Хроники Нордланда. Грязные ангелы

– Ты эльф? – Поймав его взгляд, спросило существо слабеньким голоском.

– Я полукровка. – Ответил Гэбриэл. – Мой отец эльф, а мама – человек.

– Полукровки плохие. – Сообщило существо.

– Ну, и что тогда ты не убегаешь? – Обиделся Гэбриэл.

– Я плохо бегаю. Я болею. – Вздохнуло существо.

– Чем?

– От сглаза чахну. – Поведало оно с некоторой гордостью.

– А звать тебя как?

– Люси. А тебя?

– Гэбриэл.

– Ты ангел?

– Кто такой ангел?

– Ну-у, значит, не ангел. – Расстроилась Люси. – Ангел бы не спрашивал. Просто тебя зовут, как ангела.

– Ты читать умеешь, Люси? – Вздохнув, спросил Гэбриэл.

– Нет.

– А можешь привести кого-то, кто умеет?

– да. Томас! Мой опекун, священник, он хорошо читает. Только он не пойдёт. И меня отругает. Мне нельзя сюда ходить. Только мне нравится. Это похоже на замок, – поведала она ему, – совсем-совсем, как замок, а я – принцесса.

– Послушай, Люси. – Сказал Гэбриэл. – Мне нужно найти в этом городе одного человека. У меня к нему письмо. Если вы поможете мне, я заплачу, много денег дам, честно. У меня есть деньги!

– Ладно. – Кивнула Люси. – Я схожу. Только я медленно хожу, я слабая, и часто падаю.

– Ничего. Я подожду.

Она пошла, и Гэбриэл проводил её взглядом, с невольным состраданием наблюдая, как она осторожно ставит тонюсенькие ножки в деревянных башмаках.       Выглядывающие из-под старенького платьишка лодыжки были бледными, грязными и покрытыми синяками и царапинами. Принцесса!..

«Я, наверное, такой же нелепый со своими мечтами. – Подумалось ему. – Губу раскатал: рыцарем стать, коня, меч мне… Ага. А ещё барабан – чтобы возглавить армию идиотов».

Не возвращалась Люси очень долго, так долго, что Гэбриэл, страшно проголодавшийся и согревшийся, даже начал думать, что она и не вернётся, и ему нужно искать какие-то иные возможности. Но Люси вернулась с маленьким толстеньким человечком, в дешёвенькой сутане, подпоясанной верёвкой, с детски-добрым лицом. Сердце Гэбриэла, всегда жалевшее всяких чудиков и готовое принять их, защитить и щадить, сразу же приняло и этого странного человечка. У него были такие же нелепые башмаки на босу ногу и такие же грязные лодыжки, как и у Люси.

– Люси сказала, что здесь ангел. – Сказал человечек. – Я думал, она опять выдумывает. Вы, разумеется, не ангел, но вы реально существуете, я приятно удивлён. Вам нужна помощь?..

– Да, я… – Гэбриэл, волнуясь, встал, и оказалось, что человечек едва достаёт ему макушкой до плеча, а о росте Люси вообще не стоит и говорить. – Мне… Я служу у Моисея Левина, он живёт возле Найнпорта, и прислал меня в аптеку, за разными там травами и всем таким… Он лекарь, и аптекарь. У меня письмо к его родственнику, Райя. Вот, – Гэбриэл протянул письмо через решётку. – Здесь всё написано, но я читать не умею. Ночью мы шли из порта, и на нас напали… Я убежал, а теперь совершенно не знаю, куда идти, я впервые в таком городе.

– Ты, наверное, голодный? – Проницательно глянул на него человечек. – Увы, у нас с Люси не богато дома с припасами, но…

– У меня есть деньги! – Воскликнул Гэбриэл. – Вот! – Протянул Томасу кошелёк, подаренный капитаном. – Не знаю, сколько тут, не считал, но вы берите, вам нужнее! Только подскажите мне, куда идти, и я…

– Сначала, – решительно сказал Томас, даже покраснев от нечаянной радости, смущения и невозможности отказаться от дара странного незнакомца, – пойди к нам, Люси тебя отведёт… – Он открыл решётку, – мы тут рядом живём, я священник, но присматриваю и за решёткой. Я куплю что-нибудь поесть и вернусь, идите к нам, идите!

Домик, куда привела Гэбриэла Люси, был таким же нелепым и трогательным, как и его хозяева: узкая длинная пристройка к крепостной стене в тёмном и сыром тупике. Домик был в два этажа, и на каждом этаже было по одной крошечной комнатке, два с половиной на два метра, с очень старой и ветхой мебелью. Гэбриэл огляделся…

Живя на ферме, он очень любил мастерить что-нибудь. В Садах Мечты у него не было такой возможности, но и руки, и голова остались при нём. Когда Томас вернулся с корзинкой, Гэбриэл вовсю работал, успев починить лестницу и перила, укрепить окно, и теперь латал прохудившуюся крышу. У него получалось, может, и не очень красиво, но добротно и крепко. Люси держала в ручонках старый медный таз с разными железками: гнутыми гвоздями разного калибра, какими-то скобами, петлями, прочим хламом, среди которого Гэбриэл находил нужное, и смотрела на него круглыми от удивления и восторга глазами.

