Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена

– Ты давай, ешь-пей, сил набирайся для похода и рассказа своего. Мы все тебя уже заждались!

– Ой, да ладно, меня они ждут! Я готов. Пирожок – это мне на дорогу, и еще яблоко для меня прибереги там.

– Ладно, – протянула Я'эль, поднимаясь с места. За ней последовали остальные. – Оставшиеся булки я отнесу в номер. Вечером чай выпьем с ними. А вы все – на выход!

Филипп, Аарон и Саад охотно потянулись к выходу. Когда же они вышли наружу, то решили медленным шагом направиться на север в сторону горного склона. «Я'эль догонит», – дружно решили они, за что через четыре минуты вынуждены были выслушивать заслуженное порицание на тему неуместной независимости в то время, когда другие заботятся об их сытном вечернем времяпровождении. Еще с пару минут они продолжали обмениваться дружественными колкостями и подшучивать друг над другом, однако Саад заметно сбавил темп и сделался задумчивым.

«К рассказу готовится», – уверенно подумал Филипп и стал ждать начала.

– Слушай, – обратился идущий в хвосте Саад к следовавшей перед ним Я'эль, – а Посвященные могут перемещаться во времени?

Я'эль, уже успевшая отключиться от своего рассказа, растерянно начала пытаться найти те моменты в нем, которые могли спровоцировать этот вопрос. Не найдя ничего такого, она все же попыталась додумать этот упущенный аспект ее фантазии.

– Нуу-у… – затянула она, продолжая восхождение на склон горы, – не думаю. Это просто люди, самые обычные люди во всех отношениях, просто обладающие такой вот способностью… Я не понимаю сути вопроса. С чего ты это предположил?

– Просто так спросил, не удивляйся, – усмехнулся Саад. – И не силься найти объяснение. Мне просто нужно было как-то начать свой рассказ, вот ты и помогла. То есть это самые простые люди, у которых есть одна уникальная способность, собственно и делающая их уникальными.

– Я бы сказал, это просто самые обычные люди, – добавил к рассуждению Филипп, прекрасно слышавший диалог и захотевший укрепить неуверенное вступление Саада. – У каждого человека есть одно – как минимум – свойство, делающее его уникальным и драгоценным. Одно свойство, одна способность, одно умение. Разовьешь его – станешь счастливым, потому что именно через это умение ты сможешь показать чудеса жизни. Так, все-все, продолжай…

– Да, Филипп, скорее всего так и есть, – согласился Саад. – Самые обычные люди становятся самыми необычными, если они к себе внимательно присмотрятся. Жил-был самый обычный человек, который стал одним из самых уникальных воинов своего времени. Он давно уже забыл значение слова «поражение», потому что в последний раз он проигрывал сопернику еще на стадии обучения. Очень скоро он добился разрешения участвовать в первой боевой операции на стороне сопротивления, а уже через месяц совершил героический поступок, изменивший ход войны.

В ту ночь под покровом темноты он с двумя боевыми товарищами вышли из леса, в котором скрывались, тайком добрались до ближайшего к ним поселения, вычислили дом, в котором обосновалось командование противника и захватили в плен вражеского капитана с помощником, которых доставили в лес на допрос. До этого им еще пришлось уничтожить шестнадцать караульных, чтобы пленные не смогли дать сигнал тревоги. Они практически очистили деревню от захватчиков, потому что после допроса, во время которого пленные, испугавшись грозивших им пыток, сразу выложили расположение своих сил, и штурмовому отряду, смело отправившемуся в деревню на зачистку, досталось всего пять полусонных рядовых.

Но на этом геройство нашего героя не закончилось… – Саад сделал паузу. – Тавтология какая-то получилась: геройство героя.

– Не страшно, мы поняли. Продолжай, – попросили его спутники.

– Ладно. На этом геройство нашего героя не закончилось. Ранним утром, договорившись с жителями деревни, было решено устроить засаду на случай, если туда прибудут с проверкой. Так оно и вышло. Противник заподозрил что-то неладное и выслал небольшой отряд, чтобы выяснить, были ли у них проблемы со связью или что-то посерьезнее. Словно по какому-то сигналу им навстречу тайно вышел один из жителей деревни вместе со своей женой. К счастью для деревни, их отсутствие обнаружили вскоре после того, как они покинули свой дом. Беглецов вернули и моментально припомнили им все имевшие место в прошлом проявления ненадежности, сомнительности поведения, лояльности по отношению к образу врага, которая время от времени озвучивалась в стане сопротивления и, в конце концов, решили покончить с ними. Однако наш герой – пусть его будут звать Батал – вызвался сделать это с еще большей пользой для сил сопротивления.

