Васька очнулся.
– Чего?
– Говорю, поп-то…
– Да-а, – протянул Васька, опять начиная дремать.
Ветер рванул с особенной силой, так что сухой тростник зазвенел долгим, слабым и тоскливым звоном.
– Так, значит, поп на ярмарке? – сказал Куприян.
Васька опять поднял голову.
– Не иначе, что так… Сам видел, утром один ехал.
– На одной али на паре?
– На одной…
Васька сморщился, как бы что-то соображая, и вдруг прищелкнул пальцами.
– Ну и ловко! В самый раз… Он приподнялся и оскалил зубы.
– Идем, что ли? – спросил Куприян.
– Конечное дело… другого такого случая – жди!..
Куприян встал, поправил шапку и полез обратно на скат, хватаясь за ветви и скользя. Васька карабкался за ним.
– Черт знает, как это самому невдомек… Ловко!
Они вылезли наверх и притаились, как два голодных волка, высматривая дорогу. Сейчас же за выгоном начинались плетни и заборы, а за ними чернелись и пропадали в темноте темные кучи строений с ободранными, голыми остовами крыш.
Ветлы и березы уныло раскачивали над ними голыми верхушками с долгим, непрестанным шумом. Тишина была мертвая, только где-то по ту сторону села однообразно позвякивал колокольчик да далеко-далеко слабо тявкала собака.
Куприян и Васька двинулись обратно через выгон, зорко осматриваясь по сторонам. Прошли мимо огородов, мимо изб с черными слепыми окнами и вышли на площадь, посреди которой слабо белела в темноте церковная ограда.
– А может, поп вернулся? – заметил вполголоса Васька.
– Нет… должно, нет, – возразил так же тихо Куприян, – в окнах светится… должно, к ночи ждут.
Поповский дом, белый, с железной крышей, стоял рядом с большим лавочным амбаром. В одном окне его слабо светил огонь и видны были ситцевые занавески на окне и два горшка с цветами.
Куприян и Васька подошли к воротам.
– Собаки есть? – спросил Куприян.
– Должна быть, коли за попом не убегла…
– Ты стукни…
Васька слабо постучал в забор.
Со двора никто не отозвался.
– Должно, нет, – заметил Васька и поднялся на лавочку возле ворот. – Не видать.
– Лезь, – шепотом сказал Куприян.
Васька ловко и бесшумно поднялся над забором, посидел наверху, чутко прислушиваясь, и легко спрыгнул вниз. Щеколда тихо звякнула, и калитка отворилась.
Куприян вошел во двор.
Двор был большой, поросший травой и чистый.
Они тихо, крадучись, прошли мимо дома к конюшне. Васька попробовал рукой.
– На замке! – сообщил он.
Куприян в свою очередь пощупал замок, достал из кармана маленький ломик, заложил в петлю и нажал. Замок не поддался. Куприян нажал сильнее, что-то затрещало, и запор со звоном обрушился вниз.
– Эх, черт!.. – пробормотал Куприян.
Васька вздрогнул и оглянулся. Оба замерли, повернувшись к дому. Там было по-прежнему темно и тихо; в крайнем окне слабо брезжил свет.
– Дома один старый поп… батька молодого, заштатный… Он, чай, и глухой уже, – совсем старый! – прошептал Васька.
Куприян отворил дверь. Изнутри пахнуло теплым навозом и послышалось ласковое пофыркивание лошади, не видной в темноте.
Васька остался у дверей.
Все было тихо. Ветер слабо и глухо шумел у церкви в верхушках лип. В окне у попа мерцал огонек. В конюшне осторожно позвякивала уздечка, и лошадь, почуяв незнакомого, пугливо фыркала и перебирала ногами по мягкому навозу. Куприян точно утонул в темноте.
Васька смотрел, смотрел, глаза у него расширились и заслезились от напряжения.
– Скоро? – шепнул он в темноту.