Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена

– Омид… Омид! – с едва заметной улыбкой и с каким-то сожалением в голосе протянул Фефе. – Ну и как же ты позвонишь, если у тебя нет моего номера?

– А как? – растерянно спросил тот. Он совсем не хотел обманывать друга, который столько сделал для него, просто он заранее не подумал в этом направлении. Его мозг подвел его, и сейчас он не знал, как оправдаться.

– Да очень просто, – широко улыбнулся Фефе. – В кармане куртки лежит записная книжка. В ней записан мой номер. Позвони мне, ладно?

– Обещаю!

Постучавшись в дверь, Фефе представился своим настоящем именем, представил Омида. Проверяющий сверился с каким-то списком и спросил насчет «готовности к перелету». Фефе уверенно кивнул и намекнул Омиду на то, что это и был тот человек, который должен получить первую из трех золотых монет, после чего поспешил покинуть это место, подмигнув Омиду на прощание.

На этот раз обошлось без телетрапа, без рюкзака и без любезной встречи на борту, да и место его было в самом хвосте. Главное, что и останавливать рейс никто не собирался.

Фефе не подвел. Он полностью взял на себя ответственность за действия своей страны по доставке друга домой. Все еще нервничая и стараясь не смотреть в проход самолета, Омид прислонился к стеклу иллюминатора и напряженно следил за работой обслуживающего персонала. А потом борт начал движение, своим ходом выкатил на взлетную полосу и набрал скорость.

Взлет состоялся ровно в назначенное время. Пока самолет набирал высоту, Омид снова стал перебирать в памяти всех, кто встретился у него на пути в этом тяжелом путешествии: Славного Парня, встречавшего его в этом аэропорту, и избитого им юнца, девушку в приемной, которая направила его в «Лагуну», в которую он таки не пошел, решив посетить «Гризли», бармена в этом самом «Гризли», недалеких сотрудников, постоянно спрашивавших, как ему пришелся их город, новых сотрудников, с которыми у него завязалась настоящая дружба, Андриса и Фефе – двух его коллег, по-своему поучаствовавших в спасении его из страшной ситуации, в которой тот оказался, потеряв Киару – его Ки, искренне помогавшую ему в тяжелое время, настоящего друга и истинную любовь, которая по злой иронии судьбы погибла, заботясь о детях своей соседки, о судьбах которых он уже никогда ничего не узнает.

«Моя бедная Ки… Где ты сейчас лежишь? Или может быть твое покалеченное тело сожгли вместе с другими и твой прах уже успел развеяться по всему свету?»

Пролетая над морем, у Омида защемило в сердце. Он оставлял в нем ту маленькую девочку, в числе причин смерти которой был он сам. Солдата нашли скорее всего сразу, как и белую лодку, которую он оставил у берега, а вот Малышку… Малышку никто и никогда не найдет. И не вспомнит. Это сейчас он еще помнит ее лицо и хрупкую фигурку, а пройдет пара месяцев и от нее не останется в памяти ровным счетом ничего… Нет! Он навсегда запомнит тот взгляд, которым она смотрела на страшное белое здание, в котором она оставляла своего погибшего отца.

«Я никогда не забуду тебя, Малышка! Обещаю! А когда мы встретимся, ты скажешь мне, как тебя зовут…»

Сглатывая слезы души и слушая гул двигателей, Омид провалился в недолгий, но крепкий сон.

Имея за плечами горький опыт с планом Андриса, на этот раз Омид с трепетом созерцал, как, словно по нотам, работала схема Фефе. Сразу после того, как они расстались, Омид словно оказался в другом мире. За дверью с надписью “V.I.P.” каждый знал свое дело и держал все под контролем, над головой дамокловым мечом не висела угроза, плюс ко всему вокруг было чисто и сами работники выглядели как-то очень свежо. Такой идиллии не хватало чего-то малого, скорее всего простых улыбок на светлых лицах работников. Тогда он взгрустнул, подумав о Фефе, который вернулся в мир по ту сторону от той двери, но сейчас он осознавал, что то был его осознанный выбор. Фефе сам уже несколько раз мог уехать, если бы хотел того, однако остался, устроил поездки нескольким нуждавшимся в этом и, в общем-то, неплохо на этом заработал.

«Бог с ним, – подумал Омид, когда самолет начал снижение. – Я возвращаюсь домой благодаря его доброй воле.»

В составе небольшой группы таких же странных, как и он сам, пассажиров, Омид сел в микроавтобус, довезший его от борта до такого же V.I.P. отдела международного аэропорта в его родном городе. Он бывал здесь, и не раз. Не при таких, конечно же, обстоятельствах.