– И всё-таки, ты ангел! – Решил Томас, поставив на стол корзину. – Иначе просто не бывает.

Купил он столько нелепых вещей, что стало ясно: их с Люси изумляющая нищета идёт от его абсолютной непрактичности. Женщина или более-менее разумный мужчина постарались бы купить недорогих и сытных продуктов, например, горох, лук, муку, пшено… Которых хватило бы на несколько дней. Томас же купил голову сыра, только что ощипанную утку, горшочек сливового варенья и каравай хлеба. Но у Люси так разгорелись глазёнки при виде варенья! Томас щедро намазал ей ломоть хлеба, и девочка сосредоточенно засопела, пачкая вареньем и без того грязные ручонки, а Томас принялся готовить утку. Гэбриэл, глотая слюну, продолжил работу, споро навёл порядок, даже подмёл и сжёг в очаге мусор. Каким-то странным образом, чистый, домик стал выглядеть даже более убого и бедно, чем был грязный. Чистота и порядок только подчеркнули его нищету. Гэбриэл развязал мешок, собранный для него Тильдой, и вытащил оттуда всё, что только мог: смену рубашек, носки, чистые носовые платки, тёплую куртку, остатки сухарей, пару сладких пряников, остатки окорока.

– Что ты, это же всё, что у тебя есть! А нам не нужно! – Неубедительно замахал на него руками Томас.

– Вы лучше это, что съедите, а что поменяйте там, на платье для девчонки, что ли. – Возразил Гэбриэл, отчаянно жалея их и мучаясь мыслью, что больше ничего не может для них сделать – у него самого ничего нет и возможно, никогда не будет. И остаться с ними, чтобы защищать и помогать, он тоже не может. – И вот, ещё, тут лекарства… Мне Моисей дал, если снова жар откроется, или простыну. И траву, заваривать. Может, ей пригодится. Она же такая слабая у вас. Моисей, он такой лекарь! Он меня с того света вытащил! Люси ваша дочка?

– Нет. – Светло улыбнулся Томас. – Я священник, у меня нет детей. Никого нет. Я на улице её нашёл. Иду, а она сидит на ступеньке, грызёт сухарь. Оказалось, что у неё только что бабушка умерла, её последняя родная душа. Я и забрал её с собой. Я один, и она одна. – Он посмотрел на Люси с состраданием и острой, болезненной жалостью, и эта жалость эхом отозвалась и в сердце Гэбриэла. – Жаль только, толку-то с меня… Она слабенькая, ей бы питаться получше, да жить в более светлом месте, где-нибудь в деревне. Молоко бы ей козье, хотя бы пару раз в неделю, яйца, масло… И Люси бы у меня стала настоящей принцессой, правда, Люси?..

– Конечно. – Опять с непонятной Гэбриэлу, но очень трогательной гордостью ответила девочка, на мгновение оставив свой бутерброд. – Я же хорошенькая. Мне все соседи так говорят.

– Она незаконнорожденная. – Понизив голос, сообщил Гэбриэлу Томас. – Мы думаем, что её отец – какой-нибудь вельможа. Её мать была глухонемая, но тоже очень красивая. Никто не знает, кто её обесчестил, она же не могла сказать, бедняжка. Но из местных-то её никто бы не тронул, это же такой грех – обидеть убогую! А девочка получилась никому не нужна – как же, плод греха, выродок. Одна бабка её пригрела, но как, пригрела… Просто не гнала и кормила, худо-бедно, по соседям заставляла ходить попрошайничать. Вот, кажется, и наша утка готова… Поблагодарим Господа нашего за эту еду… и нашего гостя, да благословит его святая Люсия, да, Люси?.. – Он оживился, в глазах его Гэбриэл видел знакомый по Садам Мечты голодный блеск. Ему было больно, так больно, что он с трудом заставлял себя улыбаться. Аппетит пропал совершенно, и, не смотря на то, что был очень голоден, съел Гэбриэл совсем мало, обглодал утиное крылышко, полусырое, и съел кусок хлеба с ломтиком сыра. И как ни уговаривал его Томас, больше ни к чему не притронулся, особенно к варенью, оставив его девочке. Если бы он был богатый! Гэбриэл опять размечтался. Вот он подъезжает к их дому на собственном коне, и привозит им кучу всего, еду, вещи, деньги… Или ещё лучше: приходит, как бы обычный такой, и приглашает их с собой, прогуляться. Приводит их в предместье, к одному из прелестных домиков, что там видел, и говорит: «Он теперь ваш!». И так больно, чёрт, так больно от того, что этого никогда не будет! И дело не в нём, дело в том, что он полукровка, и сам-то живёт пока что только потому, что сбежал!

