С точки зрения вечности. Sub specie aeternitatis

Казалось, что ему ни до чего на свете не было дела, кроме собственных развлечений, но стоило присмотреться к нему повнимательнее, как можно было заметить: он по-своему, весьма сосредоточенно наблюдал за стоявшими перед ним девушками, стараясь уловить, о чём они говорят.

Вторая девушка (сразу для удобства представим её) – Катя Шатрова – выглядела, как модель: благоухающая, подкрашенная, приподнятая над толпой на острых каблучках, с волной пшеничных волос, спускавшихся по спине волной до самого пояса. Говорила она редко, произнося лишь отдельные слова. Казалось, какая-то мысль занимает её целиком.

Объявили посадку, и всё пришло в волнение. Некоторые граждане рванули с места так, точно услышали слово «Пожар!», иные же флегматично бродили туда-сюда, отыскивая нужный вагон и создавая дополнительные препятствие чересчур ретивым субъектам из противоположной категории.

Ребятам с рюкзаками повезло: их вагон остановился как раз напротив их «стоянки».

– Народ! Загружаемся! – скомандовал Миша громовым голосом, и студенты по одному, без паники и толкотни, исчезали в вагоне, подавая тем самым собравшимся наглядный пример из серии «как себя вести». Но Миша хмурился, не досчитываясь кого-то. Сориентировавшись на местности, он зычно крикнул: «Золотилова!»

Спортивная девушка рванулась было с места, но Катя остановила подругу с неожиданной цепкостью.

– Марина, прошу тебя, ты присматривай там за ним!

– За кем?

– За Васькой!

– Ты что, свихнулась на педагогической почве? – рассмеялась та. – Неправильный Макаренко! Людям нужно доверять.

– Педагогической! Макаренко! Понимала б ты! Я же люблю его. Просто люблю.

Новость поразила Марину. Она остановилась, как вкопанная, а поезд, между тем, медленно двинулся вдоль перрона. Из тамбура высунулась перекошенная физиономия Каратаева. Он что-то грозно рычал. Марина очнулась и побежала за своим вагоном.

– Ай-ай, мальчонку забыли! – закричала молоденькая проводница.

Из вагона высунулась волосатая ручища Каратаева и втянула Маринку вовнутрь.

Все прилипли к окнам, прощаясь с провожающими. Поезд набирал скорость. Лица и деревья за окном мелькали всё быстрее, и Катя – красивая девушка с золотыми волосами – осталась где-то позади.

Полчаса спустя в купе у Каратаева, где собрался весь отряд, яблоку негде было упасть. Шум стоял невообразимый: все разом о чём-то спорили, что-то рассказывали или доказывали, пытаясь перекричать друг друга. Улыбаясь с видом бывалого человека, Миша даже и не пытался прекратить всё это безобразие. По опыту он знал, что спустя какое-то время страсти утихнут сами собой.

– А ты что нос повесила, Мальчонка? – обратился он к Марине, которая сидела у окна.

– Здесь что-то жарко, – ответила она меланхолически, никак не отреагировав на своё новое прозвище.

– Ну, иди водички попей.

Не без труда Марина выбралась из купе и побрела по коридору. За окном всё мелькало, под ногами гудело. Кажется, так ждала этой поездки и этой дороги, а теперь что-то не так. Странно, что такая тоска нападала на неё именно тогда, когда желания сбывались. Или это просто Катя со своим неожиданным признанием?

Катя, Катя… Теперь можно было думать только о ней. Почему-то вспомнилось, как не так давно она рассказала Кате один сон. У Марины было несколько таких снов, врезавшихся в память так, точно они имели какое-то особое значение или скрытый смысл.

