Хроники Нордланда. Грязные ангелы

Еврей присмотрелся к нему, кивнул:

– Вижу, что не врёшь, на запойного не похож. Но тебе, юноша, я не советую вот так разбрасываться средствами. Золото – девица коварная, и пренебрежения не прощает. Сегодня ты отдашь эти золотые, а завтра, помяни моё слово, именно столько жизнь от тебя потребует, и потребует жёстко.

– Им нужнее. – Просто сказал Гэбриэл. – У него девочка больная, он ей козу купит.

– На козу им с лихвой хватит одной монеты. – Еврей бесцеремонно забрал у Гэбриэла деньги, и один золотой дал Томасу. – Этого хватит на целое стадо коз. Мы даже вот так поступим. – Он в последний момент ловко вернул золотой в ладонь. – Я разменяю ему эту монету. Потому, что там, где он живёт, ему её не только не разменяют, но скорее всего и ограбят, и хорошо, если он жив при этом останется.

– Ваша правда, господин. – Согласился Томас, безропотно уступая еврею своё нежданное богатство. – Я даже и не знаю, где смогу ещё эти деньги поменять…

– Пусть он всё заберёт. – Настаивал Гэбриэл. – Вы не видели, как он живёт! И девчонку не видели…

– Я видел гораздо больше того, что ты можешь придумать, молодой человек. – С иронией усмехнулся еврей. – Но зачем же пихать ему такие деньги и обрекать на гибель? Уверяю, с этими деньгами он не проживёт и дня, в первой же подворотне его зарежут за них. Если ты таки горишь мечтой его осчастливить, положи эти деньги в банк, и они с его дочкой проживут на них вполне пристойно три года. Сняв себе приличное жильё, купив пару коз и одевшись с ног до головы. А если не будут раздавать милостыню направо и налево, то смогут прожить и дольше.

– Правда?! – Поразился Гэбриэл, и еврей снова, уже веселее и мягче, усмехнулся при виде его детской радости. – Нет, правда?! А как это?

– Наш банк будет, скажем, каждый месяц выдавать ему по два талера, и этой суммы в его районе ему хватит с лихвой на питание и одежду.

Наградой ему была радость на лице Гэбриэла, и такое искреннее облегчение, что и самый чёрствый человек на свете почувствовал бы к Гэбриэлу симпатию. Даже бродячая торговка, высокая, статная женщина с вьющимися белокурыми волосами и красивым, но несколько мужественным лицом и очень холодным взглядом больших серых глаз, подошедшая к ним со своим лотком, взглянула на Гэбриэла с неожиданной теплотой. Он казался таким искренним и простым! Да и был таким. Что бы ни сотворили Сады Мечты и Драйвер с его телом, душу свою Гэбриэл от них уберёг, укрывшись за ледяным панцирем презрения. Во многом он так и остался тринадцатилетним мальчиком, мечтающим стать разбойником и жениться на Алисе!

– Ступай, сударыня, ступай. – Сказал торговке еврей. – Здесь у тебя ничего не купят.

– А я думаю, – развязно возразила торговка с незнакомым Гэбриэлу акцентом, – новоявленный богатей у меня что-нибудь, да купит! У меня в коробе совершенно случайно есть пара отличных башмаков, да и другие мои вещички ему будут интересны… Я дорого не возьму. Товар из самой Италии!

– Я, пожалуй, возьму башмаки. – Извиняющимся тоном сказал Томас, глаза его блестели детским восторгом, не меньшим, чем у Гэбриэла. – А ты, наверное, и правда, ангел?

– Что?! – Глаза торговки на миг сверкнули лезвием клинка, но она тут же взяла себя в руки. – Не иначе, господин богатей, не иначе!

– Подождёшь, любезная. – Бесцеремонно возразил еврей, приглашая Гэбриэла и Томаса в банк. – Нам нужно уладить небольшие формальности.

– Скажи честно, – обратился еврей к Гэбриэлу внутри. – Это Мойше дал тебе золото?

– Нет. – Гэбриэл даже покраснел. – Его деньги у меня тут, я их не трогал… Это… моё золото. Мне его один… ну… – Он заколебался, не зная, как сказать про Гелиогабала. – Знакомый давал. По одному золотому в месяц. У меня их было десять и ещё пять. А это всё, что осталось.

Еврей выразительно посмотрел на него, потом развёл руки в молчаливом обращении к небесам и даже возвёл очи горе. Такого он ещё не встречал! Молодой еврей в черной шапочке вроде той, что дома носил Моисей, засмеялся и почесал себе нос.

