Сказка о девяти адептах

– Убрать люльку, идиоты, – взвыл Дорон дурным голосом, демонстрируя всему окружению, что не зря он столько времени ходил у Нуара в любимчиках и кое-чему таки научился. – Никакой магии возле баула, кретины, только ручками, голенькими ручками, не надорветесь, тупня безмозглая, белоручки мокрохвостые, может вам еще и слюнявчики подвязать, чтобы на грудки ваши цыплячьи сопли не капали? Груз с Рюгена, поняли, бестолочи?!

И с перепугу дал особо ретивым адептам с размаху по рукам Черной Плеткой.

– Эй вы двое, – заполошно заорал младший магистр, поспешно беря ситуацию в свои мелкотравчато начальственные руки. – Немедленно отнести люльку на склады магической готовизны. Остальным взять багаж на плечи и нести его… осторожно нести, сволочи, верховному магу мэтру Сихсегану в каминный зал у террасы южной башни. И ты, этот… как там тебя, – небрежно бросил он Дорону, притворяясь, что в упор не признает в нем бывшего любимчика Нуара – вот ведь зараза, хоть по мелочи, но укусить! – Ты иди туда же. Он и тебя ждет. С отчетом, я полагаю.

***

Перла вся их озадачено-озабоченная процессия не парадными замковыми залами и шпалерными, а по кратчайшей дороге, по задворкам, как-то неожиданно и странно вдруг переходящим во внутренние уже чуть ли не парадные помещения и коридоры, усеянные дверями и порталами в различные ритуалии, алтарные и прочие аудиториумы. А потом возникла вдруг перед ними массивная, чернее Врат Нижнего Мира, агатовая лестница, ведущая на смотровую террасу южной башни. Впрочем, она же вела и в каминную южной башни – личную залу отдохновений мэтра Сихсегана, бывшего по мнению многих, по меньшей мере вторым лицом в Великом Черном ордене. Лестница эта пугала молоденьких адептов до заикания. Путь выбирать совсем было не надо – пожелай только. Куда тебе надо, туда она и приведет. А главное – спустившись по ней до самого дна темного колодца, ведущего вглубь Цитадели – ты вдруг оказывался на невероятной высоте под открытым небом на ярко освещенной террасе… по крайней мере, после глухой темени этой лестницы она даже под пасмурным северным небом в любую погоду казалась светлой и солнечной. А прямо перед тобой в зависимости от погоды либо тут же на террасе, либо в глубине каминной залы возвышалось величественное в своей грузности кресло верховного мага метра Сихсегана.

Стоило Дорону приподнять ногу над черной ступенью, отделяющей внешнюю террасу от собственно каминной залы, как перед процессией возник нелепый в своей длинной нескладности Тень верховного мага мэтра Сихсегана.

– Ты, – сказал Тень, сунув крючковатый палец в физиономию сопровождавшего процессию не в меру шустрого младшего магистра. – Свободен. Остальным следовать за мной.

Он повернулся и шагнул прямо в ослепительный, режущий глаза солнечный свет. Дорон и носильщики двинулись следом.

Носильщики водрузили баул на низенький столик и, повинуясь нетерпеливому жесту Тени, стремительно исчезли. Мэтр Сихсеган не вставая с кресла внимательно оглядел баул и щелкнул пальцами. Орденская магическая печать, защищавшая баул, шлепнулась на каменный пол. Ремни, опоясывавшие оный баул, клочьями разлетелись в разные стороны. И баул открылся. Тень достал и подал мэтру свиток тонкой прекрасно выделанной кожи, сплошь покрытый письменами, и тот с головой погрузился в чтение.

Тень куда-то исчез. Носильщики испарились еще раньше. А Дорон стоял – ему никаких указаний дано не было. Стоял и старался как можно незаметнее оглядеться вокруг. А что? Далеко не каждый день доводится простому смертному оказаться в личных покоях сильных мира сего.

Вещей вокруг было поразительно мало. И еще было красиво. И почему-то очень страшно. Стена каминной слева от Сихсегана была необыкновенно красиво расписана. Дорон вгляделся, в деталях рассмотрел настенную роспись и, к удивлению своему, убедился, что она представляет собой план их Архипелага с изображенными по бокам живыми существами – людьми, животными, рыбами и птицами, реальными и мифическими. А сверху на картину было наложено изображение розы всех восьми сторон света: из изображенного посередине солнца исходили под равными углами друг к другу восемь лучей, более всего похожих на остро отточенные лезвия отокоранских мечей. Само солнце имело жуткую ухмыляющуюся рожу… от которой ухмылки свежего человека бросало в дрожь.

– Ну-с, и как тебе поездка? – поинтересовался вдруг Сихсеган. – Впечатления? Делись.

