Хроники Нордланда. Грязные ангелы

– Кармелитка! – Со смехом распахнул объятия Амалии высокий, роскошно одетый блондин. – Амалия, птичка моя, я тебя умоляю! – Они обнялись и расцеловались. – За что тебя обожаю, так это за твой юмор… – Он говорил по-нордски с сильным акцентом, но других языков, кроме родного немецкого и немного латыни, он всё равно не знал. Это был очередной консорт королевы Изабеллы, немецкий принц из какого-то очень родовитого и столь же небогатого немецкого королевского рода. Изабелла частенько попрекала его тем, что его матушка сама штопала ему носки. Своей основной функции – зачать наследника или наследницу престола, – он не выполнил, как, впрочем, и все другие до него. Королева была бесплодна, и ей это говорили не раз и медики, и эльфы, и всяческие ворожеи, но та не переставала надеяться и пытаться до сих пор. Зато Фридрих мог не опасаться того, что его постигнет судьба четырёх предыдущих консортов – двух из них казнили за мнимые преступления, одного тихо отравили, последнего убили на дуэли, так же, по приказу королевы. Но время шло, и Изабелла больше не надеялась на то, что перемена супруга что-то изменит, поэтому Фридрих мог чувствовать себя в относительной безопасности. Был он так же красив, как и глуп, но ум ему с успехом заменяли осторожность и немецкая обстоятельность, поэтому он научился сосуществовать со своей прекрасной, опасной и своенравной супругой более или менее нормально, правда, на правах домашнего пёсика, не имеющего никакого влияния. Королева была старше него на двадцать три года, но, как многие Хлоринги, не раз мешавшие свою кровь с эльфами, выглядела не просто намного моложе своих лет – она до сих пор была блистательной красавицей. Фридрих, не смотря на разницу в возрасте, свою супругу обожал и ненавидел одновременно; но был осторожен и, зная о коварстве и жестокости Изабеллы, связями на стороне не злоупотреблял. Амалия была приятным исключением. Он считал её милой, легкомысленной, но искренне его любящей, и мысль о её чувствах грела его самолюбие и врачевала его уязвлённое мужское достоинство. С Амалией он был абсолютно откровенен; в его глупую голову не могло прийти, что Амалия – на самом деле хладнокровная авантюристка и шпионка Ватикана, убийца, отравительница и интриганка. От Фридриха она получала массу информации. Королева не стеснялась его и, считая полным идиотом, не боялась сболтнуть что-нибудь в самом деле важное, и эти важные сведения почти тут же становились добычей Амалии. Она изображала из себя ревнивицу и любительницу дворцовых сплетен, и Фридрих охотно выбалтывал ей всё до последней мелочи. Дополнительным бонусом было то, что он был хорош и неутомим в постели, очень этим гордился, и считал, что Амалия в полном сексуальном рабстве у такого знатного жеребца. Амалии даже не нужно было особенно напрягаться и изощряться, чтобы использовать этого придурка, это было легче, чем с ребёнком. Час спустя она уже знала всё, что хотела узнать, и даже более того. Королева окончательно оставила надежды родить наследника, и теперь носилась с идеей выдать замуж племянницу, Габриэллу Ульвен, дочь графини Алисы Маскарельской, родной сестры королевы и принца Элодисского, и ребёнка от этого брака усыновить и сделать своим официальным наследником.

– Она только боится, – смеялся Фридрих, – что об этом узнает её племянник, новый герцог Элодисский, и испортит ей всю игру… А ещё – что девку Ульвен выдадут замуж за кого-нибудь из Эльдебринков. Тогда Эльдебринки смогут тоже претендовать на трон.

– И кого она пророчит в мужья своей племяннице? – Промурлыкала Амалия.

– Идеальный вариант – я. – Скромно сказал Фридрих. – Я знатен, я веду свой род от Карла Великого, я не в родстве ни с кем из вельмож этого свинячьего острова, я под рукой…

– Но ты женат на королеве!

