Бежит к рассвету река

– А ты собрался силой выбивать из меня информацию и чистеньким остаться? Не надейся, Вова! Странно, как вам с Женей вообще поверили и какой-то кредит дали. Вы же на два шага вперёд не видите! Точнее, дальше собственного носа! Евгений точно такой же трус, как и ты. Неужели сразу не понял этого, когда искал его на ресторанных унитазах? Он спасает, прежде всего, себя, свою шкуру и не будет из-за меня или кого-либо другого серьёзно рисковать. Мой тебе совет: пиши заявление в полицию, объявляй себя банкротом, увози семью подальше и не вздумай прикасаться ко мне. Если сейчас выкинешь какую-нибудь глупость, тогда из жертвы сам превратишься в преступника и попадёшь в ловушку, из которой семье уже точно не поможешь, да и сам в ней сгинешь.

Сказанное Лидой попало точно в цель. Владимир сник, вновь опустился на стул и нервно застучал пальцами по столику. Он понял, что взять на испуг такую девушку ему не по зубам, к тому же её слова о банальной человеческой трусости старого друга были чистой правдой, как ни крути. Смелость Евгения, зачастую, была показной и имела свои пределы, как у всякой психически здоровой личности.

– Где же ты всё это время была, такая молодая да мудрая? Встреть тебя Женька пораньше, может, сумела бы вправить ему мозги и уберечь от беды, – сказал он задумчиво и сокрушённо, будто подводил печальный итог жизни.

– Неплохой ты человек, Володя, но уж больно наивный. Все мои советы Женька принимал бы в штыки, и нашим скандалам не было бы конца. Он смог бы, наверное, убедить даже меня в своей правоте не мытьём так катаньем. Тогда в вашей дырявой лодке оказалась бы ещё и я, что резко снизило бы её плавучесть. Ведь та агрессивная глупость, которую исповедовал Женя, очень привлекательна на первый взгляд. Она быстро завладевает сознанием, дарит обманчивое чувство реализации, но в итоге приносит ядовитые плоды.

– Зачем усложнять? Он тупо хотел поднять бабла, как любой нормальный мужик, вот и всё.

Даже теперь незваный гость пытался выгородить своего друга, что явно говорило в его пользу. Лида не стала оспаривать утверждение Владимира, не желая впустую тратить силы на бессмысленные разъяснения и препирательства с нулевым результатом. Вместо этого она поймала себя на том, что где-то в глубине чувствует некий подъём, с тех пор как узнала о бегстве Евгения. А неожиданный визит загнанного в угол, преданного и раздавленного Владимира только усилил это ощущение. Вспомнилась Надежда Николаевна, говорившая ей о подобном эффекте при созерцании несчастий других людей, особенно когда сам находишься в незавидном положении. Никаких угрызений совести по этому поводу Лида не испытывала, напротив, ей нравилась такая реальность, где всё вокруг рушилось, а она худо-бедно продолжала оставаться на плаву. Основное правило здесь заключалось в том, чтобы поменьше обращать внимания на более расторопных, успешных и удачливых, но этого почти никогда не удавалось сделать, если в поле зрения появлялись такие люди. Теперь она, наконец, поняла причину своего плохо скрываемого раздражения, когда натыкалась в интернете на ролики о райской жизни популярных звёзд. «Будь моя воля, я окружила бы себя хорошими, добрыми, но несчастными людьми, – фантазировала Лида. – Помогала бы им, как могла, утешала бы словом и чувствовала бы себя при этом не самым никчемным и пропащим человеком. Читала я про принца Гаутаму, которого родители окружили во дворце здоровыми, молодыми, сытыми людьми, лишь бы их сын представления не имел о горе, старости и смерти. Большей глупости сложно придумать! От дряхления и несчастий прятаться так же бессмысленно, как идти против самой природы. Нет! Надо было окружить принца самыми больными и несчастными бедняками, на фоне которых он до конца своих дней чувствовал бы себя полубогом на своём троне! А слуги, нищие и больные лучше остальных знают, что счастья на всех не хватает, и были бы ему по гроб жизни благодарны за сносную жизнь при дворе».

Зазвонил лежащий на столике телефон Лиды.

– Это он, точно он! – воскликнул Владимир, почему-то шёпотом.

– Угомонись, клоун несчастный! Нечего мне скрывать от тебя, – ответила она и демонстративно включила громкую связь.