– Говорят, что простота хуже воровства. – Сказал еврей. – Но в твоём случае даже это довольно-таки мягко сказано. Ну, и что мне с тобою делать, юноша? Тебя же нельзя выпускать в дикую природу, ты – новорожденный телятя, я вас умоляю! – Он обратился за пониманием к Томасу, который стеснялся своих рваных башмаков и своего вида, и жался у двери. – Вы когда-нибудь видели такое диво, э?.. У него было пятнадцать дукатов, на которые он мог уехать в Винетту или Валену и жить там, как король, чтоб я так жил! Мне прямо таки стыдно брать проценты с этого попика, я чувствую приступ щедрости, это заразно.

Молодой еврей весело фыркнул, снова рассмеявшись, но встретил взгляд старшего, и быстро принялся чесать нос, скрывая смех и пытаясь принять серьёзный вид.

– Я прямо-таки не знаю, что с вами делать. – Еврей забрал в горсть свою холёную бороду, глядя на своих странных гостей, и в глазах его прыгали весёлые чёртики. Но как бы ему ни было смешно, он и в самом деле не знал, что ему делать. Очень серьёзные люди не так давно обещали ему огромную награду за этого юношу, или за какие-либо сведения о нём. Им интересовалась инквизиция, а инквизиции любой еврей боялся, как чумы. И не важно, что формально в Нордланде её не было. В это время люди верили, что она есть везде и достанет хоть со дна морского. Иосиф Левин, племянник одного из самых богатых евреев Европы, Соломона Райя, был человеком бесстрашным, как многие его соплеменники, вынужденные стать бесстрашными, живя в постоянной смертельной опасности, под угрозой погромов, чисток, просто каприза толпы. К нему могли прийти в дом и перерезать всю его семью в любой момент, по любому поводу или же просто без повода, и он всегда это помнил. Как многие его соплеменники в Европе, он постоянно имел этот страх в крови, в костном мозге, всегда ждал расправы – даже когда не ждал. Кое-кто из его народа предавал веру и крестился в христианство; но их презирали даже сами христиане, и в любом случае, Иосиф был не из них. Всем не евреям он платил той же монетой, презирая их и не имея к ним никакой жалости или сочувствия. Но эта парочка… Особенно этот полукровка… Иосиф мог легко забрать у них деньги и выпроводить, а за юношу ещё и получить солидное вознаграждение. Он даже просьбой Мойше мог бы пренебречь, поскольку считал его старым чудаком и выжившим из ума идеалистом. Но – не сейчас. Что-то было в этом юноше, что-то такое чистое, такое простое и… правильное, что Иосиф просто не мог поступить с ним так, как того требовали привычка и выгода. Кто его знает, что в нём было не так?.. То ли эти веснушки на переносице, превращающие красивое холодное лицо в симпатичную мальчишечью физиономию, то ли взгляд тёмных глаз, честный, откровенный, даже немного трогательный?.. Или то, как охотно, даже с радостью, он расстаётся со своим богатством – а для такого, как он, это настоящее богатство! – и как радуется тому, что может помочь этому нелепому чудику и его дочке?.. Когда-то и сам Иосиф мечтал помогать всем несчастным – и было это не так уж и давно. Пока им не пришлось бежать из Лиона, где жила его семья, в одном белье, зимой, в слякоть. И их, семью с шестью детьми, мал-мала-меньше, травили, как зверей. Тогда он поклялся себе, что не пожалеет больше ни одного христианина… И вот надо же: пожалел. Потому, что верил: этот мальчик и еврею отдаст вот так же всё, что у него ещё останется, и еврея закроет собой и будет спасать. И никакие деньги, и никакая выгода не заставят его поступить иначе. Иосиф Левин написал расписку о полученных от Томаса Босяка трёх золотых дукатах, выдал ему десять талеров, подтвердил обязательство банка выдавать ему ежемесячно по два талера, и отпустил осчастливленного попика восвояси. Повернулся к Гэбриэлу.

– Ты очень везучий юноша, Гэбриэл. – Сказал без тени улыбки. – Мойше пишет, что Господь любит тебя, и я думаю, это так. Ты знаешь, что тебя ищут?

– И здесь?.. – Дрогнул Гэбриэл.

– И здесь, и, я думаю, везде. Что ты сделал, что тебя так хотят?..

– Я сбежал. – Признался Гэбриэл скованно.

– Прихватив пятнадцать золотых, э?

– Я не вор! – Гэбриэл аж покраснел. – И не брал ничего из его поганого замка… – Запнулся. – Кроме девушки. И Иво. Это мои деньги. Их давали мне.

– Пусть надо мною посмеются все куры Элиота, если я не прав, но я верю тебе. Верю, что ты не вор. Я люблю Господа и люблю Мойше, хоть он и старый упрямый дурень. Поэтому я тебе помогу. Денег не дам – это будет прямо-таки издевательством над моей натурой, если я это сделаю! В Гранствилл завтра уходит шхуна моего хорошего друга, Исаака, «Жемчужина», я отправлю тебя с ней. Кстати, Мойше пишет, что отправил мне травяной чай… Э?

