С точки зрения вечности. Sub specie aeternitatis

Когда дверь за Сергеем захлопнулась, в комнате наступила неожиданная тишина. Зиночка, растягивая удовольствие, доедала апельсин. Катя хмуро смотрела в окно. Маринка поёрзала в постели, устраиваясь поудобнее, а потом сказала:

– Вот всё и утряслось! Теперь бы только сдать завтра экзамен и ещё один зачёт, ну, это уже ерунда, и поскорее бы ехать! Жалко, что Сашки не будет, но он молодец, а то бы ещё пришлось ехать нам с Серёгой. Хорошо, что отдыхаем от Резникова! Какой из него альпинист, не понимаю? Все ребята у нас, как на подбор, нет же, затесался к нам… Вот Пашка у нас – философ, такие у него потрясающие теории. Я, правда, в них ничего не понимаю. Про Мишку вообще говорить нечего, Мишка – это нам всем подарок, хотя он и любит покричать. Славке нашему чего только не пророчат. Говорят – гений. Мы ему: «Славик, не теряйся, становись поскорее знаменитым, а мы про тебя будем писать мемуары и большие деньги зарабатывать, облазим все вершины мира, а одну из них, вместо какой-нибудь В-6, назовём твоим именем. Сергей… Ну, Сергей – мой Самый Большой Друг, а такие друзья по нынешним временам – музейная редкость. А вот…

– Ты так говоришь, будто твоя секция – пуп земли, а все твои друзья – какие-нибудь необыкновенные личности, – Катя, не отрываясь, смотрела в окно, а в голосе её звучало застарелое, давно накопленное раздражение.

– Ну и что? А разве это плохо?

– Тебе – нет, но всем другим рядом с тобой хоть вообще не живи, тот у тебя дурак, другой – шут, третий – что-нибудь еще похуже!

– Например?

– А что ты только что сказала о Василии?

– О Резникове что ли? А зачем разделять? Он великолепно совмещает в себе все перечисленные тобою качества. Пример явно неудачный, и я рада, что он с нами не едет.

– Я тоже очень рада, – подхватила Катя. – Его везде любят и уважают. Он, между прочим, очень умный, и руки у него золотые. Что ты вообще о нём знаешь? У нас в лаборатории он все приборы починил и что-то там усовершенствовал. Михельсон ставит его выше всех. Его даже хотят при кафедре оставить, а ты…

Зиночка совсем затихла в своём углу. Когда Катя с Мариной о чём-нибудь спорили, она предпочитала не вмешиваться и вообще чувствовала себя очень неловко. Вот и сейчас она с тоской в глазах поглядывала на дверь, попутно удивляясь, из-за какого пустяка порой могут подниматься нешуточные страсти. Катя даже вся раскраснелась, а Марина старалась сохранять снисходительное спокойствие, но давалось ей это нелегко. Выслушав Катину тираду, она ответила с улыбкой:

– Знаешь, Катя, чем яснее, что человек ничего не стоит, тем больше слов требуется в его защиту.

– Неправда! Это, может, у тебя только так: вслух говоришь одно, имеешь в виду что-то другое, а про себя думаешь, что…

– Может быть, – произнесла Марина, лучезарно улыбаясь и сверкая глазами, что служило признаком пробудившегося гнева, – но зато я ко всем прекрасно отношусь. Не всё ли им равно, что я при этом думаю?

У Кати вспыхнула даже шея.

– Да ты!.. – выдохнула она. Зиночка беспокойно заёрзала, не зная, что предпринять. Марина перестала улыбаться, лицо её сделалось непроницаемым. Казалось, она знает всё наперёд. – Я не знаю, что ты имеешь в виду, но это неправда! Ты всегда так – молчала, молчала. Я так и знала! Вот и правильно Юрка сделал, что от тебя сбежал! Это же невозможно! Да я бы на его месте…

Марина побледнела. Она побледнела так, что Зиночка вскрикнула и подскочила к ней. Но в ту же минуту встала и сама Марина.

– Сделай это на своём, – тихо и чётко произнесла она и стремительно покинула комнату.

