Фрактал Мороса

Федор Сергеевич сделал еще три глотка и пошел готовить завтрак.

Василина, невысокая, сутуловатая, в ночнушке сестры, враскачку бежала к нему. Она улыбалась, счастливая, что вырвалась на свободу, вплотную подскочила к отцу и корявыми пальцами стала хватать его за рукава.

– Сядь!

Она не слышала.

– Сядь, я сказал! – Василина не понимала. Все ее навыки, полученные за первые шесть лет жизни, пропали в интернате. «Хотел сварить себе кофе. Какой тут кофе!» – он сделал еще глоток, длинный и горький.

Василина кружила по кухне. Она раскачивалась и крутилась, однообразно, бессмысленно. Он думал, что с годами эта активность пройдет, но она не проходила. «Что должно быть в голове, чтобы повторять одни и те же движения, рвать и рвать газеты, подбрасывать полотенце десять, сто раз? Это моя жизнь в виде сублимированного бульонного кубика, мои походы на работу, мое заваривание кофе. Сто раз, тысячу раз. Ей это приносит успокоение, мне это приносит успокоение».

Василина поела. Она умела есть. Он вытер ей руки мокрой тряпкой. Еще два глотка, и сердце бьется уже не так быстро, взбешенное ее присутствием, словно на гомеопатическом эффекте[62 - Гомеопатия – лечение ядами в малых дозах и лечение подобного подобным. «Гомеопатический эффект» – здесь лечение нервного возбуждения алкогольным возбуждением.] оно успокаивается.

Пока он расслаблялся, наслаждаясь своим несчастьем, из комнаты послышались звуки рвущейся бумаги. Это Василина нашла альбом с фотографиями. Он подскочил, одним движением вырвал обложку из рук, затем прошивку листов. Она успела оторвать только один лист. Губы ее задрожали от обиды, играть стало не с чем. «Отдай, отдай», – хотела сказать Василина, но изо рта вылетали лай и слюни. Федор Сергеевич достал из ящика журналы.

– На, рви!

Она рвала их, плакала и вздыхала.

Невесть откуда взявшийся альбом еще больше взбесил Федора Сергеевича, но это бешенство еще двумя глотками перешло свой апогей и превратилось в головокружение и апатию. Идиотский альбом как нарочно дразнил его. Вот семнадцать лет назад он, жена Инна и маленькая Танечка, вот лето на даче, фото матери, это он с женой перед поездкой в Польшу, а это жена еще до своей поездки в Узбекистан по торговой линии. Такая юная! Как он был влюблен в нее. Именно после этой поездки выяснилось, что Инна беременна вторым ребенком. Федор Сергеевич надеялся, что будет мальчик. Он так мечтал: девочка и мальчик, на общих фотографиях, на неформальных встречах с друзьями из министерства. Как это здорово. Жена – красавица, куколка-дочка Танюша и младший сын с карими глубокими глазами, в синем пиджачке, который он привез из-за границы.

Когда родилась вторая дочь, он расстроился, хотя виду не подал, а вот когда ее увидел… Глаза. Глаза девочки были потрясающими. Большие, карие, с длинными нечеловеческими ресницами, а вот все остальное… маленький вдавленный носик, сросшиеся брови, широкие скулы. Это была девочка-узбечка[63 - Описываются признаки синдрома Корнелии де Ланге.].

– Это вы отец? – спросила акушерка.

– Да.

– У вас здоровая девочка, только пальчики не очень красивые на руках. Ну ничего, у моей сестры пальцы сросшиеся, так она манжеты кружевные носит, и не заметно, – акушерка улыбнулась. Она решила, что Федор Сергеевич героически принимает чужого ребенка, и прониклась к нему уважением.

– Это что? – спросил он у жены сквозь зубы, чтобы никто не слышал. Она полусидела, бледная. – Это от кого?

– От меня.

– Но не от меня?

Она молчала и только стала покачиваться на кровати.

Развестись он не мог[64 - «Развестись он не мог». Развод в дипломатической среде СССР наносил непоправимый вред карьере.] и вскоре уехал вместе с женой и дочерями на два года в Польшу.

Васька подрастала, агукала, переворачивалась, ползала, улыбалась опущенными уголками рта.

Федор Сергеевич трахал полячек, но потом примирился с женой и снова стал спать с ней.

Перед отъездом Васька заболела бронхитом, и только тогда местные врачи заподозрили неладное. В два года она плохо ходила и почти не говорила. Федор Сергеевич списывал это на то, что жена мало занималась ей, да и узбеки – народ своеобразный. Бронхит вылечили; врачи настаивали, чтобы девочку оставили для обследования, но командировка заканчивалась, и он отказался.

