Смерть под вуалью

– А что? Вполне резонно. И не лишено смысла. Ладно, поехали!

Доронин, после обхода квартир, доложил, что один из жильцов дома, расположенного напротив сараев, видел, как две женщины направлялись туда. Было уже темно, но он сумел разглядеть, что одна из них была высокая, в руках несла что-то вроде небольшого мешка, у второй, как ему показалось, была сумка. Он понял так, что женщины завернули за сараи именно для того, чтобы выбросить мусор. Сам он шел в соседний дом, вышел оттуда минут через десять, и ему показалось, что женщина с мешком в тот момент сворачивала за угол дома. Он удивился этому, потом решил, что вторая ушла раньше.

– Он видел, что высокая женщина возвращалась с мешком?

– Это-то как раз его и удивило. Утром он хотел пойти посмотреть, что там, за сараями, но просто забыл. Теперь сожалеет. Мы с участковым обследовали ещё раз мусорные кучи: никакого небольшого мешка не нашли.

– Да-а, вот уж незадача, – потер подбородок Калошин. – Что за мешок? Зачем она его несла с собой? Просто для того, чтобы была причина завлечь Капустину за эти сараи?

– Между прочим, чисто женская хитрость. Вполне допустима. Вопрос: почему Капустина осталась до вечера и никому ничего не сообщила? Но наша версия о том, что убила Капустину и Богданову одна и та же женщина, похоже, подтверждается, – удовлетворенно сказал Дубовик. – Все отмечают её высокий рост. Такие встречаются не так часто.

– Между прочим, у Марты Гирш он вполне подходящий, – заметил Калошин.

– Я это отметил, – кивнул Дубовик. – Но мы ещё не познакомились с Лидией Жуйко. – Потом повернулся к Доронину: – Тебе, лейтенант, поручаю больницу: побеседуй со всеми, приглядись, есть ли среди них высокие женщины, кто такие. В общем, поработай с медиками.

Тяжело отдуваясь, в дверь ввалился Моршанский.

– Доложил всё прокурору. Требует поторопиться. – Присел к столу, спросил: – Как у вас дела? Движутся?

– Ну уж ты-то не дёргай! – жёстко осадил следователя Дубовик. – Штаны не просиживаем. – Повернулся к Калошину: – Между прочим, мои коллеги установили, что Белла, о которой говорила Богданова, на самом деле Изабелла Голышева. Она, действительно, некоторое время провела в партизанском отряде, даже участвовала в нескольких вылазках. Потом у неё случился роман с одним из бойцов, в итоге: он ушел с регулярными войсками на запад при наступлении нашей армии, её отправил к своей маме на Урал, так как к тому времени Белла была беременна. Дальнейшая судьба её неизвестна: муж погиб, мать его умерла, она сама с ребенком уехала из той деревни, где проживала со свекровью. Пока её адрес установить не удалось. А ребята пытаются найти и других женщин из лагеря. Архив частично утерян при эвакуации, но работа ведётся. Будем ждать от них ответа.

Глава 11.

Вторник принёс очередной «сюрприз».

Утром Калошина на входе перехватил молоденький участковый Виктор Майборода.

– Товарищ майор, разрешите обратиться? Мне позвонила гражданка Самохина. У её соседки что-то происходит непонятное. Она не может достучаться до неё.

– Старшина! По-моему, вы обладаете полномочиями поехать и разобраться. В каком случае вызвать нас, вам должно быть хорошо известно.

– Я понимаю, но Самохина сказала, что вы вчера были у её соседки, и та вам не открыла.

– Соседка кто? Жуйко? – Калошин почувствовал, как сердце от нахлынувшего волнения жестко ударило в грудину.

– Да, она назвала эту фамилию. – Участковый виновато посмотрел на майора: – Я недавно на этом участке, ещё не всех знаю.

– Ладно, жди! Сейчас поедем! – Калошин обратился к дежурному: – Где Дубовик?

– У Сухарева, – кивнул тот на дверь с табличкой «Канцелярия», – уже полчаса, как пришёл.

Калошин стремительно шагнул к закрытой двери, но в этот момент она распахнулась, и навстречу майору вышел Дубовик. Едва поздоровавшись, Калошин в двух словах объяснил ему всё, и они, не сговариваясь, направились к машине. За ними последовал участковый.

