Хроники Нордланда. Грязные ангелы

– Скажите Алисе, – прошептал Гэбриэл, с трудом шевеля пересохшими губами, – что мне так жаль, что я её не поцеловал! Пожалуйста!

– Вот поправишься и сам скажешь. – Тильда поменяла компресс на его лбу, смочила губы, виски и ключицы, поправила подушку и постель. – Вот и говорите, что любви нет на свете! А это что, по-вашему?!

Сон, сморивший Иво, был следствием страшной усталости и перенапряжения, а не здоровой сонливости; но он помог ему отдохнуть. Проснулся он, немного освежённый, с ясной головой, и сразу понял, что Алисы нет. Быстро сел, уже готовый кричать, но тут же и увидел её: она сидела, скрестив ноги, в луче солнечного света, стриженые волосы на непокрытой голове светились тёмно-рыжим кудрявым облачком. Возле неё, опершись лапками об её колени, стоял енот, в траве копошились какие-то зверьки, по плечам прыгали две белки, а на подставленных ладошках копошились пчёлы. Это, видимо, было щекотно, потому, что Алиса тихо хихикала… Иво смотрел на всё это, онемев от изумления, пока енот не заметил его и не оскалил острые белые зубки.

– Иво! – Обрадовалась Алиса, – хочешь есть? Белочки принесли нам орехи, и корешки, а пчёлки и шмели дали вот: – она протянула к нему ладони, на каждой из которых была лужица янтарного благоухающего мёда. – Попробуй, знаешь, как вкусно!

– Как ты это делаешь? – Хрипло спросил Иво. Она пожала плечами:

– Я не знаю. Я проснулась, и подумала, что хочу есть. И они появились. Они такие хорошие!

– Ты понимаешь их язык?

– Они не говорят, у них нет языка. Они чувствуют и переживают, я слышу их сердечки. – Алиса нежно погладила енота, и тот зажмурился и заурчал от удовольствия. – Они очень-очень хорошие! Они просят меня остаться, я им нужна… Но я не могу. Мне надо к Гэбриэлу…

Иво слизнул мёд с ладошки Алисы, положил в рот пригоршню орехов. Всё это было странно, и даже более чем странно, и он спросил:

– Кто ты?

– Не знаю. – Пожала Алиса плечами. – Мне очень хорошо здесь, настолько, что я совсем поправилась. Я слышу лес вокруг, деревья, травку, цветы. Мне нравятся пчёлы, и осы, и шмели, и муравьи; а вот других я не люблю, они портят лес… Мне нравятся птицы – слышишь, как они радуются, что я здесь?.. А все они очень рады мне, правда! И они меня слушаются… Но почему, я не знаю.

– Может, ты ангел? – Спросил Иво. Алиса хихикнула:

– Придумал тоже! Какой я ангел? Я – всего лишь я… Знаешь, они понимают, что нам грозит опасность, и обещают отвести нас в безопасное место.

– А как ты себя чувствуешь?

– Хорошо. Я поправилась! Правда-правда! – Она вскочила на ноги. – Надо идти. Нас ищут. Идём скорее!..