Заработавший на полную мощность динамик издал неразборчивые обрывки слов, безжалостно изуродованные прерывающейся связью. Тем не менее, по интонации и тембру голоса Лида поняла, что говорит Женя. В ту же секунду Владимир поднёс указательный палец к губам, требуя от девушки соблюдать тишину. Лида не обратила на его жест никакого внимания и стояла в оцепенении, застигнутая врасплох неожиданным развитием событий. Некоторое время из трубки доносились щелчки и ритмичное потрескивание, напоминающие звук старой виниловой пластинки. В какой-то момент напряжённое молчание стало невыносимым, руки Владимира и Лиды синхронно потянулись к телефону и в этот миг голос Жени с трогательной теплотой произнёс:

– Не бросай трубку, солнце, прошу.

– Зачем ты звонишь!? Уехал, так уехал! – вырвался пронизанный болью крик Лиды.

– Ну, ну, солнышко, прекрати дуться на меня. Ночью я был на измене, нервничал, неверно формулировал свои мысли. Прости, пожалуйста. Я звоню сказать, что очень люблю тебя и не хочу потерять. Слышишь меня, Лидочка?

– Слышу, – ответила девушка, чувствуя, как наворачиваются слёзы.

– Вот и прекрасно. Теперь слушай ещё внимательнее. Скоро я за тобой приеду и заберу с собой в уютное гнёздышко. Первое время нуждаться не будем. Потом что-нибудь придумаю. Положись на меня, свою девушку я всегда смогу обеспечить, – он говорил отрывисто и чётко, как командующий перед строем. – Постарайся ещё сутки из общежития никуда не отлучаться. Собери всё самое необходимое и будь на низком старте. Ориентировочно послезавтра я буду в городе. Надеюсь, всё пройдёт гладко, и мы исчезнем незаметно. И ещё, очень важная деталь моего плана, которую я рискну сообщить тебе по телефону…

– Замолчи! Замолчи! Нас слушают! Уезжай подальше без меня! – прервав его, закричала Лида и сбросила звонок.

Не ожидавший такого развития событий Владимир, схватил телефон и, выпучив глаза, некоторое время ошалело таращился в его экран, словно прочитал на нём точную дату своей смерти.

– Ты что натворила, дура полоумная!? Похоже, не понимаешь! Так я тебе объясню! – он покраснел и задыхался от переполнявшей его злобы. – С этой секунды, тварь, ты все долги своего кобеля на себя повесила! Поняла?

– Пошёл вон, урод! – бросила ему девушка, глотая слёзы. – Быстро!

Кинувшись к нему, как бешеная кошка, она вцепилась одной рукой в воротник куртки, а другой в сальные волосы и с силой потащила его к двери. Застигнутый врасплох, он вскрикнул от боли, согнулся дугой и послушно сделал несколько шагов к выходу. Когда Лида отцепила руку от куртки, чтобы достать до дверной ручки, Владимир резко выпрямился, высвободил голову и отбежал от двери вглубь комнаты.

Мразь, сучка драная! – прошипел он, сплёвывая на пол жёлтую пенистую слюну. – Прибью, тварь! Закопаю! Удавлю! – заходился он, переходя на крик и сжимая сухонькие кулачки.

Не до конца понимая, что делает, девушка машинально схватила за горлышко стоявшую на полу у стены пустую бутылку из-под коньяка и запустила прозрачную гранату во Владимира. Он поздно среагировал, но на его счастье снаряд с бардовой этикеткой пролетел в сантиметре над черепом и врезался в оконное стекло, водопад осколков которого с весёлым звоном обрушился на пол. С минуту оба стояли как вкопанные, словно осознавая новый расклад в их схватке. Вместе с холодным ветром с улицы в комнату ворвались недовольные женские возгласы, в которых вперемешку с нецензурной бранью явственно слышались фразы «звоните в полицию», «второй этаж», «наркоманский притон». Выйдя из оцепенения Владимир, сунул её телефон в карман своей куртки, ещё раз харкнул на пол вязкой слюной, похожей на слизь, прошёл, не поднимая глаз, мимо стоящей как каменное изваяние девушки и захлопнул за собой входную дверь. Лида продолжала стоять одна посреди комнаты, ощущая мелкую нервную дрожь в гордо сложенных на груди руках, на которые падали крупные капли тёплых слёз. Мысленно она проклинала Евгения, его трусливое бегство и недавний звонок, проклинала лихорадочно ищущего спасения Владимира, хотя в глубине души даже сочувствовала ему. Но больше всего Лида проклинала свою судьбу, которая давала ей надежду лишь для того, чтобы вскоре отнять. Ей уже совсем не хотелось встретиться взглядом с молодым принцем посреди людской толчеи как в любимой сказке детства. Сейчас она, скорее, предпочла бы осушить бокал приготовленного чёрным магом Фарахом бальзама забвения, чтобы проснуться через триста лет среди будущих поколений древнего Королевства Семи Озёр и начать постигать изменившуюся жизнь, начисто позабыв прошлую.