– Ну, и что?.. Она уже говорила о разводе. Я консорт, развода будет легко добиться.

– Ульвен очень красива. – Изобразила ревность Амалия. – И молода!

– Да уж, не то, что наша обожаемая королева-лошадь… Я не прочь стать отцом наследника, или наследницы, и регентом при несовершеннолетнем монархе! Говорят, что эта девчонка – глупа, как пробка.

«Или как ты». – Презрительно подумала Амалия. Визит оказался очень плодотворным; было о чём подумать, было, что сообщить Дрэду, и было, о чём умолчать.

Марчелло привёл Алису в скромную, но чистенькую комнату в какой-то башне, и посоветовал «взяться за ум и не разочаровывать сеньора Хлоринга». Служанка принесла ей простое платье из желтой в коричневую клетку ткани, и накрыла на стол, поставив и свечу в медном подсвечнике. Алиса переоделась, оставшись одна. Она давно не носила платьев, и не была в таких помещениях. Не видела таких чистых постелей, и такой добротной мебели… И таких подсвечников – в точности, как был у неё в Ашфилде! Та жизнь казалась такой далёкой-далёкой, словно прошло не три месяца, а три года, как минимум… До самого вечера Алису никто не побеспокоил. Она не смогла есть, только выпила вина, вновь вспомнив Гэбриэла: как он настойчиво угощал её в самый первый день в Домашнем Приюте. Села в оконной нише, глядя на высоченную круглую башню, такую широкую, золотисто-белую, очень, очень древнюю… Увитую плющом. Солнце и тени кочевали по ней, медленно, неуловимо… Просто только что были там, и уже здесь… Алиса написала на раме: «Гэбриэл», и водила пальчиком по буквам, а слёзы тихо струились по щекам…

Утром пришла служанка, забрала нетронутый ужин, принесла завтрак, миролюбиво сказала:

– Не переживай, милая. Тебе никто ничего плохого не сделает. За милордом Гаретом этого не водится, он женщин ни к чему не принуждает. Они сами рады до смерти всё для него сделать. Он даже правом господина не пользуется. А если он тебе что пообещал, то обязательно сделает, даже не сомневайся. Не бойся! Просто сделай то, что он хочет.

– Я не боюсь. – Тихо сказала Алиса.

Рано утром в Хефлинуэлл прилетел голубь, опустился на подоконник комнаты Марчелло. Тот забрал с голубиной лапки послание на тонкой бумаге, прочёл, и бросился прямо в спальню Гарета. Тот только что встал, был ещё полуодет и спросонья немного раздражён; но, увидев лицо Марчелло, тут же отослал слугу.

– Что?! – Спросил требовательно.

– Патрон, – сказал Марчелло по-итальянски, – возможно, ваш брат сбежал от барона.

Глава шестая. Другой мир

Впадая в море, Фьяллар разливался на четыре основных русла и множество проток помельче. И в этой речной долине, на всех этих протоках, был построен Элиот, столица Нордланда. Здесь было множество каналов, одетых в гранит в богатой части города, и загаженных и топких – в бедных окраинах; дома эльфийской постройки поражали своей красотой, дома бедняков, стоящие на сваях, – своей убогостью и вонью гнилого дерева и болота. В воде каналов бедной части города гнил мусор, туши мёртвых животных, и не только животных; чтобы всё это не выплывало за пределы кварталов бедноты, на границах этих районов меж башнями, охраняющими окрестности, стояли решётки. Городские хозяйки, не заморачиваясь особо, не только сбрасывали в каналы бытовой мусор, но и выливали содержимое ночных горшков. Как результат – бедные кварталы были рассадником заразы, то и дело здесь вспыхивали дизентерия, оспа и другие болезни, большинство животных здесь болели лишаём, паршой или чесоткой, и передавали эти болезни играющим с ними детям. Жизнь бедняков в Городе Мёртвой Королевы была сущим адом, и здесь процветали легенды и слухи о проклятых мертвецах, духах, привидениях, всяческих упырях, вампирах и прочей нечисти, о нечистых местах, ведьмах и колдунах. В этой тесноте и ужасающей вони во всё это верилось удивительно легко.