Подойдя к окошку, Омид сказал заученный текст о том, что он был заложником и бежал из плена, протягивая маленький полупрозрачный пакетик, дающий понять, что именно находилось в нем. Тут он обратил внимание на то, как внимательно изучал его офицер, оформлявший его возвращение.

– Простите, а как вам удалось попасть на борт? – спросил он, словно не замечая протягиваемой ему монеты.

– Да вот так и удалось… – немного обескуражено заговорил Омид, пытаясь все же обратить на нее внимание офицера. – Вот в этих бумагах говорится…

В этот самый момент он вдруг подумал о том, что Судьба снова захотела сыграть с ним злую шутку и что-то вот-вот должно было сорваться. Но он уже был на своей родной земле, и готов был биться за свою судьбу. И тут он услышал:

– Простите, если я ошибаюсь, но не сын ли вы господина Гиваргиса Ардехали?

Омид был ошарашен этим вопросом. Хорошо это или плохо, что его узнали здесь, в V.I.P. отделе аэропорта его города? А вдруг… «Стоп! – решительно сказал он сам себе. – Конечно же это хорошо! Тебя узнали дома, тебя встречают, тебе рады, и… Надо действовать!»

– Да, это я. Меня зовут Омид Ардехали, я был в плену, но бежал. Мои же документы были утеряны… – говорил он, снова протягивая пакетик, который офицер все же взял и начал было распечатывать, но вздрогнул на полпути и, извинившись, вернул его Омиду, даже не дотронувшись до содержимого.

– Подождите, пожалуйста, здесь, – сказал он и заторопился в одно из внутренних помещений. Через минуту он вернулся вместе с офицером высшего ранга, который представился Омиду начальником службы и попросил пройти с ним в кабинет. Там Омид вкратце рассказал о своих злоключениях на чужбине, и начальник предложил позвонить домой, чтобы сообщить радостную весть.

– Свой телефон и компьютер я тоже оставил там, у моего брата новый номер, который я не помню наизусть – да и не знал никогда, если честно. А вот на домашний номер и на номер отца я уже несколько месяцев не могу прозвониться.

К сожалению, и сейчас у него ничего не получилось. Однако офицер посоветовал Омиду не беспокоиться, сказав, что перво-наперво ему нужно восстановить паспорт, и что в его случае это сделают в кратчайшие сроки. Он сделал еще один звонок, после чего приказал адъютанту отвезти его к начальнику паспортного отдела.

– За ним числится один должок, так что смело говори все, что нужно, – подмигнув на прощание, посоветовал начальник и захлопнул дверь машины.

Знакомые улицы. Знакомые дома. Родная речь. Узнаваемые взгляды и жесты. «Это мой город, моя земля, мой народ!» – ликовал Омид, едва сдерживая слезы.

Неизвестно, как и о чем договаривались начальники и какой значимости был упомянутый должок – и был ли он вообще, – но когда Омид изложил свою проблему, начальник паспортного отдела намекнул на то, что когда людям такой значимости бывают нужны их услуги, он никогда им не отказывает, потому что знает, что и они ощущают в этот момент его значимость. Недолго думая, Омид опустил руку в карман куртки и протянул ему небольшой полупрозрачный пакетик. Если офицер в V.I.P. отделе постеснялся принять подношение, догадываясь о его происхождении, то этот чиновник, точно зная, кем именно был человек, нуждавшийся в его помощи, сразу же впился глазами в блестящее золото, принявшись подсчитывать, сколько весу могло бы быть в этой монете.

– Простите меня, но в данный момент у меня больше ничего нет. Я надеюсь на то, что все расходы на наискорейшее восстановление моего документа с легкостью могут быть покрыты средствами, которые вы можете выручить от продажи этой вещи. Простите, конечно же, за такие неудобства. Вы вправе поступить с остатком так, как вам заблагорассудится, например, отдать в какой-нибудь благотворительный фонд или…

– Нет-нет, не беспокойтесь, уважаемый! Никаких неудобств вы мне не создаете. И мне ли не понимать, как срочно вам нужен документ. Вы ведь в такой тяжелой ситуации были, а! Ай-яй-яй! И да – конечно, на благотворительность пойдут средства. Все будет передано нуждающимся, не беспокойтесь.

Омид прекрасно понимал, что этот самый «нуждающийся» как раз и ведет с ним беседу.

«Эх-эх-эх, все осталось таким, каким и было раньше. От чего я бежал, к тому же и вернулся, – философствовал про себя Омид, пропуская ложь и лесть мимо ушей. – Но сейчас я рад этому.»