– Мне сон однажды приснился жуткий. Сначала было что-то весёлое. Я, кажется, приехала к себе на родину, с друзьями встретилась. Всё так славно, как в детстве. У меня подруга была одна, Галя. И вот мы с ней пошли гулять. Нам надо было пройти через такое тихое заболоченное, но очень красивое место: яркая зелень, как луг в лесу, солнце просвечивает сквозь сочную листву, жёлтые и белые цветы кувшинок на воде. Я так ясно это помню. Хоть бы сейчас могла нарисовать. А место такое безлюдное, заброшенное, никто в тех краях не ходит, именно из-за болота. Наяву мы с этой подругой давно уже не виделись и переписываться бросили, а во сне она мне так дорога! И вот мы идём, идём. И даже уже плывём, и вдруг видим, что слева какой-то парень плывёт – быстро так и прямиком к нам, и физиономия у него такая отвратительная! Галка мне кричит: «Подожди!» потому что я вперёд уплыла, а она отстала. Я уже повернула обратно к ней с решительными намерениями насчёт того парня, и тут увидела, что следом за ним плывут ещё двое или трое. Я остановилась, а они все с криками и свистом погнались за ней. И по их лицам и крикам этим диким я поняла, что это не люди уже, и рассчитывать не на что. Галка быстро-быстро подгребала под себя воду, задыхалась. Я видела, что она уже на пределе, а они совсем рядом, вот-вот её догонят. Она закричала и… вода такая мутная, грязная, круги тугие, а её уже нет. Я ещё в себя не пришла, а эти, как ни в чём ни бывало, повернули ко мне. Я закричала: «Не надо! Не надо! Или я сейчас сама утону, как она!» Но они смеялись и тянули ко мне свои мерзкие руки, чтобы ухватить. Я видела их совсем рядом и… И тут я проснулась, но не с облегчением, а с ясным сознанием того, что там, в этом недосмотренном сне, мне пришёл конец. Это такое воспоминание – мне его просто не с чем сравнить. В жизни никогда ничего такого страшного и неотвратимого не было… когда уже проснулась, всё думала, как бы я могла спастись. Мне приходило в голову, что я могла бы напугать их, прикинувшись сумасшедшей или разыграв какое-либо потустороннее существо. Но потом я решила – нет, это ещё остатки сна, а реальный выход был один – бежать и спрятаться, пока они гнались за Галкой. И самое странное, что тогда, во сне, мне эта мысль даже не пришла в голову, а наяву я укрепилась в ней. Может быть, это очень неприглядно и неблагородно… ну, а тонуть в болоте из-за одного только благородства, разве не ерунда? Ведь реальной помощи ей от меня никакой.

Закончив, Марина подняла глаза и несколько секунд всматривалась в Катино лицо, стараясь отыскать в нём что-то.

– Что? Страшно? – спросила она, наконец. – Вот какими мыслями полна, оказывается, моя головушка.

– Нет, не страшно, – ответила Катя тоном предельной искренности, который она употребляла всегда, когда хотела показать, насколько она понимает всё не так, как на её месте понял бы кто-то другой. – Ты бы всё равно так не сделала. Сама говоришь, что во сне такая мысль даже в голову не пришла. И наяву ты бы так не смогла.

– Не смогла бы, говоришь? Как всё у тебя просто, как в теореме по геометрии: «если…то». А я, хочешь, скажу тебе? Во сне я не сделала так потому, что не знала, не предвидела конца, я пока на неё смотрела, ещё надеялась. А проснулась я уже без всякой надежды. Теперь я знаю, что гибель неотвратима. Знаешь, у людей вообще и вот у альпинистов очень развито такое чувство личной безопасности, что ли – каждый верит, что он – счастливчик, что его-то судьба убережёт от драм с несчастливыми концами. А я вот после этого сна поняла, что со мной может случиться, и заранее испугалась. Я даже не могу сказать, чего именно боюсь. Может быть, когда-нибудь это впечатление сотрётся, и я опять стану нормальным человеком.