Зато в другой, богатой части города, где находились королевский дворец Сансет, дворцы Хлорингов, Эльдебринков – герцогов Анвалонских, и Сулстадов – герцогов Далвеганских, кафедральный собор Марии-на-водах, или Речная Дева, дворец кардинала Стотенберга, посольства, дома вельмож, – берега были одеты в гранит, обработанный эльфами. Те были благодарны Карлу Основателю, построившему Элиот, и город строился по их проекту и при их деятельном участии. Город был красивый, величественный и совершенно не уютный; многие считали его самой холодной и бездушной из столиц Европы. Капитан «Морской девы» говорил Гэбриэлу:

– Везде есть гений места; каждый город ощущается, как живое существо, и ты его чувствуешь. А вот в Элиоте гения места нет. А если есть, то он… какой-то не живой. С одной стороны – это самый чистый и благоустроенный из городов Европы, в каком я только был; я имею в виду его центр, его богатую часть. Эльфы построили и благоустроили его идеально; здесь есть водопровод, не уступающий римским, улицы освещены фонарями, заправленными нефтью, сточные каналы проложены в тоннелях под городом и улицы не воняют, подобно большинству европейских городов, нечистотами. За мусор на улице, даже за луковую шелуху, брошенную под ноги, полагается штраф; здесь имеются роскошные бани, где можно помыться. Но во всём этом нет души, нет… уюта. Человечности нет. Этот город – словно кладбище, усыпальница богатой семьи, здесь красиво, чисто и мертво.

– Это из-за мёртвой королевы? – Спросил Гэбриэл.

– Чтоб я знал! Но почему бы и нет?.. Если бы у нас была возможность, я отвёз бы тебя на остров перед дворцом, там таки и лежит эта самая Мёртвая Королева.

– Правда? – У Гэбриэла мурашки побежали по телу. – Мёртвая, прямо мёртвая – и лежит просто так?

Капитан рассмеялся:

– Нет, не тело, конечно. Статуя, из камня. Эльфийская работа, совершенная вещь!

«Морская дева» вошла в порт Элиота, полный кораблей, самых разных, от гордых морских красавцев до простеньких рыбачьих лодочек. Причалы были заполнены ящиками, мешками и бочками, повсюду работали люди, порт был полон шума: работали лебёдки кранов, скрипело дерево, ревели волы, ругались и кричали люди. Всё это столпотворение просто ошеломило Гэбриэла, и предложение капитана переждать в каюте, чтобы отправиться к Райя в сумерках, пришлось как нельзя кстати. Всё время до наступления темноты на корабле кипела работа, на причал выгружали товары, привезённые капитаном из Винетты, Саи и Лисса, матросы драили корабль, приготавливая его к новому плаванию. Наконец, темнота остановила работы, и капитан вызвал Гэбриэла наверх. Дал ему мешочек с деньгами, сказав, что эти деньги он всё равно должен Моисею, а Гэбриэлу они пригодятся сейчас гораздо больше, ещё раз рассказал, что ему следует сделать: если их остановит стража, показать им письмо Моисея и сказать, что он служит в его доме и послан в Элиот за аптечными ингредиентами, настрого запретил брать какое бы то ни было оружие – полукровкам запрещено ходить по городу даже с перочинным ножичком, – и отдал короткий меч Гэбриэла, который сохранился при падении, матросу, которого капитан отправил проводить Гэбриэла до места. Взял его за плечи, глядя снизу вверх:

– Ты хороший парень, Гэбриэл. Да благословит тебя Господь, хоть ты и не иудей. Если снова увидишь Мойше Левина, передавай ему поклон и неизменную мою благодарность, он знает, за что. И будь осторожен! Это злой и холодный город, он способен сожрать тебя без остатка и не поперхнуться.

– Спасибо вам. – Искренне, жалея, что кроме спасибо, отблагодарить капитана ему нечем, сказал Гэбриэл. – Правда, я очень, очень благодарен. Жаль, что ничего вам не могу дать.