– Я всегда! Я рад! Я стараться есть и буду! Я в лепешку, до последней капли, ваша воля есть мое все!

Сихсеган громко фыркнул и впился в побледневшую физиономию Дорона пронзительным взглядом.

– Это даже как-то трогательно. Я стар, мальчик, – сообщил он не без некоторого своеобразного кокетства. – Мои достижения, старания, свершения и даже стремления в далеком прошлом. Что меня ждет? Пара – тройка сотен лет – и все. И пустота. Я теперь навсегда привязан к этим стенам, это мой мир. – Сихсеган задумчиво обвел вокруг крючковатым пальцем. – Остальной мир доступен… или, правильнее сказать, подвластен мне теперь только через порученца. Вот ты и пригодишься. Но понимаешь ли ты, что для тебя это означает тоже вслед за мной самую тесную связь с этими камнями?

– Закон для меня определяется вашими желаниями, – хрипло пробормотал Дорон.

Сихсеган разразился каким-то квакающим смехом, а отсмеявшись резко нагнулся к побледневшему лицу Дорона

– Знаешь ли ты, как выглядит артефакт Веретено?

– Э-э… да, конечно, знаю. Двухсторонняя такая заостренная штука с перехватом посередине.

– Для чего он используется?

– Чаще всего для переговоров. Разламывается такой артефакт посередине перехвата. Получаются две такие острые иглы с шишечкой на конце. Одну часть от перелома до заострения берет один из собеседников, вторую другой. И теперь они могут между собой разговаривать на любом расстоянии. А вот подслушать такой разговор у любопытных не получается. Если по шару разговаривать, так любую магию можно побороть другой магией. И прослушать разговор, вот. А если связываться по двум половинкам Веретена, так даже если и есть против них какая-то магия, то все равно ее никто не знает. Так что артефакт этот в миру очень ценный. И редкий.

Сихсеган хмыкнул.

– Разговоры на расстоянии – это мелочь. Это пустяк. Это важно для земных правителей с их шпионами, для купцов, ревнивых мужей и так далее. Важно совсем не это. Назначение этого артефакта в том, что он – якорь!

– Не понял… – растерянно пробормотал Дорон, – как это якорь?

– Очень просто, – весело захихикал Сихсеган. – сейчас я тебе это, пожалуй, и продемонстрирую. Подай-ка мне из баула этот артефакт. Ну, быстрее. Быстрее, я сказал!

Дорон опрометью кинулся к баулу и уже через мгновенье медленно и осторожно буквально крадущимся шагом двигался к мэтру Сихсегану, держа перед собой на вытянутых руках прозрачную обоюдоострую иглу с утолщением посередине, перехваченным глубокой кольцевой канавкой.

Сихсеган встал с кресла, помахивая Веретеном подошел к стене с картой Архипелага и какое-то время разглядывал ее с до дрожи в коленях пугавшей Дорона внимательностью. Потом, зажав артефакт в кулаках, вдруг резко сломал его посередине и впился Дорону в глаза своими маленькими, острыми и совершенно ледяными глазками.

– Смотри сюда, – сказал он и ткнул иглой в самый центр розы сторон света, в хищную физиономию солнца. Игла будто провалилась в камень, а по карте, стремительно угасая, побежали огненные круги. Дорон стоял ни жив, ни мертв, горло у него перехватило, сердце колотилось как – да демоны его знают, как что именно! – а Сихсеган вдруг взмахнул второй рукой, в кулаке которой был зажат второй обломок артефакта и воткнул его прямо в середину лба Дорона. Тот взвизгнул и потерял сознание.

Когда Дорон очнулся, солнца на небе уже не было. Сихсеган вольготно развалясь сидел в кресле и с усмешкой глядел на валяющегося под картой Дорона. Голова у Дорона была насквозь промерзшей, во рту пересохло, а в ушах стоял какой-то противный звон.

– Вот теперь ты и узнаешь, что такое иметь якорь, – саркастически осклабился Сихсеган. – Теперь ты привязан к этому месту так же как и я… впрочем, нет, ты прикован сильнее. Я связан именно с местом, а ты с составляющими место камнями. Ладно. Иди в свой дортуар. Я не прощаюсь. Полагаю, мы скоро увидимся.

Дорон поднялся на шатающиеся ноги и зашагал к агатовой лестнице не представляя себе, в какую сторону, вверх или вниз он должен идти. Впрочем, эта лестница не была бы сама собой – через считанные мгновенья он ткнулся носом в дверь своего дортуара. А в следующее мгновенье обнаружил себя валяющимся в постели даже не скинув дорожного платья и грязных ботфортов.

