Запах теней

«Умри, низкое»!

Эти слова громовым эхом застряли в неожиданно охватившей разум сладостной тишине. Боль ушла, как исчезли свет и тьма. На смену им пришёл чарующий и пьянящий покой. Где-то вдалеке тихой струной проснулась волшебная музыка, погружая усталые мысли в забытье.

***

Сквозь пропасть ворвалась и оживилась знакомая ритмичная музыка. Пробуждая затухающий разум, она, словно маяк, вела к долгожданному пробуждению. Камнем сдавило внутренности, а исчезнувшая боль болезненным фантомом напоминала о себе.

«Это небеса»?

«Я умер»?

Волшебство льющейся в уши родной мелодии придавало мнимое ощущение домашнего уюта. Нечто подобное он уже испытывал, только это была не смерть. Это было…

Превозмогая неизмеримую тяжесть во всём теле и душевную разбитость, Знаков разлепил веки. В груди тяжёлым фантомом, будто оживший и кровоточащий шрам, напомнил о себе след ужасной боли. Но, что это? Сон? Опять сон? Или это рай?

«Я в раю»?

Дима повернулся набок: укутавшись, будто в кокон, одеялом Мирра сладко спала рядом. Прилипшие к щеке светлые пряди волос, всё тот же любимый и родной курносый нос, припухлые ото сна губы. Что может быть прекраснее, чем после всего произошедшего вновь оказаться дома рядом с любимым человеком? Ничего.

«Господи, я дома. Я в раю»

От поразившей до глубины костей догадки он тут же повернулся в сторону, чтобы убедиться в своей, ни коим образом не укладывающейся в голове, правоте. Радио стояло на то самом месте, где и положено, и расширяющиеся попсовые ритмы теперь не казались такими уж нудными и навязчивыми. Сейчас они только радовали израненное сердце своим присутствием.

«Я думаю,…» – не умолкал весьма разговорчивый радиоведущий, – «… эта композиция сейчас подарила всем не просто хорошее настроение, а… и мы, конечно, послушаем ещё много любимых… как всегда, скоро прозвучит рубрика… в рамках живого дозвона… и мы узнаем кто стал счастливым… итак звоните…»

Внутреннюю разбитость вытеснил всплеск крайнего удивления, а налипшую непосильной ношей разочарования и страха тяжесть, как рукой сняло.

«Не может быть!…» – поражённый до глубины души Дмитрий не находил объяснений происходящему, – «…неужели, я снова дома?»

Неумолкаемый голос по радио продолжал нести всякую, но столь желанную в этот миг, ерунду: «Сейчас, я думаю,… и все согласятся со мной, что… слушаем эту великолепную романтическую песню…»

Он снова повернулся к Мирре и с жадностью и непримиримой боязнью в душе, что приятный сон вот-вот закончится, ощупал её взглядом. И как же сильно он её любил. Каждый раз с волнующим трепетом разглядывая любимую, Дима все больше понимал, что она – щедрый подарок судьбы. В ней всё идеально: милые черты лица, потрясающая фигура, в которой он не находил изъян, быть может, отчасти потому, что был безумно влюблён. В конце концов, своеобразный характер, временами преподносивший весьма экстравагантные сюрпризы, которые никак не желали укладываться в голове, не отталкивал его. Скорее, напротив – притягивал и с новой силой околдовывал присущей оригинальностью и непредсказуемостью. Мирра будто создана для него одного. Конечно, в их отношениях, как это бывает во всех семьях, не обходилось без ссор, но сохранившаяся по сей день и не утратившая заряд головокружительной страсти любовь всегда устанавливала свои непоколебимые правила. Супруги быстро забывали обиды и легко мирились.

«Мирра. Моя Мирра».

С нескончаемой жадностью он ласкал её лицо глазами и не мог насытиться красотой, которая покорила его ещё лет пять так назад и с тех пор не отпускала. Сердце на миг замирает, и ты уже не видишь ничего вокруг. Только она, никакими силами неотделимая от тебя и навсегда твоя половинка сейчас в объятиях сгорающего от чувств сознания. И на всём белом свете нет ничего прекрасней её. Быть может, это и есть настоящая любовь?

«Мирра. Моя Мирра».

Ничего не подозревающая женщина с едва заметной и слегка пробивающейся сквозь сон улыбкой мирно спала рядом, вероятно созерцая приятные моменты сновидения.

«Это не сон! Это не сон, чёрт возьми!» – воскликнул про себя Знаков.

От раздирающей сердце радости он вскочил с кровати и чудом не навернулся, в последний момент осознав, что наступил на что-то тёплое и мягкое, и ослабив мышцы ног, чтобы не раздавить приютившуюся рядом собаку. Проснувшаяся от неожиданных действий хозяина Нора беззаботно бросила на него потупившийся взгляд и в обширной зевоте, закрывающей чуть ли не треть её тела, принялась растягивать заспанную морду.

– Нора! – громко шепнул Дмитрий и потянул руку, чтобы потискать дорогое и сердцу милое животное. – Привет, моя милая собачка!

Не упуская неожиданного для утреннего пробуждения момента поласкаться в море приятных прикосновений, собака перевернулась на спину и лениво потянулась.

– И как же я по тебе соскучился! – прошептал Знаков, теребя Нору за шею, – ты даже не представляешь как!

Он поднялся и вновь со всей присущей ему нежностью посмотрел на жену. Прошло каких-то два или три дня, сказать точно достаточно трудно, а ему кажется, что промелькнула целая вечность. Да и, по сути говоря, фактически эти дни вообще можно вычеркнуть из жизни, поскольку тот день, с которого безумные события вихрем понесли его в даль, начался только сейчас. Именно сейчас. В это трудно поверить, но обремененное тяжкими знаниями реальной действительности сознание Знакова ни сколько не сомневалось в истинность происходящего здесь и сейчас.

