По лабиринту памяти. Повести и рассказы

Господи, неужели он думает, что она может его не узнать? Какой смешной! Разве он сам не видит, как горят её щёки, как предательски дрожит её голос, как хочется ей посмотреть ему в глаза и как боится она это сделать?

Но Костя видел перед собой только испуганную падением молоденькую учительницу, торопящуюся по своим делам. Он помог ей подняться по ступенькам крыльца, подождал, пока она сделает покупки, проводил до дома, подстраховывая от возможного падения, и попрощался.

Никаких отношений между ними нет и быть не может: к серьёзным Костя не готов, а лёгких с ней не получится. Это он почему-то понял сразу, ещё на проводинах у Ильи. Вот не знает он ничего о ней, но сигнал, предупреждающий об угрозе его свободы, почему-то сработал в нём тогда мгновенно.

Да и чем он, простой деревенский парень, может быть интересен ей, этой чудной, милой девушке? Ничем. Отработает она положенные три года и укатит в город. К театрам, к благоустройству. Он же вернётся в село сразу после защиты диплома. Не по нему городская суета.

Хотя чем-то, вроде, и зацепила его она. Да нет, показалось, наверное.

Маша прижалась спиной к шершавой доске калитки и долго усмиряла своё разбушевавшееся сердце. Ну, почему она не пригласила его на свой праздник?

Повод был. Дура, ох, какая же ду-у-у-ра! Ушёл.

А, вообще-то, с чего она взяла, что он от её приглашения на радостях козлом скакать будет? Нет, Костю, скачущего козлом, Маша представить не могла. Но вот Костю, на котором гроздьями висят наглые девицы, представляла так, как будто видела это в щель между рассохшимися досками забора.

При мысли о соперницах, которых у неё, конечно же, пруд пруди, Маше сделалось ещё тоскливее. Да разве может она с кем-то соперничать, тем более, бороться за него? Между ней и Костей – «дистанция огромного размера». Уверенный в себе, красивый парень. И она, которая, по словам Юлии Павловны, ни богу свечка ни чёрту кочерга.

Девушка взглянула на часы, до прихода гостей оставалось не так уж и много времени.

Натянув на лицо дежурную улыбку, с радостным возгласом «а вот и я!» вошла в хату и увидела незнакомое лицо.

– Это моя двоюродная сестра Валентина, – представил «лицо» Егор. – А это Маша, именинница наша.

– Очень приятно, – ответила Маша. – Надеюсь, не откажетесь от нашего скромного торжества?

– Не откажется, не откажется, – опередила ответ Валентины бабка и, уже обращаясь к своей внучатой племяннице, приказала:

– Опосля застолья посуду мыть придёшь.

Валентина громко захохотала:

– Бабушка не меняется, её хлебом не корми, но позволь отдать приказ. Ладно, приду на праздник. И, возможно, не одна. А посуду мыть завтра с утра буду.

– Человек твой тоже приехал?

– Да нет, мой человек дома с дочкой остался. Меня вот отпустил на пару дней родителей проведать. Ну, ладно, я побегу. Попозже прибуду.

Стали накрывать на стол. Маша носила холодные закуски: толстыми ломтями нарезанное сало, капусту во вместительных мисках, огурцы и прочую нехитрую деревенскую снедь. Потом она мыла чарочки (их ещё называют полустаканчиками), протирала их полотняным ручником. Эта работа не мешала ей думать о своём.

Почему-то опять вспомнилась первая учительница.

Егор поставил перед Машей стопку тарелочек, а протёртые чарки начал расставлять на столе.

– Маша, а гостей-то сколь будет? – бабка переживала, хватит ли посуды.

Пересчитали гостей и посуду. Бабка отправила куму Фаину за недостающими приборами. Маша протирала теперь принесённые Егором тарелочки.

Якобы признавая правоту Юлии Павловны, девушка лукавила. Она давно уже избавилась от комплекса неполноценности.

Так что нет, не комплексовала девушка, а вспомнила о том, что когда-то была ни богу свечкой ни чёрту кочергой, просто так, чтоб себя ещё жальче стало. Да пусть этот Костя, обвешанный гроздьями девиц, развлекается в другом месте, а она будет праздновать день своего рождения и не думать о нём. Тоже мне, Чайльд-Гарольд выискался! Печорин местного розлива!

Вот и гости начали собираться. Будем веселиться.

Но сколько ни настраивала себя Маша на веселье, ей было почему-то очень грустно.