Заставить себя встать и раздеться не было никаких сил, хотя Дорон прекрасно понимал, чем все это может для него кончиться, загляни сейчас сюда кто-нибудь посторонний, не говоря уже о сегодняшнем Бдящем Брате. В бдящем младшем магистре, прикинул Дорон, должен был бы пребывать сегодня сволочь из сволочей Мейхнар, ждать от которого поблажек было бы не столько нелепо, сколько смешно. Но тут голова его вдруг закружилась, мысли из нее разбежались в разные стороны и навалилась тошнотворная тьма. Что-то сильно ударило его по спине, так что весь воздух вылетел из его груди, глаза распахнулись до пределов возможного, и он обнаружил себя в каминной мэтра Сихсегана, прилипшим к этой самой злополучной стене с картой.

– Понял теперь, почему этот артефакт называется якорь? – менторским тоном вопросил мэтр. – Одна его половинка растворена в тебе, вторая в этой стене. Стоит мне щелкнуть пальцами по этой карте, как одна половинка устремится к другой, как далеко бы друг от друга они не находились… то есть ты летишь к стене. В самом деле, стене к тебе лететь несколько затруднительно. Впрочем, ты тоже можешь воспользоваться якорем, чтобы прибыть сюда ко мне. Для этого тебе надо лишь очень сильно того пожелать и ударить себя ладонью по лбу… тоже сильно… очень сильно.

Сихсеган мерзко захихикал, и больно, аж до звона в ушах, хлопнул Дорона по лбу. Мир уже привычно завертелся перед его глазами, осточертевшая стена опять умудрилась ударить по спине, и Дорон разлегся на полу в виде кучи грязных тряпок.

***

После того, как мэтр Сихсеган приблизил Дорона к себе, жизнь, признаться, немного наладилась. Новый шеф отправил его работать в виварий – разрабатывать и изготавливать химер для разных практических надобностей. О-о… мирная лабораторная работа, как это здорово! Он, Дорон, всегда любил мастерить всякие поделочки.

Что такое химера? Совмещение несовместимого. Берешь из вивария каких-нибудь собачек-кошечек, или еще каких тварюшек, убиваешь, сшиваешь в единое целое по описанной в литературе схеме, потом поднимаешь, и вот – химера готова. И управлять ею сможет всякий, владеющий хотя бы азами некромантии. А если в рецептуру химеры входит человек, так это вообще лафа. Усушку-утруску никто не отменял. Ингредиенты всегда берутся с запасом – вдруг рука не вовремя дрогнет, вот материал и испортился. А он, Дорон, аккуратный, у него руки никогда не дрожат… без постороннего начальственного воздействия, разумеется. Так что человечка-другого время от времени удается сэкономить. А что с этими человеками делать, никому объяснять, вероятно, не надо? Правильно. Использовать по назначению. В смысле – на алтарь.

Впрочем, так благостно дело обстоит только с простыми, хорошо известными химерами. А в обязанности Дорона, к сожалению, входила еще и разработка. И надлежало регулярно отчитываться, что он придумал нового или нашел в древних книгах пресловутого «хорошо забытого старого». С этой частью работы дела обстояли хуже. Тут уж аккуратность и усидчивость – сильные стороны Дорона – увы, не помогали. И случались тогда конфузы, влекущие за собой насмешки товарищей и примерное наказание со стороны начальства.

Правда теперь, когда он стал старшим магистром, над ним особо не посмеешься, да и наказывать следует с осторожностью. Это, конечно, хорошо. Но он, Дорон, прекрасно понимает, что мэтр Сихсеган организовал ему этот статус не по доброте душевной, а чтобы позлить архимага. А вдруг он в этом своем намерении слишком уж преуспеет? Что если новый статус Дорона прогневит мэтра Нуара всерьез?

Но в этот момент размышления Дорона были грубо прерваны. Мир завертелся перед глазами, и в спину в очередной раз больно ударила проклятая стена Сихсегановского кабинета.

Как же оно все достало, о великие боги!

13. Об Очах и химерах

Настроение у Нуара сегодня было элегическим, преисполненным тихой грусти.

– Нет, нет, – остановил он Сихсегана, проверяющего вино в своем бокале. – Сегодня никаких шуток. Поминки – это святое.

Нуар взмахнул рукой с зажатым в ней бокалом.

– Ах! – патетически воскликнул он. – Еще раз помянем. Он был хорошим братом, принесшим немало блага нашему ордену. И много десятилетий весьма неплохо исполнял обязанности моей Правой Руки.

– Так почему же ты убил его?

– Много стал на себя брать. Бывает, дело житейское. Кстати, я в очередной раз хочу предложить эту должность тебе.

– А кто будет исполнять мои обязанности? Хозяйственные дела – это много работы, много мороки… И много-много тонкостей, в которые свежему человеку сложно и долго вникать. А насчет важности… когда хозяйство без меня пойдет в разнос… в общем, ты это заметишь. И, я тебя уверяю, прочувствуешь.

– Не хочешь, стало быть?