– Зачем ты, Кать!? Ну, зачем?! – накинулась на Катю Зиночка. Маринке и так все пальцем тычут! Юрка ведь сейчас всё с Лилечкой. Что ей, думаешь, сладко? А ты? Подруги называется! И было бы из-за чего, а то… – не закончив, Зиночка выскочила вслед за Мариной.

А Кате было нехорошо. Мгновенная вспышка прошла и, оставшись одна, она поняла: Зиночка права – она виновата. Ведь не могла же Марина… Или могла? «Что я при этом думаю» – ведь это могла быть просто фраза, просто, безо всякого подтекста. Всему виной – неопределённость положения и этот утренний разговор, услышанный в холле. Говорили две девушки из комнаты наискосок, которые учились на одном курсе, но в другой группе.

– Во-во, в тихом омуте, сама знаешь. А люди зря болтать не станут.

– Ну, у него репутация известная, а вот эта цаца!

– Моя знакомая в том же доме живёт, говорит, часто он к ней заходит, и всё по вечерам, по вечерам.

– А я-то думаю, чего это он старых подружек…

Видимо, разговор не предназначался для Катиных ушей, так как сразу же затих при её появлении, оставив впечатление чего-то мутного и липкого. Впрочем, какое ей дело до чужих разговоров? И почему какой-то пустой разговор, вовсе до неё не касающийся, должен её волновать? Нет, не волнует и не колышет. Просто… как-то у них всё не так идёт, как об этом пишут в романах или в кино показывают. Нет, Маринку она зря обидела. Маринка не могла! А, может, могла?

Тихо. Странно тихо, как будто все собрались, сели на поезд и уехали, оставив её одну. За окном совсем темно. И в комнате темно. Пора зажечь свет, чтобы всё не выглядело таким мрачным. Катя обернулась и – едва не закричала от ужаса, увидев рядом с собой человека.

– Стоит, думает о чём-то, – медленно произнёс он, внимательно глядя на Катю.

Катя облегчённо вздохнула, почувствовав, как сердце в груди подпрыгнуло от неожиданной радости.

– Как ты всегда тихо входишь!

– Так интереснее. Мне удаётся увидеть людей такими, какие они есть наедине с собой – без масок и костюмов.

– Но, может быть, им вовсе не хочется, чтобы ты их такими видел.

– А это уже их проблемы! Пусть чаще моют уши! Кстати, у тебя дверь была открыта. Я удивлён! Где все? Где больная?

– Разбежались. Неприятно, конечно, но мы с Мариной поссорились, а Зиночка, кажется, побежала её успокаивать, но вряд ли найдёт.

– Марина как кошка, которая гуляет сама оп себе. Только как же это она гуляет? Ты говорила – лежит с температурой.

– Ну, она и лежала, а потом…

– Убежала!

Вопреки своим расстроенным чувствам Катя громко рассмеялась.

– Она лежала и учила билеты. Заболела – это так, для отмазки – так она тебе и заболеет перед сборами! Просто завтра у неё самый трудный экзамен за всю историю. Тут пришёл Сергей, потом он ушёл, а мы… вспомнили про тебя, потом про Юрку, я что-то не то сказала, она обиделась и ушла. Глупо, конечно, вышло.

– Ужасно глупо, даже я ничего не понял. Ты можешь рассказать по порядку.

Катя хотела пойти включить свет, но он удержал её возле себя:

– Не отвлекайся. Я не понял: при чём здесь я? И ты сказала, она, кажется, собирается на сборы?

– А ты как думал? Прямо рвётся!

Вбежала Зиночка и затараторила с порога:

– Всё оббежала, все комнаты, у всех спросила – нигде нет, никто не видел, как сквозь землю… Ой, а кто это у нас?

Наконец-то включили свет.

– Василий! Что-то тебя давно не видно. Только сегодня тебе здесь лучше бы не появляться под горячую руку, и экзамены!

– Меня уже обо всём оповестили, – как-то нехотя отозвался Василий. – Так, но куда же она могла подеваться, Марина – гроза морей?

– Может, она в соседний корпус пошла, – предположила Катя, – к Сергею.

– Вольные хождения уже прекращены. Глянь на часы.

– Но ты ведь пришёл!

Резников даже расхохотался от такого сравнения, а потом деловым тоном сообщил: