Осколки сознания. История не одного психического расстройства

– Может быть. Он не стоил мне ни гривны, поэтому мне неудобно что-то требовать.

– Форум я могу Вам сделать. Это легко!

– Правда? Тебя не затруднит?

– Нет. Но, если Вы сможете достать пароль от сайта у тех людей, то я смогу сделать и новый дизайн.

– Я попробую.

– А почему нет ни одной фотографии?

– Зачем? Я же писатель, – с гордостью Достоевского произнес Александр Эдуардович, который по моим подсчетам издал всего две книги, одна из которых была набором лекций.

Не читала ни первой, ни второй уже потому, что не хочу тратиться на неизвестного автора, да и как говорит моя подруга: «Все они пишут – ничего интересного! Что не препод, то – писатель»! Тут даже моя симпатия к писателю не будила тяги к прочтению сиих шедевров.

– Любому читателю интересна жизнь писателя, которая должна быть представлена в биографии и фотографиях.

– Не думаю, что это так.

– Хорошо. Вот у вас какой любимый писатель?

– Достоевский.

Я улыбнулась внутри себя на то, что попала в Достоевского, и продолжила:

– Вы его биографию читали?

– Конечно!

– А фотографии видели?

– Видел.

– Ну вот! И Ваши должны люди видеть!

Он еще немного посопротивлялся, после чего отшутился, что людям нужен только эпатаж, поэтому фотографии будут иметь смысл только, если они будут эротического содержания. Повернув голову к картине за спиной, на которой был изображен богатырь на коне, он воскликнул:

– В трусах и на коне!

– Думаю, Вы бы хорошо смотрелись «в трусах и на коне», – поддержав шутку, я позволила войти разговору в недопустимое русло.

Прозвенел звонок, и Александр Эдуардович заметил, что мне пора идти на занятия. Но мои две пары на сегодня были удачно преодолены, поэтому нужно было только выждать время до встречи с подругой. Сам же он собирался почитать газету о спорте в ожидании следующей лекции, которая у него должна была быть через «окно»[4 - Окно – разговорное определение свободного времени между парами.].

Не спеша никуда, мы продолжили обсуждать его сайт, которым я хотела завладеть, потому что любила во всем порядок, который хотела там навести. А еще мне катастрофически важно было оказаться кому-то полезной и нужной, именно это было причиной нарушения частных границ, которые я отчаянно захватывала.

И вот уже через два дня, у меня был доступ к управлению сайтом. Наседая на Богданова, я добилась от него биографию, написание которой он мог доверить только себе, и обещания принести старые фотографии, которые я должна буду отсканировать и выложить в сеть. Контакт был установлен, и мне разрешалось звонить для решения рабочих вопросов. Вот только время для разговора было странным образом ограничено: только в будние дни в 19-ть часов. В чем была причина такого регламента, еще предстояло разобраться, а пока я довольствовалась малым.

10. Караул

Моя жизнь, точнее часть ее, что протекала в стенах гранитного здания, приобрела новый смысл, который стучал в висках с силой палача наносящего удары плетью – так же бездумно и безжалостно. Сложно было сориентироваться в расплывающемся пространстве чувств, которые неумело рвались наружу. Я не была скромной девочкой, мне просто сложно было ощущать себя частью общества, которое зарождало в мозгу незримую, а потому беспомощную тревогу – оградиться и не замечать. На этой волне я могла столкнуться с себе подобными, и тогда мой мир открывался для того, чтобы впустить в себя еще одну единицу.

Я пока не знала, был ли этой единицей Александр Эдуардович, но то, что он оказался на моей волне – было очевидно так же, как и то, что Владимир, возвышающийся над Днепром[5 - Речь идет о памятнике крестителю Руси Владимиру Великому], держал в руках крест.

Раздобыв его адрес, а так же расписание занятий, которое не сложно было вычислить по общеинститутскому, цель сформировалась неожиданно – необходимо было узнать, какие тайны впитывает его жизнь? Чем больше я с ним общалась, тем больше убеждалась, этот шкаф хранит не один скелет, поэтому мое привычное существование изменилось, разбавив непоколебимую до этого дружбу, вечерним караулом у третьего подъезда дома 26 по улице Героев Днепра. Этот подъезд стал моей колыбелью, исключающий возможность сна без такого сладкого укачивания.

Ровно в 17:00 напротив подъезда я с замиранием сердца ждала, когда объект появится, наполнив этот серый и угрюмый мир светом. За моей спиной с интервалом в 15 минут постукивал по рельсам единственный на этом маршруте трамвай под номером 16, который заманчиво приглашал в путешествие по улицам Киева. Но я не могла изменить своему безумию – мои глаза жадно вглядывались в пустоту огромного мира, отрешенно ища того, кто должен был вернуться с работы. Я всегда появлялась на час раньше, чтобы не позволить ему лишить себя ночного сна, который не наступит, если сказка на ночь останется не рассказанной. Иногда он возвращался домой поздним вечером, и я, промерзшая в ожидании, с облегчением уходила в метро, которое приближало меня к моему лучшему другу – трамвайчику третьего маршрута. Я не изменяла ему даже в безысходности. Сколько раз он возил меня домой, не умолкая, стуча в ответ моим сухим слезам. Наш путь всегда начинался от Площади победы, где старинная часть города дышала особой свободой слова, постепенно сменяясь на громоздкие безмолвные улицы. Прислонив голову к оконному стеклу, я вглядывалась в жизнь за окном, растворяя в ней иллюзорные картины будущего – не моего будущего, пророческой силой разума стираемого в порошок.