У ворот дома Жуйко их встретила вчерашняя знакомая соседка. Она вприпрыжку заспешила им навстречу, затараторив издали:

– Вчера поздно вечером, даже можно сказать, ночью заглядывала, – между занавесками видно, – сидит, выпивает. Свет горел долго – я потом ещё раз выходила. Утром встала – свет горит, посмотрела: она сидит так же, как вчера, в той же позе. Стучу – не открывает. Боюсь я что-то…

Калошин громко стал стучать в двери, а Дубовик в сопровождении Самохиной отправился к окну, прикрытому цветными занавесками. Свет в комнате горел. Через небольшую щелку между полосками ткани был виден край круглого стола, бутылка и рука с зажатым в ладони стаканом.

– Посмотрите, ничего не изменилось? – отступив от окна, обратился Дубовик к женщине.

Она заглянула, приложив ладонь к глазам, и отпрянула:

– Как неживая… – прошептала побелевшими губами.

Дубовик, ничего не сказав, направился к крыльцу, где Калошин продолжал изредка стучать по тонкой дверной створке.

– Геннадий Евсеевич! Не стучи. Похоже, опоздали мы… – Дубовик обреченно махнул рукой. – Давай старшина за понятыми, а вы, – он повернулся к женщине, – можете принести какой-нибудь подходящий инструмент для взлома?

Она, тихо ойкнув, часто затрясла головой и собралась идти, но Калошин, кивнув на дверь, остановил её:

– Тут такая щель, что крючок можно поднять ножом. Взгляни, Андрей Ефимович, – он достал складной нож и, открыв его, просунул лезвие в щель, – немного поднатужимся… – крякнув, откинул крючок. – Ну, вот и всё.

В доме ощутимо пахло водочным перегаром, и ещё, какой-то свой, едва уловимый, запах чужого быта вплетался в резкий алкогольный дух. Но во всем присутствовал порядок. Постель была аккуратно застлана дорогим покрывалом, такое же лежало на широкой тахте. За большим круглым столом сидела высокая полная женщина. Голова её, лежащая на вытянутой руке, которой она сжимала наполовину наполненный стакан, была неестественно вывернута, другой рукой она держалась за оттянутый ворот дорогой шёлковой блузки. Накрашенные яркой помадой губы были перекошены страшным смертельным оскалом и выпачканы засохшей пеной. Даже на отдаленном расстоянии было понятно, что женщина мертва.

– Что скажешь, Геннадий Евсеевич? – хмуро спросил Дубовик.

– А скажу, что мы почему-то везде опаздываем, – таким же тоном ответил Калошин. – О причинах смерти скажут наши эксперты, но, похоже, отравление.

– А почему опаздываем, не знаешь? – задумчиво спросил Дубовик, осторожно пройдясь по комнате. Остановился возле комода, внимательно посмотрел на флаконы с духами: были здесь и «Малахитовая шкатулка», и «Цветок Грузии», и «Красная Москва» на самом видном месте. Не дотрагиваясь до них руками, майор низко наклонился и обнюхал флаконы. – Да, аромат!

Пока участковый вызывал группу, Дубовик успел заглянуть в шкаф. Довольно придирчиво осмотрев все вещи, висящие на плечиках, он так же, как и у комода, повдыхал запахи, исходящие от одежды. Калошин, удивленно посмотрев на него, многозначительно хмыкнул:

– И чего это ты принюхиваешься?

– Люблю женские духи, – не обращая внимания на ироничный тон майора, ответил Дубовик.

– Ну, по тебе и видно… Сердцеед, – незлобиво поддел тот.

Через некоторое время комната заполнилась людьми. Гулько привычно пощелкал «Зенитом», обходя стол со всех сторон. Карнаухов внимательно оглядел лицо женщины, потрогал кожу на руке, достал из-под локтя пачку таблеток и громко для протокола прочитал:

– «Барбитал», десять штук по полграмма. Целостность упаковки не нарушена. Ребята, – обернулся он к оперативникам, – пошарьте в мусорном ведре, нет ли там пустой пачечки от каких-нибудь таблеток. – С трудом разжав судорожно сжатые пальцы, поднял стакан к носу, понюхал: – Водка. А вот есть ли что-нибудь в ней, скажу позже.

Калошин наклонился и поднял с пола два разорванных кусочка картона:

– Вот тебе, Иван Леонидович, пустая пачечка.

– О, это то, что надо! – он аккуратно убрал всё в пакет. – Так, смерть наступила между десятью и одиннадцатью часами вечера.

– Скажите, во сколько вы заглядывали в окно? – обратился Калошин к соседке.

– Вот как раз после одиннадцати и посмотрела. Я, – она засмущалась, – по нужде выбегала.

Калошин обошел стол, заглянув несколько раз под него.

– Что ищешь, Геннадий Евсеевич? – негромко спросил Дубовик, подходя к Калошину.

– Так, мысль свою ищу… – задумчиво ответил тот.