Тут Марина замолчала и поудобней расположилась на кровати. Она вдруг сделалась спокойной и заулыбалась, что не означало, впрочем, будто ей весело, а свидетельствовало только, что она всё сказала, что было в данную минуту на душе. Катя же, напротив, подавлено молчала. В лице её сдвинулось что-то, да так и осталось. Марина наблюдала за ней – немного удивлённо, немного насмешливо, потом, словно не в силах усидеть на месте, завертелась по комнате:

– Вот так-то, Катя, не ходи со мной гулять на болото, – с мимолётной улыбкой предупредила она и через минуту была уже в коридоре, оставив Катю наедине разбираться с неприятными впечатлениями.

Да, Катя, Катя – до недавних пор такая покладистая, такая понимающая, такая понятная – и вдруг… Как же это тебя угораздило? Теперь понятна и недавняя вспышка-ссора… Катя и Резников – просто немыслимо. Бред какой-то!

Марина и сама не заметила, как оказалась в своём купе в другом конце вагона. Устроенная у Каратаева возня долетала даже досюда через приоткрытую дверь. Потом вдруг стало тихо. Она так глубоко задумалась, что поначалу даже не придала значения этому обстоятельству, но, случайно обернувшись – точно на чей-то взгляд – обнаружила, что она не одна: придерживая ручку двери и заслонив собой зеркало в двух шагах от неё стоял Резников собственной персоной и смотрел на неё. Вот, лёгок на помине!

– А стучаться уже не обязательно? И вообще – очисти помещение!

Он тут же затянул своё любимое: «Штё-ё?» А потом добавил победоносно:

– Зачем стучаться, если я здесь живу! Вас в купе было только трое…

«Точно, на Юркино место!» – тут же сообразила про себя Марина, а вслух с иронией произнесла:

– Тебя только нам и не хватало для полного душевного комфорта.

Резников просиял. Глядя на него, Марине как-то расхотелось злиться.

– Я так и подумал, – заметил он. – Решил сделать приятное.

– Считай, что уже сделал. Свободен.

– Да я не спешу!

Он с нахальным видом уселся напротив, продолжая пялиться на Марину со своей дурацкой улыбочкой. Та почувствовала, что ещё немного, и она сама начнёт улыбаться в ответ. Не стоит ему этого показывать.

– Ладно, можешь располагаться, раз уж пришёл, – тоном сварливой хозяйки согласилась Марина, и встала, чтобы уйти, но Резников тут же вскочил, заслонив собою проход.

– Ну, что? Дай мне выйти, – терпеливо, как с ребёнком.

– Иди, – ответил он, не двигаясь с места и неожиданно серьёзно, только в глазах заплясали отчаянные озорные искры.

– Мне что – позвать кого-нибудь, чтоб тебя убрали?

– Попробуй! Только кричи громче. Интересно, что о нас подумают?!

Признаться, ей давно уже не приходилось иметь дело с таким обаятельным нахалом. Резников всегда крутился где-нибудь поблизости, но Марина обычно была окружена компанией своих верных друзей, не оставлявших ему никакого шанса пробиться к ней поближе. И вот теперь из-за отсутствия Юрки этот шанс у него появился, и он воспользовался им с первых же минут пути. Да-а, интересное начало. А тут ещё и Катя со своим признанием. Катя, Катя, ну разве можно влюбиться в такое? Ну, что ты в нём нашла? Это же шут, просто шут и чучело гороховое. Марина озадачено молчала. Заметив её нерешительность, Резников подсказал:

– Ты лучше попроси меня хорошенько. Мужчина – он ласку любит.

– Слушай, Резников…

– Неправильный подход. Избаловали тебя эти недальновидные мужчины. Ну, ничего, я лично займусь твоим воспитанием. Это станет целью моей жизни… на некоторое время.

Его шутливый тон противоречил взгляду – такому серьёзному и пристальному, точно он пытался прочесть её мысли. А может он и всегда так смотрит, просто она раньше не обращала на него внимания?