«Отдайте их мне. Я выполню приговор сам, да так, что пленные выдадут нам еще много чего», – ни на йоту не сомневался он в своих возможностях.

«Ты помнишь все то, что я обещал с тобой сделать, если бы ты не рассказал нам то, что нам хотелось узнать?» – спросил он у пленного офицера. Крепко связанный и практически обездвиженный пленник испуганно прижался, насколько только это было возможным, к своему помощнику, когда Батал встал в дверном проеме, заслонив собой тусклый солнечный свет.

«Помню, да-да, конечно помню», – залепетал пленник, пересиливая боль в затекших и опухших конечностях.

«Я хочу, чтобы ты запомнил это на всю жизнь, а еще я хочу, чтобы ты рассказал нам все то, что нам не хотелось узнать, но что нам все же стоило знать о вас, грязных ублюдках. Сейчас ты своими глазами увидишь все то, что могло случиться с тобой.»

Его подняли на ноги, освободили от веревок, наградили парой звонких пощечин, вытолкнули наружу и повели вглубь леса. Ноги и руки ужасно болели, но он предпочел терпеть и не обнажать свои мучения. Завидя неподалеку с полсотни солдат, собравшихся в круг, он на какое-то время забыл о боли, но кровь застыла в его жилах сразу же, как его сознание подтвердило, что все, что он увидел, не являлось иллюзией. Ему приказали сесть на неведомо откуда принесенное позолоченное кресло, обитое красным бархатом, перед которым на коленях стояли двое обнаженных беглецов из деревни. Сидеть, да еще в таком кресле, перед этими людьми ему показалось невыносимым, циничным и унизительным действием, но он побоялся возразить мучителям. Кресло своей спинкой вплотную касалось круга, образованного опьяненными чувством наслаждения от близившейся расправы солдатами, которые с издевкой выкрикивали: «Давай-давай, развались на своем троне! Расслабься! Закинь ногу на ногу! Чувствуй себя как в своем штабе».

Он делал все, что ему говорили, продолжая с чувством невыносимого стыда смотреть в глаза таких же испуганных мужчины и женщины и пытаясь понять, встречались ли они когда-либо в прошлом. Вскоре в середину круга вышел Батал. Все, как по приказу, замолчали.

«Он знает, для чего он здесь, но не догадывается для чего здесь этот трон. Он также знает, для чего их подразделения находятся здесь, на наших землях, и знает их планы. Чего-то он, скорее всего, и не знает, но мы поможем его мозгу заработать так эффективно, чтобы он просчитал все варианты, которые эти ублюдки готовят для нас, и честно выложил бы нам правду, когда это все закончится.

Теперь два слова об этих двоих. Они не воины, не стреляют, не убивают, ничего из себя не представляют. Они просто-напросто предатели, которые решили, что искать покровительство у захватчиков надежнее, чем сопротивляться их бесчинствам. Они ничего из себя не представляют, и тем не менее они получат наказание поистине королевских масштабов. Сейчас ты – Король сложившейся ситуации. Аве тебе! Ты сам выберешь им то наказание, которого, на твой царственный взгляд, они достойны. Итак, помни: они – предатели. Всего лишь двое предателей, не поверивших в идеалы того общества, в котором они жили всю жизнь, которое дало им все, что у них было, которое взрастило их, воспитало, грело, кормило. И что же, ваше величество, мы прикажем с ними сделать?»

Теплый летний воздух не только не холодил нагие тела обреченных, но и приятно обвевал их, но они более не могли почувствовать ни одно из доступных человеку наслаждений и лишь продолжали обреченно смотреть в глаза несчастного капитана. Его же сковывал исходивший из его сердца парализующий, леденящий страх. Слова так бы и не вырвались из его груди, если бы не Батал, который вынул из замаскированных на штанине ножен огромных размеров тесак и, сдвинув брови, сделал три шага в его сторону. «Приказывай!», приказал он.