– Я его отдал… – Гэбриэл мучительно покраснел. – Люси, девочке, она такая… Но я вам отдам деньги, если… Я не знал!.. – Он вновь полез за пазуху.

– Не надо! – Со смехом поднял руки Иосиф. – Переживу и без чая. Иди; Симон проводит тебя в баню, а потом ты поешь.

Торговка, дождавшись Томаса, всё-таки всучила ему пару башмаков, в которые тот и обулся тут же, на месте, заодно накупив у неё обычной чуши: леденцов для Люси, куклу для неё же, бусы и пару дешёвых колечек. А торговка в это время, как бы невзначай, выспросила у него всё, что случилось. Проводила смешного человечка насмешливым взглядом холодных глаз. Внешность у неё была ангельская: такие лица уже чуть более, чем через сто лет, будут запечатлены на полотнах Леонардо да Винчи, правильные, мягкие, с большими глазами и крупными тяжёлыми веками, и неуловимыми улыбками на прихотливо изогнутых губах. И волосы у неё были такие же, вьющиеся крупными локонами, прекрасного, благородного золотистого цвета. А вот глаза у неё были волчьи: светло-серые, пристальные, тяжёлые, ледяные глаза убийцы. Не женские глаза. Торговка не спеша направилась в сторону городского парка с эльфийскими статуями и фонтанами, и какое-то время прогуливалась там, предлагая прохожим свой товар, и время от времени даже кое-что продавая, пока к ней не подошли две кармелитки.

– Из тебя получилась отличная женщина, Ангел. – Насмешливо сказала по-итальянски одна из них, Амалия.

– А из тебя плохая монашка. – На том же языке ответила… точнее, ответил Ангел. – Слишком сильно пахнет шлюхой.

Амалия только фыркнула на него:

– Как будто для монашки это не нормально! Я тебя умоляю. Твои тяжеловесные попытки меня уесть меня уже даже не забавляют. Поверь: ты не можешь меня даже задеть. Задевалка не отросла.

– А вот кораллы! – Умильно изобразил торгашку Ангел, – смотрите, сестра, какие отличные коралловые чётки! Благословлены самим папой, я их из самого Рима привезла, клянусь мощами святого Януария! – Мимо прошли две какие-то женщины.

– У Януария не мощи, а кровь! – Фыркнула Амалия. – Ну что, ты проверил информацию?.. Я о том полукровке, что ночевал в мавзолее этой… каменной бабы?..

– Проверил. – Ответил Ангел. – Проследил за ним и всё выяснил.

– И?..

– Мимо. – Глядя ей прямо в глаза, безмятежно сказал Ангел. – Этот мальчишка просто заблудился, за ним погнались какие-то бродяги, а он имел при себе несколько талеров для банкиров Райя. Это их слуга. Там всё чисто.

– Внешне похож. Черноволосый. – Упрямо прищурилась Амалия.

– Должен быть ещё шрам на губе. – Напомнил Ангел. – А его не было.

– Нет?

– Нет. Ничегошеньки; я смотрел ему в лицо, как вот тебе. Он конопатый, кареглазый, форменная деревенщина.

– У того должны быть серые глаза. – Амалия покусала губы. – И про веснушки ничего не было сказано… Впрочем, и так было ясно, что Бель не при чём. И всё таки, как бы всё срослось!..

– Может, скажешь, из-за чего такой шум? Что это за полукровка, из-за которого все так всполошились?

– Тебе это ни к чему. – Резко ответила Амалия. – Это не твоя игра. Я вообще не понимаю, зачем ты припёрся, мы справлялись и без тебя. Давай свои чётки. И прекрати врать, что их благословил сам папа, этим ты только порочишь Ватикан.

Ангел ничего не ответил, и пошёл прочь развязной и абсолютно женской походкой, не забывая время от времени предлагать и расхваливать свой товар.

Гэбриэл, чистый, сытый и сонный, лёг в постель, чистую, мягкую и уютную, и всё его тело отозвалось блаженством: наконец-то! Тихо застонав от удовольствия, Гэбриэл закрыл глаза, наслаждаясь покоем и чистотой. Вспомнил, как прошлой ночью цепенел от отчаяния, и усмехнулся сам себе. Теперь воспоминание об этом отчаянии только усиливало наслаждение – по контрасту. Всё-таки, люди разные, и не стоит ненавидеть всех… Он уже почти уснул, когда вернулось воспоминание о словах той женщины из мавзолея: «Ты должен спасти их всех!». И почему-то сделалось очень страшно.

Когда Гарет вошёл к ней, Алиса мгновенно поняла, что он в бешенстве – Гэбриэл злился точно так же. Тем же огнём горели глубокие эльфийские глаза, так же напряглось лицо, так же бегали желваки по скулам. Она съёжилась, прижав кулачки к груди.