Истории-семена

– Больше никаких спиритических сеансов. Мне кошмаров и тут достаточно.

– Вечно ты ворчишь. Там, где я вижу чудеса, тебе мерещатся кошмары.

Алиса задула свечу на столе, скатерть безупречно белела в полумраке гостиной. Линнет, по обычаю, не стала спорить, упрямицу не убедишь, что Страна Чудес и Страна Кошмаров – одно и то же. Собственно, как Алиса и Линнет.

Гиблое место

Пропащие

Сшибая неистовые волны на своём пути, рассекал неспокойное море древний галеон.

Паруса его давно истлели, дерево остова натужно скрипело, а некогда покрывавшая корабль краска сошла без остатка.

Стремился галеон к островку бледного света, сочившегося из густо устланных тучами небес. Луна – ночная владыка, пыталась разжать оковы, что затмевали её серебристое свечение, лишь малому лучу удалось добраться до бесновавшихся волн. Но проклятое море не хотело так просто отдавать свою добычу, и волны становились всё круче и всё безжалостнее. Корабль бросало из стороны в сторону, грозя перевернуть на бок и поглотить чёрной водой.

Но бесстрашный галеон не сдавался, он шёл к лучу, до которого было всего ничего подать рукой… шёл уже третье столетие.

За резным кругом штурвала крепко стоял капитан. Совсем ещё юнец, но ставленник волею судьбы – главенствовать на треклятом судне. На бледном безусом лице крепко стиснуты губы, глаза сощурены. Пальцы рук намертво обхватили рулевое колесо, так сильно, что под тонкою кожей белыми мазками проступили костяшки.

Успеть! Догнать и войти в луч! Вот единственная мысль, что одолевала капитана в ту роковую минуту. Сколько полных лун, сколько грозовых ночей кануло с той проклятой ночи…

Команда – скопище бледных теней, чётко и молниеносно выполняла любой его приказ. И теперь они, словно цирковые ловкачи, юрко сновали по корме галеона и летали меж реями, будто и не люди, а птицы, лишь бы успеть. Любая огреха, любая упущенная секунда, да нет, даже доля секунды, могла стать очередным провалом. А капитан так просто им этого бы не спустил. Не стоило его недооценивать лишь потому, что он сопливый юнец. В гневе ему уступал даже бывалый, дюжий матрос. Но хуже всего даже не трёпка, которую он способен устроить. Нет. Для команды, молящейся на этого юнца, словно на морского владыку, не существовало ничего ужаснее, когда капитан запирался в каюте и до следующего полнолуния не выходил оттуда, напрочь игнорируя команду неудачников. Вот тогда их бедные души терзались более, во стократ.

А сейчас, главное, успеть к манящему их, как чёртовы огни на дне океана, лунному просвету.

Капитан затаил дыхание, до луча осталось совсем чуть-чуть, но тут взлохмаченное море прямо-таки взбесилось.

«Никогда! Никогда тебе не видать покоя, душегуб, – зазвенели в его ушах слова знакомого голоса. – Ты не достоин света божьего. Ни солнца, ни луны не видать тебе. И пусть небо содрогнётся, а тучи скроют от взора твоего свет дня и ночи. И пусть ветра обрушатся на твоё судно и рвут его на части, швыряя и обнажая всю черноту, что сидит внутри. И пусть воды моей могилы бунтуют во всякую ночь при полной луне. И пусть эти воды не допустят тебя и людей твоих до счастливого спасения, но притом пощадят твой корабль. И да будет так отныне и всегда. Ибо нет тебе прощения!».

– Пощади! Молю тебя! Убей! Возьми мою жизнь! – завопил что есть мочи капитан, как и во все предыдущие ночи. – Отпусти мою команду, мои люди не виновны в твоей гибели, Арэлия!

«Поздно молить о милости, Сандер, – раздался за бортом галеона голос из сотен голосов. – Ты не пощадил меня, когда я умоляла тебя о жизни. Ты раздавил мой дар, мою любовь, словно это была забава. Ради тебя я оставила свой дом, семью. Но ты смеялся над моими слезами. Что тебе какая-то дочь морского царя? В гнусных мыслях ты уже видел себя супругом дочери капитана. Между прочим, в своих проклятиях капитан присоединяется ко мне и шлёт тебе бесконечное множество безрадостных ночей жизни. Он не забыл, как ты предательски вогнал ему нож в спину и выбросил его тело за борт, пока никто не видел. А ведь команда не знает, что ты его убил, но возможно уже догадывается. Всё ж три столетия прошло, что-то уже могло прийти в их глупые собачьи головы».