«Отруби им головы», тихо промолвил офицер, бессильно опустив глаза. В воздухе повисла тишина. Выдержав паузу, пленник сделал усилие и поднял глаза. Его взору предстала широченная улыбка Батала. Доброй она показалась бы в мирное время – у домашнего очага, в шумном трактире, на рекламном плакате, но сейчас, увидев ее, страх еще крепче сдавил горло короля поневоле, и он вздрогнул. Словно с нетерпением ожидая этого момента его слабости, все присутствующие в один момент громогласно засмеялись, хлопая в ладоши, тыча в капитана пальцами и улюлюкая, а громче всех смеялся Батал. Вскоре он поднял руку, призвав всех к тишине, которая повисла в воздухе так же резко, как и была нарушена. Развевая в воздухе последние отголоски их истеричного смеха, низкий бас Батала произнес приговор.

«Командир, мне казалось, что ты знаешь для чего тебя сюда привели. Вспомни то, что мы обещали с тобой сделать. Ты сам должен на своей коже почувствовать то, чего ты избежал своим признанием, но чего никогда не избежишь, если будешь хоть в чем-то противодействовать нам.»

Саад сделал паузу и оглядел притихших, давно уже остановившихся на полпути к вершине горы спутников.

– Давайте продолжим путь. Я хочу увидеть, как солнце будет опускаться за этот чудный горизонт. Хочу успеть дойти до вершины и не проголодаться раньше срока. Там уже и отдохнем.

Я'эль повела колонну за собой, а Аарон с Филиппом последовали за ней. Саад замыкал строй, продолжая рассказывать свою историю. Рассказчика не было видно, но его голос уже начал было рисовать в сознании аудитории безумные картины предстоящих пыток, когда Саад вдруг перестал пересказывать леденящие души слова Батала.

– Но что именно обещали сделать с пленником солдаты и что он сейчас, как бы неверно и цинично это не звучало, приказывал палачам делать с несчастной парой я вам не расскажу. Не расскажу, потому что все эти пытки лишь беспощадно и жестоко калечили жертвы, но не лишали их жизни, и все, кто слышал эту историю в деталях, просили только сказать, что их мучения в конце концов были прекращены. Скажу лишь одно: то, как именно это было совершено, заставило содрогнуться самих пытавших.

Молва о кровожадности Батала мгновенно разнеслась по селениям. Имя его вгоняло страх в сердца его врагов. После того, как несчастного капитана перенесли обратно в темницу и оставили там лежать несвязанным, он целых два дня не мог не только рассказать об увиденном, но и даже прийти в себя. Видя его, плененный помощник пытался понять, что произошло. Пытали ли его? Били? Начиняли наркотиками? На его теле не было ни царапины, но выглядел он так, словно из него вытянули все силы, волю и саму душу, и мало чем отличался от лежавших рядом мешков с картошкой. К вечеру он провалился в сон, во время которого то и дело вскрикивал и выговаривал обрывки фраз как на своем родном языке, так и на языке того народа, на землю которого он совсем недавно ступил вместе со своим полком и в которой сейчас буквально находился. Лишь когда свет занимающегося утра начал достигать какого-то шаткого компромисса с тьмой подземелья и в ней стали проступать очертания дверного проема, капитан сказал единственную цельную фразу, не лишенную смысла: «Если ты увидишь, что тебе не получится сбежать, сразу убей себя». Перед глазами у него все так же стоял Батал и, тыча в него окровавленным тесаком, повторял свою мантру: «Запомни, эти двое лишь жалкие предатели из нашего народа, вы же – военные, пришедшие на нашу землю с оружием. Представь теперь что мы будем делать с вами! Запомни, эти двое лишь жалкие предатели…»

Все, в том числе и противник, считали именно это происшествие ключевым в переломе военных действий. Уже совсем скоро повстанцы с легкостью вытеснили неприятеля со своей земли, а после начали гнать его чуть ли не до дома, нещадно расправляясь со всеми, кто пытался каким-либо образом помочь отступающим. Нередко отряды, выступая вперед, распространяли ложную информацию о том, что в их рядах стоит сам Батал, и получалось, что в наступлении одновременно участвовали несколько отрядов, утверждавших, что это он ведет их в бой.

Командование армии противника понимало, что Батал – самый обычный человек, которого можно уничтожить, но уничтожить страх в сердцах своих воинов они были не в состоянии. Батал стал Человеком Номер Один – героем на родине, врагом – за ее пределами. Не оставив окончательно надежду на его уничтожение, они пытались создавать союзы с правителями соседних земель с целью объединить силы против угнетателя. Однако таких правителей было совсем немного, ведь разум предписывал поддерживать дружбу с сильным соседом, а не приобретать в его лице опасного врага.

