Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена

Будучи уже важной персоной не только в городе, но и во всей стране, Батал все реже мог оставаться со своей женой, и это печалило ее. Но доброе ее сердце не давало ей впасть в отчаяние, и однажды она попросила у Батала совета.

«Не найдется ли и для меня какой-нибудь работы рядом с тобой? Тогда мы оба будем работать на благо народа, не отдаляясь далеко друг от друга.»

Амина специально вынесла вперед общие цели, а свое семейное счастье отодвинула на второй план. Доброе сердце в сочетании с прозорливым умом сделали свое дело, и уже на следующий день Батал сообщил ей радостную новость.

«Я думаю, что тебе будет нелегко помогать раненым воинам, которых будут привозить в лазарет, находящийся по соседству с нашим штабом, но я буду очень рад, если ты примешь мое предложение. Мне пошли навстречу и предложили это место, когда я…»

«Я согласна! Батал, я благодарна тебе за твою помощь. Ты так быстро смог все сделать!»

Амина бросилась ему на шею и поцеловала его в колючую щеку, прислушиваясь к колебаниям его души, но ничего значимого она не почувствовала.

Словно дразня Амину и испытывая ее любовь, судьба снова и снова разлучала их, посылая Батала то в один, то в другой поход, возвращая его с победой и показывая Амине, как все дальше и дальше отдалялся он от нее в своей славе. Большей близости, чем она уже имела, Амина у мужа не просила. Она решила целиком посвятить себя своему делу, которое любила, хотя оно и было тяжелым испытанием ее воли и выносливости. Словно светильник носила она с собой по лазарету, освещая им помещения, в которые входила, потому что с каждым ее появлением лица раненых бойцов становились светлее, они улыбались и обретали надежду.

После одного из последних жестоких набегов на соседей между Баталом и Аминой в первый и в последний раз произошел серьезный конфликт. Батал вернулся домой хмурым, попросил дать ему еды и, ни слова не говоря, принялся есть. Амина суетилась вокруг стола, уходила на кухню, снова возвращалась, а потом села напротив мужа и стала ждать удобного момента, чтобы задать вопрос.

Саад обглодал все, что оставалось съедобного на яблоке, оставив только худенький скелетик на сухом хвостике с непонятно какой силой удерживаемыми бурыми косточками, и принялся неторопливо пережевывать. Солнце плавно спускалось по все гуще багровевшему у горизонта небосклону, и все четверо словно забыли о подходящей к концу истории. Саад отбросил подальше то, что осталось от огрызка яблока, и задал вопрос:

– Правда ли все то, что я знаю о вас?

Недоумевая, Я'эль, Аарон и Филипп посмотрели на него, после переглянулись…

«Правда ли, что вы мучаете пленных воинов и специально растягиваете их мучения, и тем, как именно вы это делаете, вы нагоняете ужас на наших врагов.»

Батал перестал жевать. Он глубоко вздохнул и поднял голову. Смотря любящей жене прямо в глаза, он хотел было дать ей сухой, однозначный ответ, способный пресечь вероятность возникновения подобных вопросов в будущем. Но ее взгляд, полный надежды на то, что все, что она слышала, было клеветой, не позволил жестокому Духу открыть рот. В течение нескольких мгновений он принял решение солгать Амине.

«Нет, это неправда», ответил наконец Батал, стараясь нежно улыбаться.

«Нет, это неправда», повторила Амина с искренней, но полной печали улыбкой. Конечно же, она поняла, что его ответ на самом деле был неправдой, и двусмысленно звучали ее слова.

«Не слушай никого, кроме меня. Не спрашивай ни у кого, кроме меня. Не говори о наших делах ни с кем, кроме меня. Ты все поняла?» – размеренно но нескрываемо жестко спросил Батал, заворачивая в хлеб большой кусок жареного мяса с зеленью.

Будучи не в состоянии сдержать слезы, Амина закрыла лицо полотенцем, которое держала в руках, и молчала, молчала до очередного выдоха, вылетевшего из ее груди отчаянной птицей крика.

«Это не проходит без следа! Батал, так нельзя! Батал, нельзя! Они такие же люди, как и мы! Такие же солдаты, как и ты, такие же жены, как и я!»