«Я снова здесь. Я снова дома»

Нет ни серых существ, ни тёмных бесконечных пространств корабля, ни бесполезных отголосков прошлого. Этого ничего нет, по крайней мере, сейчас. Потому что сейчас он находится дома, рядом с любимой женщиной, рядом с дурнушкой-собакой, а всё остальное может подождать. Но на фоне вспыхнувшей радости чёрным облаком, вдруг, нависли слова Анатолия: «Какая-то сила, а я думаю именно та, о которой я уже упоминал, помогла тебе. И до сих пор помогает. Это как второй раз оказаться там же где и был»

«Только теперь уже не второй» – подумал Дима, и внутри закололо и что-то неприятно повернулось. Может быть, он и не хотел такого положения вещей, но это лучше, чем умереть в логове безобразных существ.

«Оказаться там же…» – повторил слова старика Знаков и озарился мыслью, – «…а это значит, что Анатолий всё ещё жив»

Но, тогда зачем всё это, для чего ему пришлось пройти столь трудный путь, который так неожиданно и печально закончился?

«Какая-то сила… помогает тебе… и до сих пор помогает…» – вновь всплыли слова старика, – «…а знаешь ли ты… они уже ищут тебя… один раз им почти удалось схватить тебя…»

И что же всё-таки это могло значить? Попытка номер три? Вероятнее всего это и есть рай.

«Мне вновь дают возможность всё исправить или… Или что?» – встревожился Дмитрий, и от вспыхнувшей на миг радости не осталось и следа.

Чтобы окончательно закрепить собственные предположения, он устремился в ванную, туда, где по былой памяти, должен быть остаться след от любовного послания. Как угорелый он влетел в ванную: надпись была на том же месте. Тот же почерк, та же помада и те же размазанные участки, в особенности на букве «ю».

«Я очень тебя ЛЮБЛЮ, мой говнюшонок!»

Да, уж! Однозначно, сюрприз! Только на душе всё равно как-то тяжко и противно. Такое ощущение, что произошло ужасное и непоправимое, что-то мерзкое и плохое. Будто в минуты безмерной радости ты неожиданно для себя вспоминаешь нечто и осознаёшь, что на самом деле всё совсем не так. Нет радости, нет печали, нет ничего. В конце концов, мир, в котором ты живёшь не тот, за кого себя выдаёт, и тебе нет в нём места. Ты чужой. И не только здесь сейчас на этом самом месте, ты чужой вообще. Чужой для самого себя, а твоё тело – лишь пустая оболочка, в которой всё-таки нашлось место для твоего временного пребывания.

Дмитрий не заметил, как утонул в зыбком чреве охватившей его глубокой печали, как безмерную на первый взгляд радость, вдруг, сменила жёлтая тоска, как с головой погряз в собственных удручающих своим присутствием мыслях. Наполняя раскалённым металлом грудь, боль вновь напомнила о себе. С неутолимой жестокостью она сохраняла тонкую нить, малюсенький мостик, связывающий два совершенно разные, не похожие друг на друга, мира – реальный и…

Что же на самом деле реально, а что – нет? Какие такие вещи, действия и мысли заставляют человека без сомнения заявлять, что мир, в котором он живёт, реален? Что же ему необходимо для окончательного утверждения своих умозаключений по этому поводу? В какой момент он понимает, что «да, я нахожусь здесь, я живу здесь в реальном мире, который окружает меня и моих близких, друзей, знакомых »? Когда он осознаёт это? Ответ напрашивается сам по себе: «Никогда». Поскольку думать об этом совершенно нет никакой необходимости. Человек существует и этого вполне достаточно, и утруждать себя бессмысленными рассуждениями об истинности существования – пустая трата времени, тем более фактов, указывающих обратное, нет.

«Господи, да что со мной такое»?

Не успев в полной мере насладиться казалось бы заслуженной отрадой, Знаков впал в кому печали. И, наряду с горьким ощущением на самом деле несуществующей боли, которая безжалостно сжигала всё внутри, в душе поселилась тревога.

«Это не конец»

«Далеко не конец истории»

«…судьба такая чёрствая штука… Эта гадина, порой, творит с нами всё что захочет…»

«…тебе дали второй шанс, позволили исправить ошибки. Пускай эти ошибки тебе не принадлежат, но всё же…»

«…бросить целую армию против одного человека – это что-то. Ты очень опасен, и они знают об этом…»

Опять это тревожное состояние, это ощущение, будто тебя подстерегает страх, украдкой приближается к тебе, чтобы внезапно наброситься и вонзить в шею острые ядовитые зубы, лишить воли и утащить в своё логово вечной пустоты и боли. Нарастающий беспричинный ужас и глупая растерянность с небывалым упорством и натиском просто с силой ворвались в память, заставив снова и снова прокрутить все события в голове.

«Что-то не так»

Ожидая увидеть малоприятную картину, сквозь зеркало Знаков бросил взгляд на изнывшую от тупой боли грудь – ничего. Конечно, и что же он хотел там увидеть? Глубокую дыру от острого и пронзившего насквозь предмета? Или хотя бы кровь? Прошло совсем мало времени, и он прекрасно помнил, как что-то с хрустом разрывает грудь, как дикая боль пронзает всё тело, а обезумевший разум утопает в вечной тьме. Всё было настолько реальным, что это нельзя просто забыть.