Вдохновленный победами, Правитель страны выслушал Батала, когда тот обратился с настоятельным советом незамедлительно расправляться с любым из соседей, если тот будет обличен в действиях, направленных против них. Шпионы с легкостью добывали соответствующую информацию и переправляли ее в руководство быстро набиравшей силы армии повстанцев, и вот уже в третий раз вслед за объявлением войны выступала армия Батала, которой не мог противостоять ни один противник.

А теперь, когда мы взобрались на эту прекрасную гору – как же здесь красиво! – давайте устроим привал, – предложил Саад.

– Булки-пирожки, – объявила Я'эль, расстегивая молнию своего рюкзака.

– Горячий кофе или холодная кола? – спросил Аарон, вытаскивая из своего термос с кофе и еще один, побольше, а из него – две манящие прохладой жестянки.

– Я буду кофе, – сказал Филипп. – В городе я точно бы схватил колу, но здесь и прохладнее, и с пирожком будет лучше смотреться, – заключил он, дотянувшись до мешка, который Я'эль только что положила на расстеленное полотенце, и вытянув из него румяный пирожок.

– Закат сегодня будет где-то в 8:20. Я хочу полностью погрузиться в него, так что у меня где-то полтора часа в запасе, – словно рассчитывал вслух свое время Саад после того, как они умяли все пирожки и большую часть булок и перешли к фруктам. – Вполне хватит для того, чтобы закончить историю.

Он выбрал себе яблоко побольше и, внимательно разглядывая его, словно читая текст на его кожуре, неторопливо продолжил свой рассказ, откусывая от яблока в моменты, требовавшие предоставления слушателям небольшой паузы для размышлений.

– На свете нет абсолютного зла. На свете нет абсолютной силы, которой невозможно было бы найти противосилу. – Саад откусил первый кусок. – На свете не могло не найтись метода остановить Батала в его кровожадной агрессии, корни которой уходили в чистое желание освободить землю от угнетателя. Но ни козни врагов, тщетно пытавшихся остановить его, стали причиной его конца, ни опасения Правителя собственного народа, давно уже чувствовавшего шаткость своего авторитета в сравнении с Воином Номер Один, ни даже конфликты внутри страны.

За год до своего первого геройства Батал был обручен, а вскоре и женился на девушке, к которой испытывал искренние чувства уже года три, хотя жили они в одном городе и, можно сказать, росли вместе. Звали ее Амина.

Аарон хотел было что-то спросить, но Саад жестом остановил его.

– Позже, Аарон, ладно? – мягко попросил он. Аарон кивнул.

Саад задумался, потом откусил от яблока небольшой кусок, помолчал еще немного, размышляя о чем-то, и продолжил.

– Особой красотой Амина не выделялась, да и по характеру она была спокойной, тихой, даже немного застенчивой. Если честно, то и Батал был самым обыкновенным парнем, добрым, справедливым, открытым. Это война превратила его в жестокую машину убийства.

Наблюдая за заходом солнца, слушая бесконечное журчание реки и песни птиц, встречавших занимающийся день, Амина и Батал часто беседовали на разные темы, и в последнее время все чаще и чаще – о грядущей войне. Тогда-то он и принял решение стать воином. Он ощутил в себе великую силу, которой хватило бы не только для защиты своего дома, но и всего своего города, а посему и всего народа. Амина поддерживала его боевой дух, но чем дальше, тем больше она боялась потерять его.

«А вдруг с тобой что-то случится? Вдруг тебя возьмут в плен? Вдруг нас возьмут в плен? Может это и хорошо, что у нас пока еще нет детей, но что будет с теми, у кого они есть?»

Эти вопросы начали понемногу беспокоить Батала, он стал часто хмуриться и мысли его терялись где-то глубоко внутри себя. Однажды один из таких вопросов привел его в некое неспокойное, раздраженное состояние, и Батал почувствовал, что с ним произошла необратимая метаморфоза. Его дух призывал тело оторваться от прежней жизни и следовать за ним. Дух Грозного Воина стал властвовать его умом, сердцем и волей.

Когда же Батал вернулся из первого победоносного рейда домой, Амина его, можно сказать, не узнала. Да, это был тот самый среднего роста черноволосый парень с острыми чертами лица, с карими глазами, с тем же голосом и повадками, с тем же широким шрамом на лбу, которым его еще в детстве наградил соседский мальчишка, но окружавшая его аура и неотступно сопровождавший Дух были ей совершенно незнакомы, пугали ее и заставляли сторониться мужа.