– Благодарность – это тоже неплохо. – Засмеялся капитан. И Гэбриэл отправился, прихрамывая, вслед за своим провожатым в лабиринт ящиков и бочек.

Впечатления, запахи, волнения – всё это заставило его сильно мёрзнуть, до дрожи. Было тепло, но со стороны моря дул пронизывающий ветерок, а может, это было волнение. С наступлением темноты людей в порту поубавилось, но как для Гэбриэла, так всё равно было много. В портовом кабаке гуляли матросы, и шумели так, что слышно было за квартал от него. Пару раз им попадались сторожа с огромными псами, при виде которых у Гэбриэла чесалась рука, и он начинал сильнее ощущать свою хромоту. Так вышло, что он не любил собак и раньше, будучи свидетелем отвратительного разврата с участием псов, а потом – и участником боёв с ними, в которых приходилось драться с разъярёнными зверями на смерть, так как зрители жаждали крови и только крови, и пощады не приходилось ждать ни от собак, ни от людей. А теперь, после пережитого, Гэбриэл чувствовал, что боится их. Не клыков, не боли от укуса, а именно того, что последует после: заражения и долгого кошмара. Трусость ему была чужда и отвратительна, и ощущать трусом себя было унизительно до тошноты.

Весна была в разгаре, и в подворотнях страстно орали коты. Где-то брехали собаки, из домов доносились смутные голоса и порой смех, а порой даже музыка. Углубившись в переулки, грязные, дурно пахнущие, тесные и очень тёмные – все окна нижних этажей были наглухо закрыты ставнями, а свет из верхних окошек был тусклым, горела одна, редко две свечи, – Гэбриэл сосредоточился на своих ощущениях. Эльфийская интуиция подсказывала: здесь опасно. Опасность была не шибко страшная, он легко мог её превозмочь, но где-то в глубине переулков таилось что-то по-настоящему страшное. И Гэбриэлу как-то невзначай вспомнилось, как капитан говорил: эльфы не только не живут в Элиоте, но даже не бывают здесь по торговым делам, предпочитая посредников, и их посольство находится не здесь, а в Гранствилле. Что-то им здесь не нравится… И Гэбриэл начинал, пожалуй, понимать, что.

И всё же он завидовал жителям этих домов, потому, что они были дома, у них было тепло, спокойно и безопасно. Даже размечтался вновь о том, как случайно столкнётся со своей матерью, она узнает его, и… Шагая вслед за матросом по грязным улицам, Гэбриэл мысленно вел диалог со своей матерью, который сводился к тому, что она принимает его упрёки, признаётся ему, что раскаялась и вообще ни в чём не виновата – её обманули, его украли, – и, рыдая от счастья, заключает его в свои…

– Вот, чёрт! – Выругался его спутник, внезапно останавливаясь. А Гэбриэл как раз собирался со вкусом помечтать о том, что его мать оказалась ещё и богатой, и очень влиятельной, и у неё огромный дом, и множество слуг, которые захватят замок Хэ, а его самого… На помеху в первый момент он посмотрел не со страхом – с досадой.

– Гля, зенки красные! Никак чельфяк! – Сипло сказала одна из теней, заступивших им дорогу. Говоривший сплюнул. – Ты, дылда остроухая! С чего ты взял, что можешь шляться по нашим улицам, да ещё и по ночам?!

– Чего вам надо? – Спросил Гэбриэл с неприятным чувством где-то между грудью и животом. Его провожатый, что-то невнятно пробормотав, отступил – на него не обратили внимания.