Глава VII

Про меня можно было сказать, что последние дни отпуска догуливал совсем другой человек, чем тот, который в него уходил. Вернее, та личность, которая так радовалась возможности наслаждаться какое-то время бездельем, выпивкой, интересным общением, острыми ситуациями, которая так жаждала варварского азарта жизни, стала исчезать, уступая место чистому созерцанию текущих событий и удовлетворённому принятию любого их хитросплетения. Строго говоря, личность стала растворяться именно тогда, когда шаблоны прошлого перестали быть актуальны в настоящем, а сама память о прожитых годах из чего-то значимого и неоспоримого превратилась только в одну из историй, встав в один ряд с многочисленными увиденными на экране или прочитанными в книгах. Картина будущего, вечно будоражащая воображение то пугающими, то обнадёживающими образами перестала существовать совсем, иссушив на корню ветвистое дерево всевозможных страхов, тревог и опасений. Просыпаясь по утрам, я мог теперь позволить роскошь не вспоминать прошедший день, коря себя за сопутствующие ему неизбежные промахи и упущения. А желание с началом нового дня искать во внешнем мире приключения на свою голову, пытаясь унять ими животный и интеллектуальный зуд разумного хищника, утихло так же незаметно, как улетучивается страсть в отношениях вчерашних любовников. Вместе с тем меня переполняла любовь в новом качестве, не романтическая или чувственная, а её неизведанная ранее ипостась вселенского потока, льющегося во все стороны, но не имеющего приоритетного направления. Я любил себя, точнее свою вечную сущность и понимал, что она окружает меня повсюду, чуть прикрытая разнообразными именами и формами. Всякое переживание стало желанным, а видимые объекты приняли идеальную форму. Сказочная атмосфера ночных сновидений тёплым течением впадала в повседневные хлопоты, пропитывая ароматом волшебства часы бодрствования. Каждый человек сделался родным и неповторимым, даже если он был другого мнения на свой счёт. Мне не удалось бы ранее испытать тысячной доли такой радости, беззаботности и спокойствия, выйди я хоть в десятилетний отпуск с сохранением заработной платы и места работы.

Пятничный вечер согревал сухим теплом наконец-то включенного отопления, дымящейся чашкой крепкого чая и привычным мерцанием бубнящего телевизора. Приподнятое настроение Ольги из-за окончания рабочей недели способствовало её ленивому обмену со мной необязательными фразами. Сколько наших пятниц, проведённых вдвоём и похожих одна на другую, умчалось из обыденности в вечность – не сосчитать. Но всё равно загадочным образом каждая воспринималась как маленький негласный праздник.

– Давай сходим завтра на премьерный показ нового фильма режиссёра Марани, – между прочим, сказала жена. – Фестиваль авторского кино сегодня стартует в «Художественном». Афиши по всему городу, если заметил.

– Хорошая картина? – спросил я зачем-то и, не дожидаясь ответа, согласился. – Почему бы и нет? Обязательно пойдём.

– Странно. Я ожидала услышать ёрничанье, в лучшем случае снисходительную иронию по поводу моей затеи.

– Всё течёт, всё меняется. Я и есть это самое «всё».

– Впрочем, продолжаешь паясничать.

Объяснить Ольге свои фантастические переживания я даже не пытался. Слова в полной мере бессильны передать лихорадку пылкой влюблённости, наслаждение вязкой осенней тоской, экстаз беспричинного гнева или душевный оргазм мстителя, каким бы красноречивым и поэтически одарённым не был рассказчик. Заикаться же о постепенном исчезновении своей личности, вместе со всем набором привычных чувств и устоявшихся представлений, было бы вовсе глупо и, по крайней мере, жестоко по отношению к супруге, которая, несомненно, заподозрила бы тяжкий душевный недуг. Пришлось использовать убогий арсенал своих прежних повадок и вести себя соответственно ожиданиям во избежание неприятностей.

– Помню рассказы о том, как в детстве ты мечтала стать доброй феей и помочь каждому бродячему животному найти своего хозяина, – сказал я, отхлебнув остывающий чай.