Крик Амины поначалу ошеломил Батала. Он вздрогнул и, раскрыв от удивления рот, слушал ее причитания, не в состоянии даже встать со своего места. Но уже через несколько секунд его Дух вновь овладел ситуацией.

«Амина!»

Батал встал из-за стола. Голос его, словно усиленный десятикратно, продолжал эхом отражаться от стен, посуды, полок и шкафов, когда убитая горем женщина наконец замолчала.

«Амина, пойми: они пришли на нашу землю с оружием и они не остановятся по своей доброй воле. Остановить их сможет лишь моя, пусть злая, но моя собственная воля!»

«Но ты же не злой», тихо пролепетала Амина, тяжело вздыхая. «Если ты с ними так обходишься, то как же они обойдутся с тобой, когда доберутся до тебя?», почти шепотом спросила она, неуверенно поднимая голову. Последние слова она произнесла, глядя мужу в глаза.

«…когда доберутся до тебя…»

Именно эти слова произносил пленный капитан, и такими же красными глазами смотрел он на него за минуту до того, как сознание покинуло его измученное тело, не выдержав ужаса увиденных ими пыток несчастных беглецов: «Тебе не избежать возмездия, оно заставит тебя мучаться и страдать, когда доберется до тебя».

Впервые Батал почувствовал слабость духа. На мгновение он замер, по спине пробежал мертвенный холод. Он попытался сдвинуться с места, но ноги были словно налиты свинцом. Каким-то просящим взглядом он посмотрел в заплаканные глаза жены, и она сама подбежала к нему. Обняв мужа и уткнувшись ему в грудь, она дала волю чувствам и зарыдала.

Батал словно прозрел от многолетней слепоты. Длилось это благое состояние недолго, лишь пару минут – не больше.

«Все скоро закончится, Амина, все скоро закончится», успокаивал он ее, тихо произнося эти простые, полные надежды слова и гладя ее по голове. Вскоре она почувствовала, как он начал легонько отталкивать ее от себя, приговаривая: «Ну вот, видишь, ты успокоилась, а мне пора идти». Более она его не уговаривала.

А через два дня Батал, ведомый воспрявшим боевым Духом, уже отдавал новые приказания, разнося в клочья приграничные дома в соседних землях. Вернувшись из этого похода домой, он обнял и поцеловал Амину, которая подарила ему ответный поцелуй, а после заглянула в глаза, и улыбка плавно исчезла с ее бледного лица.

Солнце уже успело подползти к самому горизонту, и в его последних лучах Саад успел завершить свою печальную историю о самом обычном человеке, ставшим великим воином, и его несчастной жене.

– Через две недели Баталу пришло анонимное донесение о готовящемся покушении на Правителя. В сообщении не говорилось, кто и как должен был его осуществить, зато четко указывалось место и время, и специально отмечалось, что именно он будет обвинен в нем: «Иного алиби, как если тебя не увидят рядом с Правителем, тебе не получить».

Батал похолодел, его руки затряслись. Он безрезультатно пытался связаться по оперативной связи чтобы перепроверить информацию – никто не отвечал на другом конце. Посылать гонца в резиденцию Правителя было бессмысленно: и получаса не хватило бы, чтобы добраться до него. Властным голосом он призвал к себе восьмерых бойцов, оказавшихся на тот момент рядом с ним, приказал им немедленно в полной амуниции следовать за ним и, спотыкаясь, ринулся наружу из помещения. У него в запасе оставалось всего девять минут.

«Какого черта этому жирдяю понадобилось идти на фабрику?! Что он там потерял? Почему не согласовал со мной?», спрашивал Батал сам себя. Вслух же он отдавал приказания сопровождающей его восьмерке о том, как они будут действовать в том или ином случае. Подбегая к воротам фабрики, кутерьма вокруг которой говорила в пользу версии о присутствии здесь высокопоставленных лиц, в голове у него возникло еще два вопроса и один вывод: «Почему именно мне сообщили о покушении? Если доброжелатели знали место и время, то как они не могли знать хотя бы исполнителя? Это ловушка!»

Батал резко остановился, развернулся и оглядел своих спутников.

«Если это действительно ловушка, а они – исполнители, то тянуть они не должны. Пусть смотрят мне в глаза!»