«Конечно, я и раньше понимал, что если ты не платишь ничего сверх обязательных расходов и получаешь паспорт за неделю, а если платишь дополнительно и получаешь его за день, то на самом деле на его производство уходит максимум несколько часов. Но чтобы получить готовую книжку за двадцать пять минут – тут я… Хотя чему я удивляюсь?! Если посчитать, сколько я переплатил, то…»

Время от времени запуская пальцы во внутренний карман куртки и нащупывая покоящийся в нем новый паспорт, Омид отвлекался от томящего ожидания встречи с братом… и с отцом.

«Почему он все это время не отвечал на звонки? Не дай-то бог, но если вдруг что-то случилось бы с ним то, я полагаю, люди, признавшие меня как его сына, были бы в курсе и несколько иначе повели бы разговор со мной.»

Приободрившись таким вот умозаключением, Омид наконец-таки зашагал по дороге, ведущей прямо к его дому. Он слышал свое дыхание, его шаги отдавались ударами в голову, руки начали дрожать, а ладони покрылись белесыми пятнами. Ему даже казалось, что сейчас он нервничал больше, чем когда его ссаживали с того самого злосчастного рейса.

Да, переживания, связанные с постепенно стирающимися из памяти событиями прошлого, не стоит сравнивать с теми, которые сопровождают происходящее в настоящий момент. Эти – совсем свежие, насущные, осязаемые, мы чувствуем их всем своим нутром, а они заставляют нас трепетать перед неведомым. Но ведь вполне может оказаться, что мы переоцениваем степень их влияния на наши жизни и оказываемся не готовыми к тому, что уготовано нам пережить всего лишь через какие-то несколько минут.

Ворота закрыты. Все верно, ведь никто не ждет моего приезда. Ничего, сейчас меня увидят в камеру – давай-ка я помашу им – ага, сейчас обо мне сообщат отцу – наверное, уже сообщили – и тогда щелкнет замок…

– Добрый вечер, господин. Кого вы ищете? – ожил незнакомым голосом домофон.

– Я – Омид, сын хозяина этого дома. Я вернулся, – отчитался он, ожидая скорейшего отпирания замка.

Домофон молчал довольно долго, или же долгой показалась ему эта затянувшаяся пауза, к концу которой он вдруг подумал, что, может быть, он что-то перепутал. Но это было невозможным: он стоял перед закрытыми воротами своего дома, зная который никто бы никогда его не спутал с любым другим домом.

В этот момент в приоткрывшийся дверной проем проскользнул незнакомый ему дворецкий и довольно учтиво попросил его покинуть это место.

С Омидом уже бывало такое: он мог лишиться дара речи, когда эмоции от пережитого переваливали через ожидаемо-допустимый уровень. Дворецкий терпеливо ждал. Вряд ли ему было поручено убедиться в том, что незваный гость принял отказ и удалился. Скорее всего, он должен был спровоцировать реакцию Омида, что дало бы основание для последующих действий. Не подумав об этом, Омид, придя в себя от потрясения, попытался распахнуть дверь и пройти к дому. Дворецкий был крепким малым и с легкостью остановил пребывавшего далеко не в самой лучшей форме Омида. В ответ на это тот принялся орать, насколько это позволяло его больное горло, ухитряясь бить в ворота ногами и руками.

– Не дай ему войти, – приказал домофон и добавил: – Я иду.

Дворецкий честно справился со своим заданием и отпустил Омида, когда тот перестал дергаться, увидев вышедшего к ним Дариуша.

– Дариуш! Брат! Брат, я вернулся, впусти меня… – сказал он, бросившись к брату.

– Держи его и не подпускай, – скомандовал тот уже готовому к действиям охраннику, отстранившись от порыва брата. Лицо его оставалось каменным, губы – плотно сжатыми, брови – нахмуренными. Странно, но Омид на этот раз оставался способным продолжать разговор.

– Дариуш! Брат! Дариуш, что происходит? Почему ты приказываешь ему меня не впускать? Что случилось? Почему мне нельзя войти? Где отец? – заваливал он его краткими вопросами.

– Что ты хочешь от отца? – холодно отчеканил тот свой, дождавшись паузы в эфире.

– Как…? Как это…? – Омид перестал дергаться и стоял, опустив слабые руки. – Скажи отцу, что я вернулся. Я – Омид, твой брат и его сын, я вернулся к себе домой. Отец! Отец! – вдруг снова вскричал Омид что было сил и начал бить кулаками в ворота, пытаясь перебить режущую боль в горле. – Отец! Это я, Омид, твой сын!