– Грандиозные мечты времён средней группы детского садика! Было такое. Позже волшебство потихоньку начало уходить из моего мира, и я согласилась на обычного ветеринара. А потом, в младших классах, когда поняла силу денег и преимущества красивой жизни, захотела выучиться на модного модельера, которых тогда приглашали во все ток-шоу. Но с какого перепуга ты вдруг вспомнил об этом?

– Так, ни с того ни с сего в голову пришло. Знаешь, Оль, по-моему, желание волшебным образом кому-то помогать было самым естественным твоим устремлением. Впоследствии, с взрослением, пришлось вносить изменения в мечту, подстраиваясь под жёсткие законы реальности, вытесняющей твой сказочный мир на обочину сознания. В итоге тебе пришлось полностью принять навязанные правила игры и, по сути, сдаться.

– Вы как всегда правы, Капитан Очевидность. По-другому ведь и быть не могло.

– Спорное утверждение. Думаю, если бы безусловная вера в сказку не пошатнулась, то для другой картины мира вряд ли нашлось бы место в сознании, и ты бы обязательно стала феей.

– Если бы мои детские представления не менялись с взрослением, у меня была бы явная задержка умственного и интеллектуального развития. Интересно, заинтересовала бы тебя такая девушка?

– Во вселенной феи вряд ли существуют такие диагнозы и даже понятия.

Милая чушь, которую мы несли длинными вечерами, почти никогда не была реальной попыткой кого-то из нас доказать свою правоту или прояснить обсуждаемую тему. Она сама по себе являлась для нас упоительным священнодействием, привилегией двух тонко чувствующих друг друга сердец, наградой за нашу давнюю случайную встречу и, что куда важнее, за стоическую готовность Ольги без конца принимать мои странности и пороки с самообладанием укротительницы диких животных. Теперь, когда мне стала совершенно очевидна бессмысленность произносимых слов, общение парадоксальным образом сделалось легче и естественнее, окончательно выйдя из тесных рамок обсуждаемой ерунды на простор духовного соприкосновения.

– Ты уснул что ли? – проворчала Ольга, пристально взглянув на меня.

– Почему уснул? Просто задумался на секунду и потерял нить твоих рассуждений, – зачем-то стал оправдываться я.

– Глубокие рассуждения со вспышками озарений больше по твоей части, – поддела она меня. – Я говорю, Лиля пишет, что сейчас зайдёт к нам. Ну, та, у которой Новый год когда-то встречали. Помнишь?

– Помню, конечно. Как такую одарённую девушку забыть! Она пела под гитару песни больше часа, прежде чем за стол пригласить.

– Она исполняла свои стихи, переложенные на музыку, часть которых, кстати, опубликованы на городском портале.

– Господи, ну почему я не знал об этом тогда! Может, новогодний концерт Лили не показался бы мне пыткой! Посуди сама: переслушать натощак её поэтическую тетрадь от корки до корки под аккорды расстроенной гитары, косясь в то же время одним глазом на стол с водкой, закуской и салатами. А возле него всё время суетился её сожитель Борис, кажется, то и дело бросавший в рот кусочки колбасы.

– Бедненький мой, как же ты перенёс такое истязание!

– Любые муки перенесёшь, когда видишь цель. Пусть одним глазком. А как она в нашем районе оказалась?

– Откуда мне знать? Написала только, что сейчас забежит, – ответила Ольга, взяла свой телефон и прочитала вслух её короткое сообщение.

Ждать пришлось совсем недолго. Мы только-только успели привести себя в порядок, унести недопитые чашки на кухню и немного проветрить комнату, как раздался звонок домофона. Жена побежала в прихожую, а я, расположившись в кресле, принял задумчивую позу, опершись на локоть и подперев голову кулаком. Для полноты образа мне не хватало томика сонетов Шекспира или сборника стихов Руми на коленях, но я решил сохранять чувство меры.

Когда Лиля вслед за Ольгой вошла в комнату с хмурым поникшим лицом и заплаканными глазами, стало понятно, что шутки временно откладываются. Гостья уселась напротив меня, суетливо поправила чёрный обтягивающий джемпер с разноцветной полосой на маленькой груди и лишь после этого надтреснутым голосом больного ангиной поздоровалась со мной. Её бледная симпатичная мордашка, совсем не изменившаяся за несколько лет, удачно контрастировала с тёмными вьющимися волосами до плеч, а голубые бусины глаз продолжали смотреть на мир с детской наивностью и чистотой. Даже припухшие и покрасневшие веки придавали всему облику Лили неизъяснимый шарм, подчёркивая её женственность и хрупкость.