У меня есть сердце,
А у сердца тайна,
А у тайны имя, имя это – ты…
На крыльце квартиры Жуйко сидела маленькая собачонка и выкусывала блох. При виде незнакомых людей она по-хозяйски загавкала, но, на всякий случай, предпочла спрятаться под крыльцо, продолжая лаять. Пока оперативники открывали опечатанную дверь, появилась Самохина. Она прикрикнула на собаку и, поздоровавшись, объяснила:
– Посадила сторожа. Мало ли какие люди забредут. Она у нас весь барак охраняет.
– А когда к Жуйко приходили мужчины, она тоже лаяла? – заинтересованно спросил Калошин.
– А как же! Для порядка гавкает на всех. Уж если я скажу, что нельзя, тогда успокаивается. – Женщина ласково погладила, вылезшую из-под крыльца, хозяйку двора. Та умильно замахала хвостом и пошла вслед за всеми в дом. Дубовик вопросительно посмотрел на Самохину, та, поняв его взгляд, махнула рукой:
– Лидия её часто в дом приглашала, подкармливала. Вот она и тащится. А я зайду с вами? Там моя кастрюлька осталась, заберу? – и поспешила заверить: – Она точно моя, старенькая. Я вам покажу. Мне Лидия всегда отходы в неё складывала.
В нежилой квартире ещё не выветрился запах смерти, а отсутствие хозяйки ещё более усугубляло неприятные ощущения. Соседка, забрав посудину с застывшими остатками старого супа, направилась к двери, позвав за собой собачку, но та принялась шустро обнюхивать все углы, кое-где поскрёбывая коготками.
– Пусть ходит, – махнул рукой Калошин, – с ней веселее.
Женщина согласно кивнула и удалилась.
Мужчины разбрелись по квартире, разглядывая всё вокруг, хотя в первый раз уже изучили, казалось, наизусть обстановку комнаты.
Дубовик так же, как в первый приход, подошёл к комоду, теперь уже повертев в руках флаконы с духами, открыл коробку «Красной Москвы», потрогал пробку. Стукнул по носу, качающего головой, китайского болванчика и пробормотал: «Вот так!»
Калошин заглянул в шкаф, поймав на себе вопросительный взгляд майора:
– Проверяю свои догадки, – при этом он достал одну блузку и внимательно её осмотрел.
– Ну, майор, выкладывай! – Дубовик отодвинул стул от стола и сел, закинув ногу на ногу. – Расскажи, что тебя не устраивает?
– А тебя, разве, устраивает?
– Обо мне потом. Сначала ты.
– Хорошо. Ну, допустим, собралась эта дама покончить с собой. Два дня пила, собиралась с духом. Потом нарядилась, – она ведь не могла постоянно ходить в дорогой блузке, значит одела незадолго до смерти, – села к столу, взяла таблетки, налила водку, высыпала целую пачку таблеток… Дальше?
– Ты меня спрашиваешь? – усмехнулся Дубовик.
– Да, тебя! Повторяю: налила водку, насыпала таблетки и?..
– …размешала и выпила! Это ты хотел услышать?
– А чем размешала? Вот этим? – Калошин возбужденно повертел в воздухе указательным пальцем.
– Так-так-так! Ну-ка, ну-ка, давай, развивай! – Дубовик даже выпрямился на стуле, с интересом глядя на Калошина.
– А чего тут развивать? Она что, сходила на кухню, взяла ложку, размешала, унесла её назад, там вымыла, убрала в стол, вернулась и села пить свою отраву? Ей нет разницы, где та ложка останется, а вот если ей эти таблетки подсыпали, тогда всё логично. Злоумышленник идёт в кухню, там наливает водку, насыпает таблетки, размешивает, ложку моет, а стакан с водкой ставит на стол в комнате. Предлагает выпить вместе, и всё!
– А как объяснишь, что тот, второй, принёс водку с кухни незаметно? Ведь, как правило, наливают, сидя за столом, а не бегают со стаканом туда-сюда?