Врачи в Москве предлагали какую-то рутинную окраску хромосом и анализ по Касперссону[65 - Рутинная окраска хромосом и анализ по Касперссону – одни из первых массовых генетических исследований в медицине.], но анализ ничего не показал. Отставание в развитии было все больше.

– Она у вас очень милая. Если заниматься, вполне может жить в социуме. Смотрите, музыку любит, – рассказывала профессор с орлиным профилем, явно счастливая в личной жизни, – и очень на вас похожа.

– Похожа?

– Смотрите, родинки на локте одинаковые, ямочка на подбородке, цвет волос.

– У жены дедушка был узбек, она на него похожа.

– Да что вы! – врач сдержанно усмехнулась. – Какие узбеки! Вы что-то путаете. Слушайте с Василиной детские песенки. Вот увидите, она будет лучше говорить и понимать.

Федор Сергеевич честно пытался полюбить Василину. Но заставить себя полюбить трудно. Наверное, на неделю его хватило после этой беседы. Ее мычание, слюни, кружение по комнате, словно в кукольное платьице нарядили черта, были невыносимыми. В шесть лет ее сдали в интернат и больше уже не пытались что-то сделать. Периодически он и Инна навещали дочь, и она их узнавала.

Федор Сергеевич уже смирился с тем, что сам произвел на свет такое существо, бессмысленное, к кружащееся, как муха с оторванным крылом. Он не вспоминал уже узбеков, хотя и остался в душе осадок.

К вечеру он протрезвел. Жена должна была уже прийти, но задерживалась, Василина кружила и кружила и хватала его корявыми пнями своих пальцев.

– Сядь уже! – нет, она продолжала, и от усталости только становилась агрессивней, а он уже не знал, как с ней сладить, в какой-то момент они стали драться.

Одуревший от нескончаемой суеты Федор Сергеевич тряс Василину, пытаясь остановить, она понимала это как игру и только заводилась. От его толчков и встряхиваний она смеялась. Видя, что эффект обратный, Федор Сергеевич стал бить ее. Тогда Василина зашлась рыданиями. Она смеялась и плакала, и драка не прекращалась.

«Я умру, я больше не могу», – голова раскалывалась от коньячного остатка и суеты, он потащил Василину в ванну под холодный душ.

А потом пришли жена и Таня, и все как-то успокоилось.

А утром Таня, зная, что теперь увидит Василину нескоро, попрощалась, погладила спящую по густым кудрям темных волос.

«Отдохнул три дня после командировки, называется», – мысленно ворчал Федор Сергеевич.

Жена красила ногти, а потом, когда они высохли, пошла в ванную. Василина потащилась за ней.

И только он выдохнул, радуясь, что уже вот-вот избавится от своего питекантропа, страшные удары, треск и крик раздались из закрытой ванной.

Инна и Василина с почерневшим лицом лежали на полу. Пульс у Инны был, правда, аритмичный. Он вызвал скорую.

* * *

В тот самый час, когда Федор Сергеевич метался вокруг жены, разбитых Ликасом щипцов для волос и погибшей от удара током Василины, Таня поехала к Юргису. Она сбежала с двух последних пар, и автобус вез ее мимо прохладных бетонных коробок с людьми в сторону его дома. А потом Таня приходила в институт веселая и загадочная, иногда задумчивая. Василину через день кремировали, урну поставили на балкон, и могилы у нее не было.

* * *

Поездка в Суздаль для студентов была бесплатная. Ликасу не полагалось, но секретарша декана ему симпатизировала, что-то там записала, и рано утром 23 февраля у гостиницы «Савой» студентов подхватил «Икарус» и повез в заснеженный мрак недалекой резкоконтинентальности.

Ликас боролся со сном, заглядывал в зажигающиеся окна. Было зябко. Рядом сидел Рома и дремал, а впереди у окна – Таня. Лицо ее, то задумчивое и сонное, то любопытное с острыми карими глазами, отражалось бликом в оконном стекле. Она то поднимала ладонь и тонкими пальцами крутила сережку, то опиралась на кулак подбородком. Ее юное, словно выточенное из камня лицо было особенно прекрасно в этом слабом отражении, оно растворялось в белых заснеженных полях, подсвечивалось огоньками деревенек на пути.

И всю эту дорогу до Суздаля Ликас видел сквозь ее лицо, а Дарьяша, сидевшая сзади, сквозь его отражение.

* * *

– А вы знаете, что у Ромы сегодня день рождения?!

– Да ладно!