Получив голубиную почту и прочитав письмо Барр, Драйвер испытал нешуточное облегчение. Он-то почти испугался! А щенок Хлоринг задумал всего-навсего обвинить его в организации Дикой Охоты! Пускай себе. Ловушка расставлена, и так искусно, что как только щенок в неё сунется, сам увязнет в ней по самое не балуйся. Приятный день! Драйвер собирался обратно в Найнпорт – корабль уже был снаряжен, слуги готовы и ждут его. И с Гором вопрос решён. Напоследок он принёс Драйверу кругленькую сумму: за возможность прикончить его, предварительно от души развлёкшись, Аякс выложил ни много, ни мало, а две с половиной тысячи дукатов! В очередной раз убедиться, что ты почти всемогущ, и всё тебе удаётся, и судьба тебе благоволит – разве не великолепное ощущение, бодрящее и пьянящее лучше всякого вина?.. Драйвер со вкусом, с толком, с расстановкой унизывал перстнями и кольцами перед зеркалом свои холёные пальцы, одновременно любуясь ими и собой. Да, уже не молод. Но всё ещё чертовски хорош собой, что есть, то есть! Драйвер гордился своей внешностью, и особенно грела ему душу мысль, как женщины, которых он презирал и ненавидел, восхищаются им и вожделеют его. Он даже преувеличивал это тщетное вожделение, воображая, что его желает буквально каждая на его пути, – желает, но не получит! И собственные желанность и недоступность ласкали ему душу и сердце. Он на самом деле нравился, но очень не многим – во что не поверил бы ни за что. Женщины обычно тонко чувствуют в мужчине и силу, и слабость, и такие, как Драйвер, нравились только экзальтированным восторженным дамам, да тем, в ком силён был материнский инстинкт, тем, кому непременно надо было защищать и опекать какого-нибудь страдальца. Но Драйверу это и в голову не приходило. Он воображал себя всеобщим кумиром и идолом, и купался в этом приятном ощущении, как в тёплом молоке. Сам он считал, что по-настоящему красивы и желанны могут быть только мужчины, мальчики, юные и стройные, с бархатистой кожей и гибкими телами… Но даже и их Драйвер ненавидел. Он ненавидел всё желанное, всё красивое; и больше всего он презирал и ненавидел тех, кто испытывал к нему самому какие-то добрые чувства – так как в глубине души презирал и ненавидел самого себя. И виновными в этом он всегда считал Гарольда Хлоринга, принца Элодисского, и его жену, Лару Ол Таэр, прекрасную эльфийку, разбившую его сердце. Когда-то он искренне и истово хотел стать похожим на Хлоринга, одеваться, как он, держаться, как он, быть таким же блестящим и популярным. Но его больная душа превратила это желание в манию, в болезнь. Драйвер до сих пор носил такие же волосы, какие тогда носил принц; до сих пор подражал его интонациям и манерам, хотя скажи ему кто об этом, и барон убил бы наглеца – ну, или затаил бы на него нешуточную злобу… хотя на кого только он её не таил!.. Когда-то Драйвер мечтал о другой жизни, жизни без греха и страхов, он влюбился, и это на самом деле на какое-то время сделало его иным, он стал лучше, чище, у него отросли крылья за спиной, он летал! А она, Лара, посмеялась над ним и отвергла его. Вышла замуж за Хлоринга! И поплатилась за это. Драйвер искренне считал, что именно Лара и виновна во всех его грехах – он же понимал, что грешен, и даже понимал, насколько. Но все эти счета предъявлял именно ей. Он ведь пытался стать иным, он почти стал – и что же?! Ему не дали! Проклятая эльфийка сломала ему жизнь, отняла надежду и радость, отняла крылья. И остались только месть, горечь и Сады Мечты, его детище, его гордость, его рай, источник его силы и даже богатства. Драйвер упивался своей гениальностью, думая о том, как всё устроил там. Особенно он гордился своими порядками в отношении девочек. Во-первых, эти твари иного и не заслуживают. А во-вторых, полукровки – существа сильные и дерзкие, и если не сломать их сразу же, не бить, не держать в постоянном страхе и не подвергать ежедневному насилию, они ведь всё равно найдут лазейку, всё равно взбунтуются и попытаются освободиться! О, он-то это знал очень хорошо! Его детищу было двадцать пять лет – сколько барон в самом начале боролся с их бунтами, с их побегами, а особенно – с их нелепыми влюблённостями друг в друга! Он даже – страшно сказать! – сам как-то раз получил удар ножом от одного влюблённого придурка, вообразившего себя защитником своей грязной девки! Но не зря он гений. Он всё предусмотрел, всё превозмог, и вот уже больше десяти лет, как его рай существует без единого прокола. При том, его Сады Мечты давали неслыханный доход. Ведь развратник хуже пьяницы! Если второй за бутылку из дома последнее унесёт, то первый пойдёт ещё дальше, он душу продаст, убьёт, руки в кровь сдерёт, пробираясь к вожделенному! Пьяница способен и завязать; развратник, вкусивший крови, не остановится ни за что. Кровь – это та отрава, от которой противоядия нет. И с каждым годом гостей в Садах Мечты всё больше! Пресыщенные богатые ублюдки сначала приходят в будуары, где можно безнаказанно и вволю глумиться над красивыми, как ангелы, мальчиками и девочками, а потом начинают неизбежно искать большего. Придать делу такой размах Драйверу помогала Александра Барр – Госпожа. Она, как коршун, кружила по Острову, выдавая себя за знахарку и целительницу, выслушивала откровения жён, жалобы мужчин, и где сама начинала исподволь обрабатывать потенциального «гостя», где сливала информацию Драйверу – и так они улавливали слабые души, заманивая их сначала развлечениями на грани дозволенного, но, с точки зрения «гостей», почти невинными. Им внушали, что девочки и мальчики сами готовы на всё и не против того, что с ними делают (они ведь не жалуются и не сопротивляются, разве нет?! Полукровки, они ведь распутны от природы!), потом осторожно, исподволь, обрабатывали и давали попробовать всё более горячие и рискованные вещи… Кто-то охотно стремился в бездну сам, кого-то повязывали шантажом и кровью, угрозами огласки. Но, будучи человеком особого склада, Драйвер не признался бы ни за что даже себе самому, насколько грязно и подло то, что он делает. Он создал целую философию, согласно которой всё, что он делает, исполнено особого смысла, а его Сады Мечты – просто необходимы для всеобщей вселенской гармонии. И так умел это подать, что с точки зрения формальной логики его почти невозможно было опровергнуть, когда он начинал разглагольствовать о подавленных желаниях, отраве смертного греха, трагедии инакомыслящих и прочей пафосной дряни. Драйвер говорил о своей особой миссии так, что даже сам себе верил, не говоря уж о его слушателях. Он был прав, был в силе, и был… хорош! Закончив туалет, Теодор Драйвер ещё несколько минут не мог оторваться от зеркала, самодовольно созерцая своё отражение. Ухоженный, холёный, великолепно одетый, с выразительными большими глазами артиста, с роскошной гривой шелковистых волос… Он подкрашивал их, так как от природы брюнетом не был, но был его ненавистный враг, – но об этом знал только Доктор, изготавливающий ему краску. Многим барон казался образцом мужской красоты; его даже нередко приводили в пример тем, кто говорил, что красивее эльфов и полукровок мужчин не бывает…