Поев, Томас повёл Гэбриэла, который тепло простился с маленькой принцессой, в банк Райи. Дорогу он знал, и по дороге охотно рассказывал Гэбриэлу про свой район. Нищий священник нищего прихода, он очень редко венчал, и очень часто отпевал. Большинство его прихожан, не имея никаких средств, в том числе и на венчание, и на свадьбу, жили невенчанные, и Томас их за это не винил.

– Детей рождается много, – говорил он, вздыхая, – много деток появляется на свет Божий, и тут же и покидает его, отправляется к ангелам, на небеса. Может, потому наш грешный мир и стоит ещё, не тронутый Божьим гневом, что у его престола столько маленьких ангелочков молят его о нас, грешных! Почти каждый день отпеваю их, миленьких моих, а кто и не приносит отпеть, так и зарывают, некрещёных и не отпетых… А это грех, большой грех. – Он вновь понизил голос. – Колдуны, сударь.

– Кто? – Не понял Гэбриэл.

– Колдуны. – Повторил Томас шёпотом. – Говорят, косточки некрещёных младенцев, сердечки их крохотные и всё прочее, на их мерзостные снадобья идут, и на колдунства всякие. Вот и откапывают таких деточек, и творят с ними… всякое. Я уж говорю своим: приносите, обязательно приносите, я без мзды, во спасение души, и окрещу, и отпою. Но людишки у нас глупые, прости меня, Господи, глупые, грешные и тёмные… Но как им такими не быть?.. Кто им разъяснит, что к чему? В такую дичь верят, это же мрак кромешный и изумление! И всё бы ничего, но от глупости и темноты этой легко они в ярость впадают и убивают почём зря. Вот, к примеру, полукровки, как ты, сударь. Эдикт, он ведь вовсе не призывает вас убивать и истреблять. Он вас приравнивает к животным, но особо оговаривает, что если крестить полукровку в младенчестве, то Господь даст ему живую душу и надежду на спасение. Но крестить нужно сразу после рождения. – Важно заявил он. – Тут ведь счёт идёт на часы! Вот ты: крещён?

– Я не знаю. – Ответил Гэбриэл.

– Я думаю, крещён. – Сказал Томас убеждённо. – Ведь такая доброта, она только от души идёт, только от Божьей искры. Значит, тебя родители окрестили при рождении, благослови их, Господь. Но я о чём?.. Я о том, что даже животных, как некрещёные полукровки, мучить и истреблять грешно, и Господь вовсе этого не хочет!

Гэбриэл помрачнел и притих. Он не всё понимал, и про Эдикт уже точно ничего не знал, но слова Томаса его задели. В Садах Мечты наверняка все они были не крещёные. Ну, кроме Иво, которого, по его словам, крестил дед. И что?! Они что, животные?! Они ничем не хуже людей! А многих из них – даже лучше!.. Гости Садов Мечты по любому крещёные все, и как это мешает им проявлять скотство и жестокость?!

Но с Томасом спорить он не стал. Молча слушал его, замечая, как меняются улицы, по которым они идут, и как меняются взгляды прохожих, которые смотрят на маленького чудака. С каким презрением они поглядывают на попика в ветхой рясе и убогих башмаках. И Гэбриэла охватили сострадание, возмущение и гнев. Две сытые, полные горожанки, болтающие у крыльца богатого дома, не скрываясь, рассмеялись над ним, указывая пальцем, а встречный горожанин в богатом лентнере и с кинжалом у пояса скривился, отступил и зажал нос двумя пальцами. Примерно так же на них отреагировал охранник у дверей банка Райя, но письмо взял и передал кому-то за дверью.

– У меня тут ещё немного денег осталось! – Гэбриэл внезапно вспомнил о том, что совсем забыл, и полез за зашитыми Тильдой в поясе тремя золотыми – всё, что осталось от его богатств. – Не знаю, на что их хватит, но вы возьмите, это вам.

Томас, увидев золотые, онемел. Он таких монет и не видел никогда! Нет, то есть, видел… Издалека. Его домишко, к примеру, не стоил и дуката, даже со всей обстановкой и клочком земли, на котором он стоял.

– Это же… Это же огромное богатство! – Прошептал он. – Я не могу взять!

– И очень правильно сделаешь, если не возьмёшь. – Раздался с крыльца голос, говоривший со знакомым Гэбриэлу приятным для его уха акцентом. Пока Гэбриэл боролся с подкладкой, к ним вышел еврей средних лет, очень богато одетый, ухоженный, с модной короткой ухоженной чёрной, как смоль, бородкой, с холёными пальцами, унизанными перстнями. – Ты ведь наверняка их пропьёшь.

– Не грешен. – Обиделся Томас. – Не прикасаюсь даже к дьявольскому зелью.