А в это время «Чайльд-Гарольд», он же «Печорин местного розлива», лежал на диване, пытался найти по транзистору что-либо стоящее и, ничего не подозревая ни о висящих на нем гроздьях, ни о том, что он с ними развлекается, предавался грустным размышлениям. И зачем он ехал на эти выходные домой? Лучше бы контрольной работой занялся, сессия на носу. Костя учился на заочном отделении сельхозакадемии на факультете автомеханики. Всё, завтра с утра возвращается в Гомель, на свой «сельмаш». Займётся работой, подготовится к сессии. Сюда теперь приедет не раньше Новогодних праздников. На один день. А может, и вообще не поедет.

Хлопнула входная дверь, кто-то пришёл. Мать, наверное. Нет. Соседка Валентина. Боевая подруга беззаботного детства. Верный друг на всю жизнь.

Глава 9

Валька была своим парнем и непререкаемым авторитетом не только среди ровесников, но и пацанов постарше. Она ловко лазила по деревьям и заборам, дольше всех могла продержаться под водой, умела оглушительно свистеть и плевать сквозь зубы, играла в лапту, была третейским судьёй и карающей десницей, всегда защищала слабых.

Увидев её очередное изодранное платье, мать хваталась за голову и голосила на всё село:

– Оторва! Босячка! И в кого уродилась?

– Тебе лучше знать, – хохотал отец, обожавший «оторву» и прощавший ей абсолютно всё.

Валька была старше Кости на четыре года и, сколько он себя помнит, всегда опекала его. Вытирала ему слёзы, прикладывала к его ссадинам листья подорожника, не давала никому в обиду, научила стоять за себя.

Когда пятилетний Костя взял без спроса у матери рубль, чтобы купить Вальке на день рождения подарок, Валька заставила его положить рубль на место, объяснив, что этот рубль он украл, а воровать – это очень плохо, лучше попросить. Костя попросил, и мать сама дала ему этот рубль.

И только один раз она сделала ему больно. Это когда во втором классе он попробовал в кругу более взрослых ребят покурить.

Костя до сих пор не знает, как Валька тогда оказалась в нужное время в нужном месте, но налетела, как ураган, и вырвала из его рук спички и пачку «Севера». Она взяла из пачки одну папиросу, растоптала босыми ногами оставшиеся, разогнала всю компанию, а его за шкирку поволокла за хлев. Там, усадив начинающего курильщика на траву, неумело прикурила, закашлялась и папиросой прижгла ему губы.

Но и этого садистке было мало! Валька притащила его домой, силой затолкала его голову в печь и, схватив за вихры, тыча лицом в сажу, орала лихоматом:

– Видишь? Вот такое у тебя будет нутро, если будешь курить! Понял, паразит? Понял, антихрист?

«Антихрист» считалось самым страшным ругательным словом из всех нормативных ругательств. Его применяли в исключительных случаях. Применяли только взрослые и только родственники. Валька же была всего-навсего соседкой.

А потом она отмывала его, отстирывала его рубашку, смазывала обожжённые папиросой губы соком какого-то растения и плакала злыми слезами от жалости к нему.

Костина мать об этом ничего не узнала.

Костя больше не курил. Никогда.

Всё изменилось, когда Валька перешла в 9 класс, и на летние каникулы из города приехал Алик. Его всегда на лето отправляли к бабушке. Он раньше тоже был своим парнем: лазил по заборам, играл в лапту и плевал сквозь зубы.

Но в то лето, когда Валька перешла в 9 класс, что-то произошло. Валька стала носить чистенькие платьица, беленькие носочки, перестала свистеть и плевать сквозь зубы. Алик почему-то тоже больше не хотел лазить по заборам и играть в лапту.

Наверное, они поругались, решила пацанва, заметив, как встретившись однажды возле клуба, пришедшие на детский сеанс Валька и Алик оба почему-то покраснели, поторопились разбежаться в разные стороны, а в клубе Валька села не с ними, со своими верными друзьями, а с девчонками. Нет, вы только подумайте! Сесть с презренными девчонками! Ух, как зол был на неё Костя!

Белые носочки Костя ей хоть и не простил, но с ними он уже как-то смирился. А тут! Променять их святое братство на девчонок! Нет ей, Вальке, прощения! Она предатель! Объявить ей бойкот!

Когда Костя поделился распирающим его негодованием по поводу нравственного падения их бывшего предводителя с Аликом, тот повёл себя как-то странно – Вальку не осудил, предложения о бойкоте не поддержал и наотрез отказался от почётного лидерства в их святом братстве.