– Нам надо, – мягким, но почему-то невыносимо противным голосом произнесла вторая тень, пониже, – чтобы полускоты вроде тебя воздух здесь не портили. – Из подворотни явственно тянуло старым, настоявшимся на моче дерьмом, а от говорившего даже в отдалении припахивало матёрым потом и гнилыми зубами, и Гэбриэл поморщился. – Ты, сын скота и потаскухи, скотоложицы, чельфяк, сраная тварь! – Говорил он с такой верой в свою правоту, с такой ненавистью, что Гэбриэлу стало не по себе. – За то, что сунулся сюда, надо платить! Я сейчас выпущу из тебя кишки, приколочу их вон к той колоде, и заставлю ползти, пока на всю улицу кишки не растянутся…

Кто-то из его спутников противно заржал, а Гэбриэл почувствовал, как в груди стало горячо от гнева и ответной ненависти. «Даже если не справлюсь, – пообещал он себе, – хоть одну тварь, да поломаю на хрен!».

– Стража! – Вдруг тревожно крикнул кто-то из налётчиков – тёмных фигур было четыре. Повернувшись, Гэбриэл увидел в конце улицы трёх вооружённых людей и своего провожатого, указывающего на них, и перевёл дух… Только рано.

– Так это полукровка! – Услышал он голос одного из стражников. – Было бы, о чём беспокоиться! Не, за полукровку мы впрягаться не будем. – И стражники преспокойно прошли мимо. Гэбриэл поискал глазами матроса – но и его больше не было.

И вновь Гэбриэла спасли скорость и реакция. Он успел перехватить руку с длинным и узким кинжалом и на гребне гнева сломать её, как сухую ветку, почти вырвав из плеча нападавшего. Тот заорал так, что примолкли даже коты, зато повсюду злобно залаяли собаки. А Гэбриэл перехватил вопящего налётчика, швырнул на остальных и бросился бежать. Дороги он не знал, но его вёл безошибочный эльфийский инстинкт. Он уверенно сворачивал в переулки, прыгал через какие-то невысокие преграды и однажды даже спрыгнул с какой-то крыши на лестницу, которая привела его к воде. Погоня давно отстала, но и здесь было опасно. Набережная была освещена фонарями, напротив, отражаясь в воде широкого канала, сверкал огнями огромный пятиэтажный дом – Сансет. Стражи здесь было больше, чем фонарей, и просто чудо, что никто из них не успел рассмотреть полукровку, дерзнувшего появиться в этом запретном для них месте! Гэбриэл, не раздумывая, бросился в тёмную и по-весеннему холодную воду и поплыл к тёмному островку между ним и дворцом. Там высилось какое-то строение, небольшое и явно нежилое, которое показалось Гэбриэлу не просто безопасным – что-то как будто позвало его туда. Катастрофически замерзая и немея, он выбрался на каменные ступени перед мавзолеем, внутри которого горели два светильника. Их заправили нефтью как раз с расчётом того, что к утру она догорит. Дрожа от небольшого и в сухой одежде незаметного весеннего ветерка, Гэбриэл вошёл внутрь. Вода ручьём лилась с него, оставляя лужи.

И сразу понял, что именно об этом мавзолее рассказывал ему капитан «Морской девы». Мавзолей был построен эльфами; внутри он был небольшой, шесть метров на четыре; напротив входа было большое стрельчатое окно, застеклённое цветными стёклами, изображающими розу, и забранное в узорную решётку, и по обе стороны – два узких простых окна, так же защищённых решётками. Камень – мрамор цвета слоновой кости с эльфийского побережья и местный тёмный, почти чёрный гранит, – был отполирован до зеркального блеска. Гэбриэл мгновенно устыдился своих мокрых ног и замер у входа, завороженно глядя на женщину, лежавшую на крышке большого саркофага из чёрного мрамора с золотыми блёстками – такой мрамор был только в Эльфийских горах, и людям он был недоступен. Женщина была выточена из светлого мрамора, и так искусно, что казалась живой. Лицо её, с закрытыми глазами, было юным и не столько красивым, сколько нежным; в линии губ, носа и подбородка было что-то невыразимо притягательное, наводящее на мысль о душевной чистоте. Такую девушку невозможно было, подумалось Гэбриэлу, обидеть или оскорбить, сделать с нею что-то плохое, быть с ней грубым. И как можно было подумать, что именно она виновна в том, что Город Мёртвой Королевы такой холодный и неприветливый?! Руки её были покойно сложены на груди, и казалось, что она просто спит; одежда – что-то свободное и наверняка эльфийское, – струилась по стройному телу. Но она не была эльфой, это было очевидно.