– Милорд? – К нему, торопливо постучав, вошёл доверенный слуга. – Срочное, из Редстоуна… – Протянул снятое с голубиной лапки письмо. – Пометка, что срочно и важно, я взял на себя смелость…

Драйвер с брезгливой гримасой выхватил у него письмо, взмахом руки отправил прочь и развернул маленький рулончик писчей бумаги, недавно появившейся в Нордланде и пока что очень дорогой. После первых же строк небо обрушилось на барона, он даже пошатнулся в ужасе. Нет! – Была первая, отчаянная мысль. – Нет, это не правда! Этого быть не может, этого просто не может быть, это ведь катастрофа, небо не может быть так безжалостно к нему!..

Шторм стоял на крепостной стене и, недовольно хмурясь, смотрел на море. Пазл не складывался; что-то в картине побега, которую он нарисовал себе, было не так. Сюда никак не вписывался пропавший Эрот; зато если предположить, что Гор и Эрот бежали вдвоём, всё вставало на свои места. Гор нарочно подставился, а Эрот…Спрятался где-то в замке! Шторм щёлкнул пальцами. Уже лучше, но всё равно… как-то не так.

– Тащи ко мне уродку! – Крикнул он одному из стражников. К возвращению Хозяина, который уже мчится сюда, он всё устроит и во всём разберётся. Он станет-таки самым приближённым телохранителем обожаемого Хозяина!