Домашний вечер наполнялся содержимым холодильника, которое почему-то бесследно исчезало во мне. Я ела без остановки, не в силах утолить приступ голода. И даже выдерживая несколько минут между приемами пищи, давая ей возможность послать сигнал в мозг о насыщении, я снова срывалась и начинала есть.

Внутри тревожился зверь, который так же, как и я, просил еду. И я, не переставая жевать, удивлялась нашему аппетиту.

Странно было то, что когда я была не одна, я совершенно не хотела есть, даже, если с предыдущего приема пищи прошло достаточно много времени. Но как только я оставалась наедине со своими мыслями, продукты в бесчисленном количестве и в страшном сочетании употреблялись мной без остановки. Я могла есть несколько часов, после чего через силу заставляла себя лечь спать. Иногда удавалось заснуть, а иногда, мучимая чувством не прекращаемого голода, я вставала за полночь и брела к холодильнику, за очередным бутербродом или чем потяжелее.

А еще жутко хотелось с кем-либо поговорить, и тогда я погружалась в ночную переписку с подругой. Она всегда меня выручала в такой момент, моментально отвечая на мои ночные СМС.

11. Роман Богданова

Поглощенная процессом познания объекта через его труды, созерцательность вводила в забвение, набрасывая на разум завуалированные образы персонажей книги. Сознание отказывалось воспринимать смысл бытия, ища бессознательное между строк, в надежде, что автор все же оставил тайное послание, не сумев избавиться от человеческой приземленности в виде простых эмоций, которые иногда говорят за нас. Но в этой книжке не было ничего, за что можно было зацепиться. Либо этот космос был не подвластен бушующему любопытству, либо написано было столь гениально, что познать автора через текст не представлялось возможным.

Перевернув страницу, я на мгновение взглянула в запотевшее окно, за которым медленно проплывал осенний Киев, со своими каштанами и тополями, сбрасывающими листву, обнажая уставшие за лето стволы; со своими пятиэтажками времен социализма, безвкусно разбавленными современными высотками; со своими дорогами, на которых совсем не осталось отечественных машин; со своими людьми, поддерживающими движение всеобщего ритма. Город жил своей безразмерной жизнью, в то время, как в моих руках жизнь остановилась, создавая лишь иллюзию перехода во времени. И все-таки я не понимала, что являл собой текст, где ели различимы были чувства героев, в то время, как чувства – это единственное, что определяло бытие.

Трамвай зашел под пешеходный мост, протянувшийся через дорогу, и на секунды салон накрыла полутьма, вызывающая в голове образы непримиримой свободы. Точно так же во тьме утопают улицы города, задыхаясь от борцов невидимого фронта, желающих раскрасить историю красками огня и крови. Непримиримо между собой, не принимая сожаления, они уничтожали все вокруг себя, дабы показать отсутствие смирения и право фальшивого выбора.

Мы двигались вперед, и свет снова наполнил жизнь красками, а мои глаза вернулись к изучению совершенно не интересной жизни героев романа Богданова. Зачем он вообще написал роман, если не захотел обнажать чувств, утопая в обыденности? Для раскрытия смысла жизни, которое ему в прочем удалось много больше, можно было выбрать иной жанр. Совместно с разочарованием пульсировала мысль, что Александр Эдуардович глубоко одинокий и несчастный человек совершенно не разделяющий любви и привязанности, и именно это сыграло с его героями злую шутку, не наделив их тем, что позволяет читателю сопереживать, а значить искать логического заключения вместе с ними до самой последней страницы.

Я достала из кармана джинс телефон, чтобы посмотреть время, и увидела два неотвеченных вызова, которые безжалостно били по нервам моей подруги. Стянув наушники на шею, я оказалась захваченной происходящей действительностью, которая совершенно не вписывалась в мои планы. Набрав Каринин номер, прислонила трубку к уху, стараясь хоть как-то обратно отключить людей, соприкасающихся со мной под предлогом пассажирской перевозки.

– Привет! – прозвучал мой голос с чувством вины, разделяя опасения подруги, которые она, в прочем, еще не высказала. Но я слишком хорошо знала не только ее внешние черты, но и внутренне, передавая их в зеркальном отраженье глаз даже в тот момент, когда рядом не было карандаша и бумаги.

– Привет! – недовольно начала Карина. – Ты где?

– Я? – произнеся на автомате, стала смотреть в окно, пытаясь сориентироваться в пространстве. – Юность проезжаю.

– Опять на трамвае катаешься!?

Она лучше всех знала о моем нездоровом трамвайном увлечении. Часы, дни и года проведенные с прислоненной щекой к трамвайному стеклу, с затуманенным взглядом, настолько красноречиво описанные в моем дневнике, вызывали в ее глазах улыбку с неподдельным интересом: чем же меня пленил этот желто-красный кусок гремящего металла? Но мне было сложно объяснить этому музыкальному гению силу внутреннего притяжения, как ей казалось, бездушного существа. Для меня же он приобретал особую духовность на весах человеческой жизни.

– Опять, – выдохнула я с легкой обидой за своего друга.

– Дуй домой, я тебя жду.

– Скоро буду.

Мне хотелось доехать до Кольцевой, до которой оставалось две остановки, но пришлось сойти на следующей, чтобы пойти домой. В планы тесно вписывались коррективы.

12. Подруга

В подъезде я встретила Карину, которая ждала моего возвращения.