– Простите. – Пробормотал Гэбриэл, сглатывая. – Я это… Не нарочно. Мне бы обсохнуть и это… побыть здесь немного.

Не ощутив никакого неприятия, он присел между саркофагом и окном, найдя местечко, где не дуло от двери, и скорчился, стараясь согреться, лязгая зубами и дрожа и от холода, и от отчаяния. Огромная, жестокая несправедливость терзала его сердце, наполняя его обидой, гневом и бессильным желанием реванша. Значит, оружия ему нельзя, да?! Убивать его можно, на глазах у стражи, которая и пальцем не пошевелит – «Было бы, о чём беспокоиться!». А ему защищаться нельзя – он помнил, успел заметить, что в погоне за ним участвовали и стражники. Что ж ему теперь – чтобы всем им стало хорошо, самому об стену себе голову разбить?! Не дождутся! Моисей и Тильда, да и капитан, были приятным исключением, а в остальном Хэ был прав: люди полны ненависти и злобы. Настолько, что вряд ли у него есть реальные шансы выжить здесь. Стискивая зубы, чтобы не лязгать ими, Гэбриэл устремил невидящий взгляд прямо перед собой, охваченный абсолютным, беспросветным отчаянием. ОН никто; он никому не нужен; ему некуда идти. Как могли уцелеть в этом мире Алиса и Иво, они ещё беспомощнее его самого?! Он вытащил их из Садов Мечты и отправил на смерть, и сам теперь – посреди города, населённого ненавидящими его людьми, выбраться из которого у него нет ни единого шанса!

Но постепенно, согреваясь, Гэбриэл начал приходить в себя и превозмогать отчаяние. Да, он один, он никому не нужен и ему некуда пойти. А когда было иначе?! Моисей и Тильда были добры к нему, и он размяк, расслабился, но теперь всё. Нужно взять себя в руки и вернуть себе состояние холодной решимости, делающее его неуязвимым. У него есть деньги и всё ещё есть письмо Моисея. Люди любят деньги; значит, он должен найти человека, который за его деньги поможет ему добраться до банка Райя. Гэбриэл был достаточно умён даже для того, чтобы подумать и о том, что человек этот должен быть достаточно безобидным, или, точнее, безвредным, чтобы у него даже соблазна не появилось просто отнять у Гэбриэла деньги и всё. Женщина?.. Старик?.. Кто угодно сойдёт. Хорошо бы найти еврея – Гэбриэл непроизвольно доверял этим людям, проецируя на них свою искреннюю любовь к Моисею. Но это потом, это после того, как рассветёт, а сейчас надо согреться и отдохнуть.

И всё же, не смотря на свою решимость, Гэбриэл чувствовал себя таким одиноким! Теперь, после того, как он узнал счастье разделённой любви, а сердце его почувствовало тепло и заботу, это чувство одиночества было особенно горьким, а страх за Алису и Иво – особенно острым. Ему оказалось легко успокоить себя там, где дело касалось его одного, но совершенно невозможно было успокоить себя, думая об Алисе, снова и снова, терзая своё сердце различными картинами её страданий. Так много времени прошло! Все круги дантова Ада были ничто по сравнению с муками, терзающими его при этом! Ведь Гэбриэл даже не знал, где она, что с нею, куда бежать за ней, где искать, кому мстить, если что?! На какое чудо ему было надеяться?! Разве что на то, что она так красива, и ей сохранили жизнь ради её красоты… И он всё-таки сможет отыскать её и спасти. И эта надежда укрепила его решимость. Моисей прав: ему следует отправиться в Гранствилл и попытаться обратиться к герцогу Элодисскому. Если тот и вправду полукровка, то, может быть, им удастся найти общий язык и тот захочет помочь?.. Ну, или хотя бы не запретит ему жить в своём герцогстве и искать Алису…

Как бы тяжело ему ни было, но усталость и молодость взяли своё: Гэбриэл задремал. Но и во сне мёрз и искал место, чтобы согреться, искал и не находил… Пока женщина с саркофага, только живая, с прекрасными синими глазами и очень чёрными бровями и ресницами, не укрыла его тёплым одеялом и не приобняла за плечи, поцеловав в лоб.