– Арэлия! Нет и минуты, чтобы я не пожалел о содеянном, – прокричал волнам юноша. Его лицо увлажнилось, и соль безжалостно щипала глаза. – Прости меня, всё бы изменил, если бы вновь вернулась та ночь! Клянусь!

«Это ты так поёшь теперь, ведь дочка капитана так и не досталась тебе, – нежно пропел хор голосов. – Но твоя ночь вновь вернётся к тебе. И ты так же, как и тогда сомкнёшь пальцы на моей шее. Как же коротка память мужчины! Ты каждую луну повторяешь душегубство! И это уже три столетия. Не нужно клятв, Сандер!».

– Но того быть не может! – ужас исказил красивые черты лица Сандера, застывшего в юности, словно муха в янтаре. – Я не понимаю, о чём ты говоришь?!

«Вот видишь, – грустно вздохнули волны, – всё повторяется вновь и вновь: ты просишь о шансе, и я даю его тебе, но всё выходит по-старому. Твоя душа черна, Сандер, ты не способен исправиться, а значит, мыкаться тебе и твоему кораблю, как и прежде».

– Нет, Арэлия, нет! Постой! – выкрикнул в тщетной и последней попытке юноша. – Умоляю, отмени свой суд, дай мне последний шанс!

И набрав в грудь отчаяния и мужества, добавил:

– Не во всём я был подлецом. Я ведь любил тебя, Арэлия! Любил! Да, я убил тебя в момент отчаяния и страха. Даже когда ты открылась мне и стала женою пред водами моря. Даже когда твои уста в самой нежнейшей из улыбок, с величайшей радостью и трепетом поведали мне, что под твоим сердцем пульсирует жизнь моего сына. Даже тогда мои руки не дрогнули. Но, Арэлия, не было и дня, чтобы я не жалел о своём злодеянии. Я мучился и тяготился злодейством. Я не ненавидел себя и клял. Но тебя уже не мог вернуть.

«Всё слова. Пустые мужские слова. Ты себя жалел, а не меня и наше дитя».

– Арэлия! Прими меня! Молю!

Капитан в безумном исступлении бросил штурвал и на глазах изумлённой команды, которая, к слову, ничего кроме завываний ветра да рёва волн, не слышала, ринулся к борту. Но его намерение тут же осадила высокая пенная волна. Она хлыстом прошлась по юноше и отшвырнула его далеко от рокового края.

«Живи и помни, Сандер, – разнеслось со всех сторон. – Живи и знай: не достоин ты дна морского. Но и смерти ты не заслуживаешь. Не прощу, так и знай…. Но всё ж дам тебе ещё шанс. Ещё ночь. Разве что боги вразумят тебя и сердце твоё. Чему я уже не верю».

Массивные тучи безжалостно сомкнулись, скрыв полностью небеса. Луна и её спасительное свечение пропали, предоставив одинокому галеону бороздить в кромешной тьме. Капитан вновь вернулся к кольцу штурвала и простоял за ним безмолвно до первых утренних просветов. После чего он скрылся в своей каюте, где как хорошо было известно всей команде, в полном одиночестве намеревался дожидаться следующей полной луны.

Буря

Скверные рифы на то и скверные. Никто не может пройти мимо невредимым. Уж прокляты они или заговорены, доподлинно неизвестно, но сила за ними чувствуется. Всяк моряк, что избороздил Долгое море вдоль и поперёк, предпочтёт пропороть глотку бешёному урагану, нежели соблазниться обманом покойной воды тех мест.

Мерти не был исключением. К своим неполным тридцати он дослужился до штурмана, и на «Крылатой Морне» хорошенько исколесил Долгоморье, стоя за штурвальным колесом. Капитан по-своему уважал Мерти, тот проявлял умеренность во всём: драки не жаловал, выпивкой особо не баловался, за девками в каждом порту не волочился, да и причащался по святым воскресеньям. Не моряк, а селянин, ей богу.

Но было в Мерти что-то, что и отталкивало. Угрюмость, какая-то. Лет десять назад его бы не отличили от остальных матросов Морны, лихой повеса, да сорвиголова. К тому ж повезло парню, не уродом родился, девки к нему липли как мухи. Но какая-то история приключилась с ним на островке посреди Долгого моря, сломала она его. Мрачным он стал, замкнутым, а так – надёжный моряк.