Через четверть часа стражник вернулся и слегка растерянно произнёс:

– А её нет нигде. Она исчезла!

– Я так и знал. – Даже обрадовался Шторм. – Эта тварь подобрала Эрота, и они сбежали, вместе!

– Но как?!

– С крестьянским быдлом! – Рявкнул Шторм, бросаясь к лестнице. – Коней! Взять двух каргов! Нагоним быдло и обыщем телеги! – Он понимал, что они опоздали – уродка и Эрот наверняка уже где-нибудь в лесу. Но карги должны взять след, если они найдут телегу! Эти суки ещё будут желать смерти, особенно эта чёртова уродка! Шторму так невыносимо было думать, что какая-то сука обманула его – ЕГО! – что сводило скулы от бешенства.

Кто из крестьян был в эту субботу в замке, выяснилось очень быстро; когда погоня спустилась со скалы, Шторма вновь осенило, и он остановился у придорожной харчевни. Поднял руку:

– Они только здесь могли выскочить из телеги. – Сказал уверенно. – С быдлом они бы не стали договариваться – времени не было, да быдло и боится нас до усрачки. Не стали бы они помогать побегу. Здесь они выбрались – опять был дождь, и телеги наверняка здесь остановились. Спроси! – Кивнул он одному из своих, высокому кватронцу по имени Курт. Тот спешился и пошёл к харчевне, откуда уже спешил хозяин, который тут же подтвердил, что утром, во время дождя, у него останавливались крестьяне, порожняком возвращающиеся из замка.

– За их мулами кто смотрел? – Спросил Курт. Шторм презрительно смотрел на долговязого хозяина харчевни, который так боялся их, что с трудом понимал, что от него хотят; у него тряслись руки, в глазах метался ужас.

– За мулами-то… – Тот сморщился. – Так это… никто. Дождь был… Сильный. Они-то их привязали, и в дом сразу, а мои-то тоже не пошли…

– Повезло сукам. – Усмехнулся Шторм. – Но везение не вечно. Слушай сюда! Из замка сбежали горбатая уродка-кватронка и полукровка, Фанна, белобрысый. Увидишь их, или услышишь что, сообщишь в замок. Если хочешь жить.

Шторм не любил говорить; он вообще был молчалив и сдержан, и особенно он не любил разговаривать с людьми. В нём, эльфийском кватронце, человеческого было так мало, что его многие вообще принимали за чистокровного эльфа. Если бы не слишком светлые для Ол Донна волосы, он и вправду ничем не отличался бы от них. Людей он презирал абсолютно; и Хозяин, приручая его, делая из него своё орудие, умело сыграл на этом презрении, внушив ему, что его семья была убита, жестоко убита человеческим быдлом; что его судьба и всё плохое, что ему пришлось пережить в Садах Мечты – это следствие людской злобы. Про себя Хозяин говорил, что он сын дриады, и тоже в своё время подвергся человеческой злобе и предвзятости, и Шторм свято ему верил.

Шарахаясь от каргов, хрипящих ему в лицо, хозяин поклялся, что сообщит в тот же миг, если что узнает, и Шторм ему верил – вся округа панически боялась замка. Не так давно была сожжена со всеми жителями деревня Прелестное за то, что одна пожилая крестьянка укрыла девушку, сбежавшую от Дикой охоты. Даже в Найнпорте, городе большом и богатом, портовом, стража Хозяина делала, что хотела, убивала, кого хотела, брала, что хотела, и никто не смел не то, что возразить, но даже заступиться за очередную жертву, даже посмотреть в сторону насилуемой на улице девушки или избиваемого человека. И никто, пожалуй, не посмел бы помочь… Почти никто.