– Всё будет хорошо. – Сказала она ласково. – Всё будет хорошо, дорогой. Не отчаивайся, только не отчаивайся. Ты причинил много зла, много душ загубил, много жизней исковеркал… Не по своей вине, но для судьбы одной невиновности мало. Ты отмыл часть вины кровью, оплатил муками и болью. Но это не всё. Тебе ещё платить и платить, Гэбриэл. Те девочки, которых ты помогал калечить и убивать, страдают и после смерти. Ты должен их спасти. Ты должен спасти их всех. Не забудь мои слова: ты должен спасти их всех!.. А мы будем с тобой. Мы все будем с тобой. – Она встала, тая в тумане. – Проснись, Гэбриэл! Проснись и возьми кольцо. Проснись; когда солнце встанет, будет поздно!..

Гэбриэл вздрогнул, просыпаясь. Голос странной женщины ещё звучал в голове; он с опаской взглянул на саркофаг: ничего не изменилось, женщина была на месте, и лицо её было прежним, спокойным и нежным. Светильники погасли; светало. Гэбриэл, совсем сухой и согревшийся, потянулся, встал, поглаживая руку, и выглянул за дверь… И понял, что проснулся вовремя: как только рассветёт, он окажется на этом острове в ловушке! По спине и бёдрам брызнули мурашки: значит, к нему и в самом деле приходила та женщина?.. Мысленно благодаря её, он взглянул на саркофаг и заметил у самого его основания какую-то красную искру. Нагнулся. На полу лежало колечко, с виду простенькое, тонкий ободок, овальной формы красный камень с женский ноготь величиной, окружённый венчиком мелких прозрачных камешков, огранённых так, как умели пока гранить алмазы только эльфы, только Гэбриэл, естественно, этого ещё не знал. Взял колечко двумя пальцами, и чуть не выронил его: внутри красного камня разгорелся алый огонёк, прозрачные камешки заиграли, отбрасывая льдистые отблески и искры на руку Гэбриэла. И колечко вдруг показалось Гэбриэлу таким прекрасным, что аж сердце сжалось. Он поцеловал его, представив, как обрадуется Алиса такому подарку, и бережно спрятал колечко. Вновь поблагодарив женщину – очень искренне и очень горячо, – Гэбриэл спустился к воде. Так не хотелось снова лезть в холодную воду! Но выхода не было. Оглядевшись, Гэбриэл определился, куда плыть: к Сансет смысла не было, и он решил вернуться на тот берег, откуда и приплыл. Он не знал, что напротив него королевский дворец, но идиотом не был и понимал, что стража такого роскошного дома уж точно не обрадуется, если на ступени перед ним вылезет из воды мокрый полукровка. Стараясь не шуметь, он скользнул в воду и поплыл, с удивлением обнаружив, что в воде теплее, чем снаружи.

Эльфийское чутьё заставило его взять чуть правее, и на берег он выбрался, вновь стуча зубами, возле решётки, перекрывающей боковой канал, под каменным карнизом, на скользкие позеленевшие камни, пахнущие болотом и тухлой рыбой. Гэбриэл, дрожа, снял всю одежду, тщательно отжал её и надел обратно. И обнаружил, что на него сквозь решётку смотрит ребёнок.

Ну, наверное, ребёнок. Существо было тоненькое, с тонким личиком, бледным и печальным, с большими, дымчато-зелёными глазами, в ветхом сером застиранном платьишке, послужившем, видимо, не одному поколению подобных же существ. Гэбриэл предположил, что это девочка – мальчик был бы в штанах, – и что ей лет семь.