Случилось так, что «Крылатая Морна», гружёная под завязку китовым жиром, следовала обычным курсом к берегам пёстрой восточной страны. Зная, что на пути следования встанут Скверные рифы, капитан благоразумно увёл дальше от берега корабль. Но как только Морна поравнялась с рифами, погода вдруг изменила морякам.

Средь ясного дня на судно налетел чудовищной силы ветер, он принялся рвать белоснежные паруса и силился опрокинуть Морну на бок. Вода взбунтовалась, волны с жутким рокотом обрушивались на корабль, заливали палубу, слизывали зазевавшихся матросов. Мерти едва стоял на ногах, морская вода наотмашь хлестала его по ногам, била в грудь, щипала солью глаза, горела в носу и горле.

Ветер принёс облака, тяжёлые, злые, полные воды и огня. Будто и без них в море воды не хватало. Вспыхнула искра, росчерк раскалённой добела молнии прошил свинец неба, и проклятый небосвод сотряс оглушительный раскат грома.

Морну оттаскивало к берегу, к рифам. Как штурвал ни крути, как не рви жилы, а отвести корабль от гибели Мерти был не в силах.

– Мерти! Бери тех, кто остался и спускай шлюпку! – раздался приказ капитана, заглушаемый рёвом безумной воды и завыванием лихого ветра.

– Но как же Морна? – штурман не смел отпустить колесо штурвала.

– Ей конец, Мерти, а людей ещё можно спасти, – капитан обречённо смотрел на клокотавшую воду за бортом. – Мы идём прямо на рифы. Ты знаешь, что это конец. Пока не поздно. Спускай шлюпку! Это приказ, штурман!

Как истинный капитан, он проследил за спуском людей, не пожелав притом занять место среди них. Кылатая Морна – его жизнь и дом, сердце которому было отдано семнадцать лед назад. Хороший капитан не изменяет привычкам и привязанностям. А если твоя жизнь идёт ко дну, какой смысл искать спасение на берегу, когда море было твоей истиной, страстью и воздухом, которым ты жил?

Мерти и сам был готов с радостью разделить одинокую волю капитана на двоих, но как старший, которому вверили чужие судьбы, не посмел прекословить. Он подчинился, в тайне призывая на свою голову одну из волн.

Море или рифы услышали его мольбу. Стоило Мерти чуть ослабить хватку рук, едва разжать борта шлюпки, и алчная волна схватила его, скрутила и унесла прочь. Вода поглощала его, всё глубже и глубже. Он решил не сопротивляться, так будет лучше. Всё равно он умер давным-давно, это тело не знало, что он мёртв, а душа давно погребла себя.

Мерти почувствовал, как его за руки тянет глубина. Ледяной холод обволок тело коконом. Пусть, пусть тянет себе. Пусть приберёт вместе с Морной и экипажем. Он заслужил.

Но тут тьма стала светлеть. Он испугался, что море передумало и отвергает его. Нет! Этого не должно было случиться. И не вода сковывала запястья его рук. Нет, это были чьи-то пальцы. Но кто осмелился пойти за ним в пучину, чтобы вырвать из близких объятий смерти?

Кто-то вытолкнул Мерти из воды, берега не было видно, вокруг пенились лютые волны. Что ж, даже если его спаситель и смог вытащить Мерти на поверхность, то уберечь от коварных камней рифов, ему явно было не под силу.

Но этот кто-то с упорством не выпускал руку Мерти и продолжал его удерживать наплаву. Спаситель, образ которого разглядеть штурману никак не удавалось из-за воды, бьющей в глаза, упрямо тянул его куда-то. Один раз Мерти всё-таки различил маленькие белые детские пальчики, стиснувшиеся на его загорелом запястье.

Что-то промелькнуло перед его неясным взором. Нет, Морны он больше не видел. Судно с капитаном сгинуло в этой ночи среди белого дня. Шлюпку Мерти тоже не видел, да и не мудрено в такой свистопляске волн что-то заметить, а услышать, тем более.

Чёрные размытые силуэты, вот что он успел уловить. Рифы. Всё, конец был близок. Если не суждено нахлебаться воды, то дело завершат большие чёрные камни, коварно таившиеся под водой и обнажившиеся бурей. Размажет, припечатает, сломает. Кровь и смерть.

Вдруг шлюпка вынырнула, слетела с крутой волны, словно спустилась с неба. Штурмана с лодки заметили и подхватили, перетащив в спасительный ковчег. Спаситель оставил Мерти, как только сильные руки моряков приняли его безвольное тело.