– А что стоило просто отвлечь пьяную женщину, или, в конце концов, дождаться, когда та по нужде выйдет. Ведь выходила же она? Как без этого? И потом… Провизор аптеки прекрасно знает, что этот самый барбитал даже в небольшом количестве приведет к смерти, а она не только десять таблеток всыпает в стакан, да ещё неоткрытую пачку берёт в руку. Если не надеялась, что умрет сразу, то, тем более, зачем уносить ложку?
– Силён ты, майор! Есть у тебя чему поучиться!
– А я не поверю, что ты об этом не думал, – улыбнувшись, посмотрел Калошин на Дубовика.
Тот блеснул стёклами очков:
– Ну, не то, чтобы не думал… – скромно потупил глаза, скрывая усмешку.
– Чёрт ты, майор! Вот ты кто! – Калошин со всей силы ударил его кулаком по плечу, тот едва не свалился со стула, успев ухватиться за край стола.
– Ладно, извини. Но зато мы знаем точно, что был второй человек. Ещё что-нибудь есть?
– А то! – Калошин хитро посмотрел на Дубовика и, погрозив пальцем, добавил: – Если скажешь, что и это знал – убью!
– Согласен!
– Тогда так, слушай! Кого женщина ждёт, нарядившись в дорогую блузку?
– Мужика-а…
– А на блузке не хватает пуговицы, это притом, что она женщина аккуратная. Более того, у неё не были застёгнуты манжеты. И знаешь, почему?
– Не томи!
– На манжетах пуговицы перешиты, как если бы новая блузка в рукавах была широка. А у Жуйко руки полные, и манжеты в таком виде у неё не застёгивались. Зачем, спрашивается, перешивала?
– Не её блузка?
– Это единственное объяснение. Я попросил Карнаухова попробовать застегнуть – не получилось. Полтора сантиметра не хватает. На блузке из шкафа манжет значительно шире. Далее… Юбка, по виду, домашняя, к блузке совершенно не подходит, это я, как отец взрослой девушки-модницы, говорю. Почему тогда только блузку переодела? Если её переодевали насильно, понятно: одеть юбку на сидящую, такую крупную женщину не всякому, даже мужчине, под силу, а блузку – проще, но она ведь была ещё живая: ворот рвала на себе. Значит, надела сама? Но юбку-то почему не переодела? – Калошин помолчал, потом сказал, как припечатал: – Не мужика она встречала здесь! А вот как заставили её надеть блузку? Это уже хитрость злоумышленника. Ну? Как тебе такой расклад?
– Всё, майор! Полный нокаут! – Дубовик поднял ладони. – Об этом не думал, правда! А вот мои мысли… Насчет сигарет… Таблетки в чемодане спрятаны – согласен, а зачем же так далеко убирать сигареты, если их куришь? Перед гостем, напротив, хочется блеснуть. А ведь в ведре не оказалось ни одного окурка, и из упаковки взята лишь одна пачка. Да и пепельница пуста. Был гость, и не курили? Совсем ничего не вяжется… Если он был желанный, что нам пытаются внушить дорогой блузкой, почему после него надо было травиться? Что-то между ними произошло? Слишком жирным шрифтом прописано это самоубийство… И сдается мне, что сигареты были подкинуты не для того, или, точнее сказать не только для того, чтобы намекнуть на Арефьева, а ещё и потому, что преступница знала, что окурок нами найден, и перевела стрелки на Жуйко. А вот насчет того, как заставили её переодеть блузку, есть у меня одна мысль. Не помнишь, какие вещи Карнаухов забрал с собой?
– Какую-то кофту с кровати и халат.
– Хорошо. К этому вернёмся. Думаю, в вещдоках найдётся ответ на этот вопрос.
– Значит, мы с тобой на верном пути? Только вот крючок…
– А мы сейчас проделаем один эксперимент, – Дубовик резво поднялся со стула, – пошли!
В этот момент собачонка, все ещё обнюхивающая углы квартиры, вдруг ожесточенно, повизгивая, заскребла лапами по плинтусу в углу.
– Чего это она? – повернулся Калошин.
– Ну, может быть мыши? Я в собачьих инстинктах не силен, – отмахнулся Дубовик.