Но в глазах бойцов он не заметил ничего подозрительного. До назначенного срока оставалась ровно одна минута.

Выйдя из ступора, он снова рванул к фабрике. Пробежав через толпу, которая расступилась сразу же, узнав о том, кто именно бежит сюда, он влетел в помещение и увидел недалеко от себя огромную тушу Правителя в блестящем черном одеянии, в сопровождении важных особ и в прекрасном расположении духа.

«Смотрите, Батал с командой!», удивился тот. «Что случилось? Куда вы…»

«Всем отойти к стене!», громогласно заорал Батал, почувствовав скорое восстановление баланса сил. «Всем к стене!», повторил он, и принялся чуть ли не рыча отдавать команды бойцам: «Двое – держать людей! Вы двое – наружу расчищать отход из фабрики! Остальным – щиты в полный рост! Взять в круг!»

Гости и работники фабрики в замешательстве сбились в разрозненные кучки, кто-то сообразил немедленно покинуть помещение, а бравая четверка под командованием Батала быстро продвигалась к выходу, прикрывая щитами и самими собой ошарашенного Правителя, который в самый неподходящий момент вдруг запутался в полах своих немыслимых одежд и шумно рухнул на пол. Стараясь в спешке не причинить ему дополнительных увечий кроме уже полученных синяков и ссадин, бойцы стали помогать ему подняться на ноги, а Батал внимательно следил за остававшейся в глубине помещения толпой. В эту самую секунду за его спиной прозвенел такой знакомый, но такой испуганный и дрожащий голос Амины.

«Батал!»

Она застыла в проходе и не решалась сделать шаг. Ее лицо было скривлено от жуткого страха, сковавшего ее сердце. Застыл и Батал, только его страх исходил не от истекших последних секунд, не от панических криков Правителя, быстро уводимого верными бойцами прочь из здания фабрики, не от непонимания ситуации, о которой минут двадцать назад он не мог даже и помыслить, а сейчас же был втянут в нее по уши. Ее домашнее платье и тапочки – вот что схватило его за горло в момент, когда он к этому оказался абсолютно не готовым, что обезоружило, обездвижило и сделало совершенно безвластным над предначертанной ему судьбой.

За секунду до смерти перед глазами Батала пронеслись самые счастливые моменты его жизни. Совсем еще дети, вот они с Аминой убегают от блюстителей порядка, погнавших их за купание в фонтане на городской площади. Вот он получает палкой по лбу, приходит в себя и отвечает соседскому мальчишке; его удар слабее, но восхищение и уважение товарищей он гарантирует. А вот и первый поцелуй – такой неумелый, но такой искренний. Первый собственноручно выкованный тесак. Первое боевое задание. Первое…

Сквозь пелену, затянувшую воспоминания, к нему бросается любимая жена с его именем на устах. Ах, это красивое старенькое платье! Он все еще помнит, как дарил его на праздник Весны. Амина летит к своему Баталу, пытаясь быть первой, пытаясь опередить неумолимо приближающуюся на него сверху каменную стену фабрики. Из-под нее уже невозможно убежать, но под нее еще можно попасть…

«Пусть возмездие не будет таким жестоким и беспощадным! Я облегчу…»

Солнце окончательно скрылось за горизонтом, и вместе с ним замолчал Саад. Тяжело вздыхая, Я'эль смотрела на Запад, стараясь незаметно смахивать быстро набегающие слезы. Взгляд Аарона застыл на корзине с оставшимися яблоками и последним бананом, а Филипп, нахмурившись, казалось бы, размышлял о чем-то своем.

– Ну вот, не успел до захода солнца закончить, – усмехнулся Саад.

Никто не решался должным образом среагировать на его шутку, и эта тишина могла стать слишком напряженной, если бы Филипп не сообразил сказать:

– Теперь только кофе вернет нас к реальности.

Все четверо оживились. Я'эль улыбнулась и уже не стеснялась своих покрасневших глаз, а вот Аарон, наоборот, всхлипнул. Пока разливали горячий кофе по одноразовым стаканчикам, Саад с нескрываемым удовольствием съел последний банан, согласно кивая Филиппу, который попросил его ответить на пару вопросов.