След карги после дождя не нашли; но Шторм приказал обыскать округу, и убежище, где спрятались от дождя Иво и Алиса, было найдено довольно скоро. Там, где дождь не смыл следы их присутствия, карги словно сбесились от ярости. Что-то так озлобило их, что они разорвали в клочья рогожу, на которой спала Алиса, а потом завыли и зарычали так, что весь лес вокруг притих и словно потемнел. В ручье они потеряли след, но Шторм приказал одной группе отправиться вниз по течению, а сам с оставшимися двинул вверх, рассудив, что где-то на берег беглецы выберутся.

И тут же начались странности. Дважды над ними пролетел огромный ястреб, так низко, что шарахались лошади, а карг припадал к земле и хрипел от бешенства. Потом вдруг отовсюду пополз туман, густой, белый, как молоко; стало так тихо, что даже у Шторма, существа абсолютно бесстрашного, мурашки поползли по телу.

– Ты что-нибудь слыхал про Стража? – Спросил Курт, вплотную приблизившись к нему и понизив голос.

– Нет. – Отрезал Шторм, нервно сжимая рукоять меча. – Что ещё за Страж?

– Хозяин Острова. Он здесь главный, практически, бог. Его можно встретить в виде волка, человека, или ястреба. Здорового такого ястреба, с золотыми перьями. Не напоминает ничего, нет?..

– Я пле… – Шторм хотел сказать, что плевать хотел на ястребов, но тут с животными, вдохнувшими туман, произошло неладное. Карг закашлял, захрипел, принялся крутиться на месте, упал в судорогах… Кони словно ошалели, затрясли головами, принялись брыкаться, визжать, и бросились в кусты, не разбирая дороги – Шторм и Курт едва успели спешиться, остальных взбесившиеся кони унесли куда-то в лес; долго было слышно их дикое ржание, вопли всадников и треск ветвей. Карг сдох в страшных корчах, Шторм инстинктивно замотал лицо платком, но на них, похоже, туман не действовал – ни с ним, ни с Куртом ничего не происходило. Кроме того, что они совершенно потеряли ориентацию, и лишь когда стало тихо, Шторм смог, не теряя головы, сориентироваться по журчанию ручья и вернуться, почти таща за собой впавшего в истерику Курта, к воде, по которой они вышли назад, к харчевне. Курт, сидя у колоды с водой для животных, дрожал и поминутно вытирал лицо, словно по нему текло или ползало что-то.

– Это он, – твердил Курт, – это Страж! Он против того, чтобы мы искали этих беглецов!

– Ерунда. – Не сдавался Шторм. – Хозяину нужны будут эти суки, и я из земли их вырою, но доставлю к нему!

– Как? – Истерил Курт. – Как, если ОН тебе не даст?!

– Даст. – Кусая губы, тихо огрызнулся Шторм. – А не даст, я и с ним справлюсь.

Ястреб вновь пронзительно закричал, низко пролетая над ними, и Курт, чуть не плача, упал на колени:

– Это он, не я, господин Страж! Я никогда против тебя не пойду! Клянусь, я этих гадов и пальцем не трону, если ты не велишь!

– Заткнись. – Брезгливо толкнул его ногой Шторм. – Возьми у быдла каких-нибудь коней, нам надо в замок.

Алиса с Иво скатились вслед за белками в овраг, по дну которого бежал ручей, и съёжились в кустах орешника, обнявшись.

– Я боюсь! – Шептала Алиса. – Там что-то очень-очень страшное! Лес тоже их боится!

– Тихо! – Обнимая её, тоже шёпотом попросил Иво. – Может, нас не заметят! Тихо, Алиса…

Они слышали шум близко-близко – хрипы и рычание каргов, визг сбесившихся лошадей, крики людей. Слышали разговор Шторма и Курта… Видели туман, ползущий по краю оврага, над ними. Наступила тишина, но они боялись шелохнуться, пока на краю оврага не появился огромный белый волк с синими глазами. Иво заслонил собой Алису, черпая храбрость в необходимости защитить её, но Алиса вдруг сказала:

– Он нас не тронет. Он говорит, чтобы мы не боялись и шли за ним.